У печали всегда человеческое сердце.

       Хлопает дверь. Рукия резко вздрагивает и поворачивает голову к брату. Бьякуя сидит неподвижно, почти неодушевлённо, но его дрожащие пальцы, как и болезненный взгляд, уткнувшийся в кружку с чаем, говорит об обратном. Девушка выдыхает. Она нередко становилась свидетелем таких ссор брата с её некогда другом детства, Абараем Ренджи. Они совсем недавно стали официальными супругами, брату пришлось пожертвовать и званием, и репутацией, чтобы остаться с Ренджи вместе. Но тот, кажется, не ценил этого и устраивал её дорогому брату бесконечные скандалы, которые слишком серьёзно сказывались на самочувствии её близкого. Лишившись звания, Бьякуя был вынужден просиживать всё своё время дома, тогда как Ренджи, наоборот, повысили за его труды и работоспособность. И тот, возомнив себя не пойми кем, считал, что Бьякуя обязан обращаться с ним подобающим образом и выполнять свои домашние обязанности без каких-либо препираний.        — Брат, может, разведёшься? — прямо спрашивает Рукия. Её трясет от гнева и осознания, что её некогда лучший друг оказался подонком и сволочью. Бьякуя не отвечает. Лишь сильнее сжимается и опускает голову. Рукия, которая ранее всегда соблюдала с ним дистанцию, не выдерживает и обнимает его. Она знала, что для её брата — это слабость, обнимать в ответ и, кажется, судорожно дышать ей в плечо, но эту слабость он может себе спокойно позволить. По крайней мере, сейчас. Вся супружеская жизнь, как в Аду: одни распри и скандалы. Каждый день одни и те же слова, злые и полные ненависти, такие, от которых тошнит. Они не выветриваются из памяти, так и остаются, и Бьякуя пересказывает всё, глухо и едва слышно, Рукия скорее сердцем всё это слышит и понимает, чем слухом, кожей ощущает, как эти слова слетают с его губ, такие неприкаянные и жестокие. Бьякуя всегда не любил говорить. После смерти своей жены он замкнулся в себе и надломился. Всё жизнерадостное и счастливое рябило ему глаза, раздражало и злило. Он ненавидел всё вокруг и в конце концов закрылся в своём мире. Всё время он проводил в своём поместье, не отпирая дверь в свою комнату. Бьякуя не плакал, просто не мог этого делать. Складывалось ощущение, что смерть Хисаны вызвала у него полную атрофию. Всё потеряло для него смысл. А потом появился он. Ворвался в жизнь Бьякуи ураганом, смёл всё прочее и былое и, кажется, стал чем-то важным и нужным. Чем-то, без чего нельзя снова начать жить. Ренджи позволял себе вольности в сторону капитана. Всегда любил обнимать его — не важно, что затем последует, — он утыкался своим горячим носом в шею Бьякуи и что-то говорил. Лейтенант не был мастером слова, запинался и нёс всякую ересь, но держал крепко, почти по-звериному. Цеплялся и не отпускал. И право же, не обезьяна вовсе, а волк. Дикий, несгибаемый и сильный. Бьякуя поначалу отпирался, пытался отстраниться, он же сильнее, но Ренджи держал мощно. Капитан даже мог обмякнуть в его объятиях. Совершенно случайно, а не со зла, мог по глупости закрыть глаза и потеряться где-то на полу, где сильные ручища раздвигали ему колени, а губы таранили рот требовательным поцелуем. Это было безумием. Но Бьякуя терялся в нём и боялся, что задохнётся, утонет, но руки любимого лейтенанта помогали выныривать. Спасали. А что теперь? Теперь лишь одни презрение и злость. Сестра обнимает его и прижимает крепко к себе, но уйдёт и она. Он останется снова один и снова в себе. ***        Ждать его ночью вошло в привычку. Ренджи всегда возвращался поздно, чаще всего — мертвецки пьяным, и устраивал очередной скандал. Бьякуя в это время старался прикусить свой язык и ничего не говорить в ответ, дабы не разогреть конфликт, но с каждым разом это давалось труднее. Как он мог сдерживаться, выслушивая такие ругательства в своём доме? Как мог стерпеть оскорбления в свою сторону? Но Бьякуя терпел. Просто ради них самих и их отношений. Он все ещё жил в самообмане и боялся признаться, в первую очередь себе, что все его труды напрасны. Послышался топот. Ренджи всегда всё делает шумно и громко. Слышится, что он где-то спотыкается, а где-то что-то сбивает и роняет, пьяно икает и добирается до их спальни чуть ли не ползком. Бьякую обуревает желание притвориться спящим, чтобы не разговаривать с ним и не видеть его, раскрасневшегося из-за алкоголя, но гордость и, кажется, ещё и обида, не дают ему оснований попридержать язык за зубами. Он вскакивает с постели и становится в середину комнаты. Его взгляд напряженный, натуженный и обжигающий. Ренджи вваливается в комнату и сталкивается со своим мужем, который стоит посередине их спальни, весь деловой и обиженный, скрещивающий руки на своей груди. Глаза чёрные, совсем темень в них, и Ренджи смачно выругивается про себя.        — Почему ты не в постели? — спрашивает он заплетающимся языком. Его пьяные глаза смотрят на супруга, в них лишь один мор и пагуба.        — Мне тоже интересно, — с трудом сдерживая злость, начинает Бьякуя, — почему ты заваливаешься в нашу спальню в стельку пьяным. «Всё можно стерпеть», — думал он раньше. «Всё можно простить», — говорил себе. Но сейчас всё настолько вышло из-под контроля, что остановить надвигающийся хаос просто равнодушием и безразличием уже не получится. А получалось ли раньше?        — Я твой муж, — кажется, Ренджи начинает закипать, — и имею право заваливаться в нашу с тобой постель как хочу. А если тебе что-то не нравится, то можешь спать у себя в саду.        — Вот и пойду! — с обидой в голосе выкрикивает Бьякуя. Его трясет от всего услышанного, в его голове просто не укладывалось то, каким жестоким бывает его супруг в некоторых ситуациях. И этот случай не стал исключением.        — Вот и отлично, — злобно улыбаясь, прошипел Ренджи, — там как раз идёт ливень. Он прошествовал к кровати, задевая своим плечом Бьякую, но не останавливаясь, даже чтобы просто извиниться. Бьякуя слышит, как прогибается постель, затем различает храп и в полном раздрае чувств выбегает из дома. За пределами поместья и правда дождь. Ливень. Бьякуя выходит почти раздетым, но ему плевать. Холод пробирает до нитки, зубы начинают стучать, и тело бьёт крупная дрожь. Но ему всё равно. Бьякуя приходит в свой сад просто по инерции, нежели по желанию. Просто надо было идти. Просто надо было уйти из своего дома. Просто надо было уйти хоть куда-нибудь от своего мужа. Мужа-тирана. На лавочке мокро и сыро, но Бьякуя, не задумываясь, садится на неё. Мужчина слабо шмыгает успевшим покраснеть носом. Сейчас он похож на ребёнка. Обиженного и обделённого чем-то, хнычущего и плачущего. Он подносит руку к лицу, пальцами касается щеки. «Влажно…» — осознание обжигает чем-то жгучим. Бьякуя испытывает стыд за свою слабость, но остановить поток слёз он уже не в состоянии. Он не хнычет и не всхлипывает, слёзы сами струятся, и есть в этом что-то до боли наивное. Кажется, что он совсем раскис. Нужно возвращаться в дом и постелить себе на полу. Возвращаться в постель к мужу не хочется. Всё равно его никто не встретит там тёплыми объятиями, как в прошлом, никто не успокоит и не поцелует в лоб. Всё это забыто. Несмотря на своё желание лечь на полу, Бьякуя всё-таки заходит в спальню. Ложиться он не собирается, но зачем-то приходит сюда, к изголовью кровати своего мужа.        Муж храпит, сложив свои руки под щёку. Весь тихий и мирный, он всё же вызывает у Бьякуи улыбку. Холодной рукой он касается его распластавшихся по подушке волос, затем поднимается выше и касается лба, на что Ренджи сопит и что-то невнятно произносит во сне. Бьякуя аккуратно наклоняется к его лицу и целует в щёку. Сейчас он оставался для него самым любимым мужчиной и дорогим человеком на всей этой земле.        — Спасибо тебе, — шепчет Бьякуя и снова задерживает руку в волосах, поглаживая их и, перебирая красные пряди, думает о своём. Он не сразу осознаёт, что спящий до этого муж уже и не спит, а смотрит на него во все глаза. Бьякуя испуганно пытается отдёрнуть руку, но тот цепляется за его кисть своей жёсткой хваткой — почти не отодрать.        — Ты весь мокрый, — шепчет он и приподнимается с кровати, продолжая придерживать Бьякую за руку и, усаживая рядом с собой, смотрит прямо в глаза. Как он всегда любил это делать: смотреть так неуклонно, прямо в душу и с волнением. Сам факт того, что он переживал за него, несмотря на их ссоры, разволновал его. Бьякуя чувствует, как ком подкатывает к горлу. Он резко дёргается и обнимает своего мужа за шею. Его руки дрожат, но он цепляется ими за эту крепкую и мощную шею и не хочет отпускать. В последнее время Бьякуя стал слишком сентиментальным и ранимым. Это ли бывший капитан? Разве может он так безропотно подчиняться своему лейтенанту? «Бывшему лейтенанту…» — мысль, такая явная и стрельная, не задевает, а лишь вызывает слабую улыбку. Когда-то он отвергал чувства своего лейтенанта, приводя в пример рассказ об обезьяне, которая хотела дотянуться до луны. Роль обезьяны была отведена его супругу. А оказалось, что луна вовсе и не далека для него, и он сумел её добиться. Всю последующую ночь Бьякуя проводит в объятиях своего мужа, но наутро не может даже встать с постели. Во рту так сухо, словно наждачной бумагой полоснули, в горле стоит комок, а глаза с трудом разлепляются. Но это не самое ужасное. Он задыхается в жаре, что разливается по всему телу. Ужасно хочется пить. Супруг мигом оказывается около изголовья постели, подносит к губам воды, а дальше всё как в тумане. Но даже сквозь пелену обморочного состояния Бьякуя чувствует присутствие мужа, его суету и возню. Чувствует и Рукию, мог точно знать, что она плачет, хоть и стремится этого скрыть, закрывая лицо ладонями. Чувствует молодого шинигами Куросаки и даже может слышать его перевозбуждённый шёпот. Чувствует и его друзей, а особенно его возлюбленную Иноуэ, кажется, что она склоняется над ним, а её целебная сила охватывает всё его тело. Потом снова забвение и очередное повторение момента. Он будто на плёнку записан, всё повторяется. Ренджи продолжает сидеть с ним рядом и сжимает его руку, а Бьякуя с ужасом осознаёт, что не может сжать в ответ. Потом была Рукия. Бьякуя слабо мог её разглядеть, но всё-таки сумел увидеть её болезненный взгляд и мешки под глазами от недосыпа. Он едва приоткрывает рот, чтобы что-то сказать ей, но она понимает это по-своему и по привычке подносит чашку с водой к его губам. А сказать хочется многое. Вернее, попрощаться. Извиниться, что не обращал внимания, задевал безразличием и не боролся за её жизнь, когда её приговорили к казни. Но Рукия слишком добрая. Она не помнит зла, только хорошее в памяти у неё, и Бьякуя впервые радуется этой особенности. Она будет помнить о нём со светлой лишь стороны. А он ведь умрёт. Кажется, что эта рыжая не поможет совсем, что-то лопочет. Слышит, как её возлюбленный успокаивает её, а Ренджи…        — Рен… Рен… — у него хватает сил это сказать. Ренджи слышит его и подходит к постели, наклоняется. Хватает за руку и сжимает неподвижные пальцы. В последние его минуты жизни он оказывается рядом. С ним. И это греет душу. Бьякуя слышит мольбы о прощении, прощает и, кажется, падает туда, откуда не возвращаются. Последнее, что он чувствует, — это слёзы на щеках. Но с горечью и болью понимает, что они вовсе и не его.