Часть 1
9 июня 2020 г. в 17:04
Утро начинается не с кофе, а с того, что было во много крат лучше.
— Марко, блять! Да твою ж налево, не вертись! Без волос так останешься, — ворчал Туомас, запутавшись в волосах непоседливого басиста, как коты путаются в клубках ниток.
— Не переживай, у меня их много, — довольно промурлыкал растрёпанный не то после сна, не то после попыток Холопайнена заплести ему уже несколько раз проклятый одним из основателей группы рыбий хвост Хиетала.
Чувствуя, как тёплые мягкие пальцы с максимальной осторожностью, которая, впрочем, не спасала от когда случайного, а когда нарочного дерганья за непослушные пряди, путались в волосах, Марко чувствовал какое-то странное блаженство, затмевающее даже боль, когда Туомас и впрямь чуть ли не снимал ему скальп.
В очередной раз не совладав с утренним кублом на голове, Холопайнен глухо выругался:
— Слушай, солнышко, а ты никогда не думал о том, чтобы подстричься налысо?
Марко воспринял это как шутку и начал хохотать, хотя на самом деле музыкант, решившийся переквалифицироваться в парикмахера, и впрямь находился в шаге от того, чтобы самому лично побрить своего коллегу.
— В моём организме хватит и одной лысый головки, — собственная шутка заставила Марко смеяться ещё сильнее и чуть ли не биться в конвульсиях от гомерического смеха.
Туомас же просто спрятал улыбку и постарался придать своему тону максимально осуждающий оттенок:
— У тебя отвратительное чувство юмора.
— Да брось, тебе ведь нравятся, — пытаясь перестать ржать, словно конь, сказал басист.
— Ты сейчас про головку или про твоё чувство юмора?
Марко ничего не ответил, лишь загадочно промолчал, пару раз мерзко хихикнув. На этом, в принципе, этот разговор можно было считать закрытым.
Однако если Хиетала не завёл следом ещё какую-нибудь беседу, обычно ни о чём, то самое время начать паниковать и звонить в ФБР с орами о том, что пришельцы похитили человека, заменив его биороботом, и просьбами заставить их вернуть нашего Марко.
— Туомас, — протянул басист, снова запрокидывая голову и утыкаясь в грудь Холопайнена.
— Что, солнце? — вздохнул клавишник, смирившись, что басист не даст себя нормально заплести.
— Мы ведь заведем собаку?
То, насколько сложным стало лицо Холопайнена, стоило видеть. Даже тайна Джоконды показалось бы простецкой детской задачкой на логику на фоне того всеобъемлющего «Шта?» на финской морде.
— Ну, ты в интервью говорил, что до того, как завести детей, ты хочешь собаку. Так вот, когда у нас в доме уже появится топот маленьких ножек? — стараясь подавить новый приступ смеха, вкрадчиво произнес Хиетала.
— Посмотрим, — уклончиво ответил музыкант, про себя думая, что одного пятидесятичетырёхлетнего ребенка ему вполне достаточно и ещё кого-то, будь то пёс или дети, он просто не потянет. Хотя, конечно, можно было попробовать странную схему, где Туомас будет заботится об этом непутевом солнышке, а оно в свою очередь о… Нет, всё равно стоило все обдумать. — В любом случае не раньше, чем я тебя заплету, поэтому сядь нормально.
— Ладно, — нехотя согласился басист, позволяя продолжить экзекуцию над своими волосами.
Но ему нравилось все это. Он любил просыпаться каждое утро рядом с Туо, обожал слушать, как тот сонно ворчал, когда первые лучи мягкого, шаловливого рассвета настойчиво лезли в глаза, обожал наблюдать, как сонный клавишник практически стекает с кровати и плетётся в душ. Порой Марко даже составлял ему компанию. Басисту нравилось то, как Холопайнен воевал с расческой так, словно от 90-х до наших дней — это недостаточный срок, дабы приловчиться к уходу за длинными волосами, однако по праву самым забавным Марко считал то, как основатель группы просил разрешения заплести этого престарелого ребенка, хоть и знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Просто…
Просто Туомас любил в утренней полудреме осторожно перебирать искрящиеся в лучах солнца пряди светлых и непослушных волос, обожал наблюдать за их не менее непослушным и крайне непоседливым владельцем; слушать его похабные шуточки. Он был бесконечно влюблен в открытость и искренность Марко. Музыкант долго не желал признавать своего чувства к этому человеку, которого не мог звать иначе, как солнцем, ведь до того, как они сошлись с Хиеталой, клавишнику слишком часто не везло в отношениях: вечные обманы, недомолвки, невзаимность. Он боялся, что и сейчас все случится так же, но нет.
Они были счастливы.
Туомас завязал резинку и поцеловал Марко в макушку. В этот миг казалось, что мир замер и это утро стало вечным в своей красоте. Он с наслаждением вдохнул такой знакомый аромат волос, в которых будто действительно запутались лучи лениво протекающего рассвета, когда никто из них не хотел просыпаться, давая себе «еще пять минут» в тёплых объятиях любимого человека; свет шумного и бурного дня, протекающего в некой блаженной лихорадке, состоящей из музыки, взглядов, будто случайных и странных для кого-то прикосновений, их маленьких недомолвок; свет заката, который пах чаем, спокойствием, уютом — время, когда они снова были наедине друг с другом, разные, но неизменно родные души, чьи сердца бились в унисон со всем миром. В эти мгновения он принадлежал им, а они ему.
— Твои волосы пахнут солнцем, — с улыбкой прошептал Туомас.
— А у солнца есть запах? — шутя спросил музыкант, украдкой улыбаясь этому сравнению.
— У меня очень хорошая фантазия, — хмыкнул клавишник, нехотя отстраняясь, желая полюбоваться на свою работу. — Ну всё, я закончил. Бороду заплетать будем?
— Я бы сказал, что лучше перейти к части, где говорят «я кончил», но мы и так опаздываем на встречу с фанатами. Собирайся!
С этими словами Марко вскочил с места и рванул к шкафу.
— Черт, на самом интересном, — страдальчески вздохнул руководитель группы. — Марко!
— А что я? — невинно поинтересовался мужчина, не переставая внимательно изучать шкаф, ища что-то, известное ему одному. — Нет, мы, конечно можем задержаться и повторить вчерашнюю «репетицию клипа», — он хихикнул, вспомнив, как они самым наглым образом на данное мероприятие не явились, благополучно забыв обо всём в компании друг друга, за что их теперь, скорее всего, хотела убить вся группа, а чрезмерно ответственный Холопайнен вчера чуть ли не под кровать забился, коря себя за забывчивость, однако всё-таки приняв уже случившееся и найдя в этом даже положительные стороны благодаря присутствию своего солнца, которое практически никогда не теряло своей веселости. — Только причину опоздания фанатам сам объяснять будешь.
Издав страдальческий стон, Туомас встал и осмотрелся в поисках одежды. Особенно его интересовало местоположение штанов и ключей, которые он в них оставил.
— Думаю они поймут, простят и не осудят, — резонно подметил клавишник, в некой степени осведомленный о фанатских догадках касательно их отношений, которые музыканты пока не афишировали. Не то чтобы парочка особо скрывалась, но и распространяться резона не видела, в конце концов, когда-то было сказано, что счастье любит тишину. — Но раз уж речь зашла о сборах, то ты не видел мои штаны?
— В прихожей, — ответил Марко натягивая на себя какие-то первые приглянувшиеся (или просто чистые?) вещи, после чего ответил на немой вопрос, застывший в глазах Туо: — Ну, ты вчера хотел закрыть двери, полез в карман, а по итогам остался без штанов, ну знаешь ведь, как это случается у нас по средам.
Промолчав по поводу графика, который, судя по этому «как случается по средам», вел Хиетала, руководитель группы нехотя и лениво, словно отказываясь расставаться с этим утром — первым на его памяти, когда ему все-таки удалось привести волосы басиста в более-менее надлежащий вид — почапал в прихожую, которую смело можно было переделать в шкаф, столько тут находилось вещей. Тут стало понятно, каким образом басист, кто, в отличии от Туомаса, не пил совсем, понял, что это далеко не первый их подобный визит домой.
Отрыв в этих завалах что-то похожее на одежду и превратив себя в что-то похожее на человека, после чего принялся за подводку, руководствуясь законом «похуй, пляшем, с расстояния все равно хуй что увидишь», ведь для макияжа никогда не чувствуешь себя достаточно проснувшимся.
Нет, конечно, они действительно могли задержаться, но это действительно бы поняли и простили. Фанаты. А вот остальные члены группы, которых они вчера бросили на растерзание режиссёра-постановщика — нет.