***
Когда Луффи впервые обнял Нами — это произошло внезапно после шторма, и они провели всю ночь, стараясь не перевернуться и не умереть, прежде чем смогут добраться до Гранд Лайн, — она ударила его кулаком в лицо. Это не причинило ему вреда (чертов маленький чудак был сделан из резины всех вещей, хотя учитывая силу Багги, сила Луффи была довольно практичной), но он выглядел невероятно удивленным, смотря на нее своими широкими раскрытыми глазами и недоуменно моргая с того места, где лежал на деревянных половицах крошечной лодки, которую он и Зоро реквизировали. Зоро, в свою очередь, уже потянулся к рукояти одного из своих мечей, выглядя одинаково смущенным и разъяренным. Но Нами посмотрела капитану пиратов прямо в глаза и сказала… скорее прорычала: — Никогда больше так не делай. Прижавшись к своей щеке, как будто она начинала болеть, хотя все знали, что это была ложь, Луффи только моргнул. — Не делать чего? Ты не хочешь, чтобы я тебя обнял? — Нет, не хочу, — прошипела она, уже протягивая руку к оружию, прикрепленному к ремням на ее ноге, потому что она знала, что происходит, когда ты говоришь мужчине «нет». Когда ты отказываешь пирату в том, чего он хочет. Она видела это, жила этим, избегала этого, знала, что даже самые, казалось бы, хорошие или самые невинные из них были способны на это, и она была готова к этому. Несмотря на то, что она видела Луффи и Зоро до сих пор, она не могла позволить себе расслабиться. — Никогда в жизни. Пират, о котором шла речь, смотрел на нее еще мгновение, и выражение его лица было пустым, как нетронутый холст. Зоро посмотрел между ними, рука медленно опустилась с рукояти, расслабился и развернулся. Нами задумалась, что это значило, если бы он понял, что Луффи было более чем достаточно, чтобы сделать это. — Тогда ладно. Луффи беззаботно вскочил на ноги, одарив ее короткой, но совершенно искренней улыбкой, прежде чем снова подскочить к докучливому Зоро, который тут же толкнул его с кривой усмешкой на что-то, что он сказал, что Нами не расслышала, кровь прилила к ее голове и в ушах стало слишком громко. Что… что только что произошло? (Часть ее задавалась вопросом, не сделала ли она что-то не так.) После этого эта тема больше никогда не поднималась. Луффи больше не пытался обнять ее или снова прижать к себе, даже после того, как Кая подарила им Гоинг Мери. Она была… в порядке. Пока она наблюдала за тем, как Луффи и Усопп возятся на палубе, как идиоты, или как Луффи забирался прямо в личное пространство Зоро и уютно устраивался рядом, чтобы вздремнуть; воин, о котором шла речь, лишь протестующе хмыкал, но закрывал глаза и прислонялся к перилам.… Она была согласна с этим. (Впервые она обняла его со слезами на глазах после падения Арлонг-парка; она прыгнула на него без единого слова, обхватив руками его шею и сжимая изо всех сил. Луффи замер всего на секунду, а затем крепко обнял ее в ответ, развернул одну резиновую руку и во второй раз нахлобучил ей на голову свою соломенную шляпу, счастливо улыбаясь. Это первое ее драгоценное воспоминание, и так будет всегда, пока она его навигатор.)***
Луффи был цепким ублюдком, как довольно скоро выяснил Усопп. Ему было наплевать на личное пространство, если только вы категорически не были против прикосновений, — только и только в этом случае он уважал это. Тогда Луффи был похож на побитого щенка, но быстро переключался на что-то другое и оставлял тебя в покое. У Усоппа с этим, конечно, проблем не было. Он любил объятия, по-настоящему любил их. Но это… его давно никто не обнимал просто так, как это делал Луффи, словно он любит тебя просто за то, что ты есть; и полюбил еще сильнее за то, что ты ступил на борт корабля и назвал себя пиратом мугивары (если теперь они так себя называли, хотя «пираты Усоппа» было ничуть не хуже, по его скромному мнению). Впервые Луффи обнял его, когда он присоединился к ним на пляже. Он только зашел на палубу, как внезапно две резиновые руки прижали его к груди ребенка, который спас его деревню и всех, кого он знал и любил, крепко сжимая и улыбаясь в его плечо. Широко раскрыв глаза, Усопп несколько раз моргнул, немного озадаченный, а Зоро смеялся на заднем плане, в то время как Нами хихикала в свою руку. Луффи не отпускал его до тех пор, пока Усопп не собрался с мыслями и не обнял его в ответ — а потом начал просить о пощаде, потому что не мог дышать. После этого первого объятия такое стало вполне обычным делом — почти второй натурой. Снайпер не сомневался, что они с Луффи были близки, и что Луффи был его лучшим другом — братом, — о котором он всегда мечтал. Хоть их отношения и не были столь глубокими, как отношения между капитаном и фехтовальщиком, — потому что, знает Бог, это были совершенно другие отношения — но Усопп знал, что Луффи любит его точно так же. Впрочем, после того как Усопп объявил дуэль над Мери, у него оставались сомнения: осталась ли между ними та самая любовь. Сомнение затянулось, росло, а затем загноилось, как открытая рана после фиаско в Эниес Лобби, и не исчезало, пока он и Луффи не оказались в слезливой путанице конечностей, обнимая друг друга и плача и смеясь, как будто не было никакого завтра, даже когда пушечные ядра дождем обрушились на них. (У Усоппа всегда было такое чувство, что Луффи нуждался в физическом контакте, нуждался так же, как каждый человек нуждается в воздухе, по причинам, которые Усопп пока не мог понять. Но в ту ночь, вновь оказавшись в кольце резиновых рук Луффи, вновь окруженный их друзьями — их сумасшедшей, несколько функциональной семьей — когда они спали все вместе в своей новой каюте на новом корабле, он думал, что у него есть подозрение о том, каково это: нуждаться в ком-то. И он станет сильнее, достаточно сильным, чтобы быть уверенным, что всегда будет рядом с Луффи, несмотря ни на что.)***
— Черт, нет. У этого парня хватило наглости, абсолютной наглости пустить в ход самые большие щенячьи глаза, которые Санджи когда-либо видел. — Ну пожалуйста? — он умолял, схватившись руками за подбородок и выпятив нижнюю губу. — Твой старик не позволит мне вернуться на корабль, потому что думает, что я попытаюсь уплыть со своей командой, но мне нужно где-то спать. Позволь мне разделить с тобой постель! Санджи не сдвинулся ни на дюйм. — Нет, — он подошел к шкафу и распахнул его, схватив запасное одеяло и подушку. Он все время чувствовал на себе взгляд этого парня и не знал, как к этому относиться: испугаться или осуждать. — У меня нет проблем с общей комнатой, но ты будешь спать на этом чертовом полу. У меня есть запасные одеяла, которые ты можешь использовать, но ты не ляжешь ко мне в постель. Я не делю постель с мужчинами. Мальчик надулся, эффект глаз побитого щенка давно сменился на глаза растерянного щенка. — Ну почему? Я постоянно делю постель с парнями. Разве в этом есть что-то странное? Устраивая одеяло и подушки на полу, на импровизированной постели — он признался, что, может быть, мальчишка и сукин сын, но он не полный ублюдок, но взгляд на этого мелкого говнюка вызвал что-то в Санджи, инстинкт, который кричал «ЗАЩИЩАТЬ» — Санджи пожал плечами. — Ты можешь делать со своей жизнью все, что пожелаешь. А я желаю делить свою постель только с красивыми девушками, — ответил он почти мечтательно. Мальчишка склонил голову набок. — Ты когда-нибудь делил постель с девушкой? Молчание. — Это значит «нет»? — Заткнись уже и спи, мелкий ублюдок, пока я не выбросил тебя за борт! — Но я не умею плавать! — Тогда считай, что ты предупрежден. —…значит, если я буду спать на полу, ты присоединишься к моей команде? Почему ты так смотришь на меня… эй, отпусти меня… нет, не выбрасывай меня за борт, я раскаиваюсь! После этого парень не жаловался. Он послушно уселся на свою задницу и заснул, через несколько минут захрапев, раскинувшись, как морская звезда, под одеялом, скомканным вокруг него. Сам того не желая, Санджи протянул руку и достал одеяло, укрывавшее ребенка, прежде чем снова заснуть. Проснувшись на следующее утро, он обнаружил, что ребенок — не в его постели, слава Богу — но ночью он схватил Санджи за запястье мертвой хваткой, которую тот, как ни странно, почти не чувствовал. Санджи был… слегка напуган. Что же за чертовщина была с этим парнем? Разве он не является капитаном пиратов? Как бы то ни было, он был цепким маленьким куском дерьма. Только когда он наконец сдался и присоединился к команде, он понял, что это был не только Санджи; мальчи… Луффи был точно таким же со всеми членами экипажа. Луффи с Усоппом дремали на палубе под солнцем; иногда он прокрадывался в гамак к Зоро и оставался там без единого слова протеста со стороны головы-травы; он даже клал голову на плечо Нами, пока она читала (счастливчик!). Это было почти как… будто ему нужно было быть рядом с людьми, нужно было обнимать или касаться их, чтобы чувствовать себя комфортно; только когда он был рядом с ними, Санджи понял, что Луффи был безумно счастлив. Это напомнило ему о ком-то, кого он когда-то знал, теперь, когда он думал об этом. Крошечный светловолосый ребенок, который любил свою мать, любил готовить и печь, и единственное чего он хотел — это быть принятым отцом и братьями. Но этот ребенок давным-давно умер. И теперь этот молодой человек больше не будет находиться в спектре чувствительных фельетонов, по крайней мере, не так, как хотелось бы Луффи. Пока однажды ночью, когда Зоро и Усопп стояли на вахте, а Нами была в своей комнате, этот кошмар не поймал его в ловушку без надежды на спасение, и этот проклятый металлический шлем, в который он был заключен этим подобием отца… Сильная рука разбудила его с таким судорожным вздохом, что он задрожал с головы до пят, и, подняв глаза, он увидел стоящего над ним Луффи. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, один — устрашающе спокойно, другой — тяжело дыша, словно не мог насытиться, пока Луффи не прошептал: — Подвинься. По какой-то причине — он винил себя за то, что проснулся — Санджи так и сделал, и Луффи забрался внутрь, зарылся ему в спину, свободно обхватив руками его талию. Это было лучшее решение, которое когда-либо принимал повар, потому что после этого он крепко уснул. Может быть, обниматься было не так уж и плохо. Но только если с Луффи. Может быть, даже с Чоппером или Усоппом. В конце концов, это было то, чего маленький Санджи всегда хотел. (И если этот резиновый идиот когда-нибудь будет нуждаться в нем, будь то для того, чтобы устроить ему пир или чтобы постоянно находиться рядом с ним, Санджи сделает все возможное, чтобы исполнить это. Будущий король заслужил гораздо, гораздо большее.)***
Когда Луффи в первый раз взял Чоппера на руки и обнял его, хихикая в его мех, Чоппер вырвался и рысцой побежал через палубу к Усоппу. — Я тебе не плюшевое животное, ублюдок! — но в конце концов он уступил; несмотря на то, что он был грубым и возбудимым почти во всем, что он делал, Луффи был удивительно твердым, но нежным, когда держал олененка у груди. На самом деле, если они не боролись, не играли или безжалостно не дразнили друг друга, то Луффи был осторожен с Чоппером; не так, чтобы маленький доктор чувствовал себя младенцем — в конце концов, ему было пятнадцать человеческих лет, хоть он и был примерно одного роста с пятилетним ребенком — но так, чтобы он вообще не чувствовал себя чучелом животного или живым куском мяса. Когда Луффи держал его, обнимал, сажал на плечи, он чувствовал себя так же, как с доктором… он чувствовал себя в безопасности. Он чувствовал себя любимым. Он до сих пор пытался осознать тот факт, что они хотели видеть его в своей команде, несмотря на то, что он был тем, кем был сейчас… (И это совсем не радовало его, заткнитесь вы, ублюдки! ~) И дело было не только в Луффи. После произошедшего в Алабасте — также имея новое, неожиданное дополнение к экипажу с Нико Робин на борту Мери — Чоппер заметил, как все они, в незначительной степени, инициировали какую-то форму физического контакта. Не так много этого было между Зоро и Санджи, если только они не ссорились — хоть и бывали моменты, когда молодой доктор ловил их стукающимися локтями в почти дружеской манере, когда они стояли на палубе или проходили мимо друг друга. Интересно, имеет ли к этому отношение Луффи? Зная их капитана, это было вполне возможно. Однако ему было любопытно, почему Луффи так старался поддерживать физический контакт с членами своей команды или с другими людьми вообще. Он читал, что прикосновения важны для людей — они были фундаментальными способами человеческого взаимодействия. Однако эта потребность во взаимодействии и контакте, казалось, усилилась с Луффи, и Чоппер не мог понять, почему. Впрочем, это не имело никакого значения, потому что ему нравилось обниматься с Луффи. Он любил Луффи. (И после их разлуки и долгожданного воссоединения Чоппер никогда больше не будет воспринимать это как должное.)***
Робин присоединилась к команде Мугивары Луффи по необходимости и из любопытства. Без сомнения, его встреча с Крокодайлом, а затем и ее спасение, несмотря ни на что, было доказательством этого, доказательством его воли бороться и продолжать жить, независимо от того, каковы были шансы против. Это было так же восхитительно и невероятно, как и страшно. Именно это и было самое любопытное. Часть необходимости была совершенно очевидна. Теперь, когда Крокодайлу и его организации некуда было идти, оставалось только одно другое место… Кроме самого капитана-подростка — и влюбленного повара — остальная часть команды по понятным причинам опасались ее и ее присутствия на корабле. Это ее вполне устраивало; когда наступит неизбежное предательство, она будет более чем готова. Однако что-то изменилось, как только они достигли Скайпии, особенно в ночь танцев с волками вокруг костра. Уставшая от всех этих танцев, смеха и фальшивого пения, в которых Робин не принимала непосредственного участия, она все же находила их довольно приятными и очаровательными — она знала, что маленький олененок был самым милым маленьким существом — команда устроила ночевку на траве, корнях деревьев и, в случае с Луффи и Санджи, на настоящих волках. Они, казалось, не очень возражали, и это было хорошо; было бы очень жаль, если бы кто-нибудь из них потерял свою голову от раздраженного волка в течение ночи. Робин убирала последние тарелки и чашки от, оставшихся после пира, на цыпочках обходя спящих волков и членов экипажа, когда услышала мягкое и несколько недовольное фырканье слева от нее, сопровождаемое шепотом: — Робин? Археолог подняла голову и увидела, что Луффи наблюдает за ней, потирая глаз тыльной стороной ладони. Он был усыплен волком, который был так же мертв для мира, как и все остальные. Она улыбнулась. — Прошу прощения, капитан, — тихо произнесла она, опуская стопку чашек из-под кокосового ореха. — Я разбудила тебя? Луффи отрицательно покачал головой. — Нет, — пробормотал он, явно все еще полусонный и помахал ей рукой. — Иди сюда. Она смущенно нахмурила брови. Казалось, у него не было никаких скрытых мотивов за усталыми глазами и ленивой резиновой рукой, машущей ей, но даже так Робин приблизилась с осторожностью, скрытой за актом перешагивания через спящих волков, пока она не достигла его. — Да? Рука Луффи потянулась к ее запястью, и он нежно потянул ее за руку. Когда она не подчинилась первому требованию, он потянул ее снова, немного более настойчиво, пока она наконец не поняла намек и не опустилась на траву, чтобы лечь на бок, все еще задаваясь вопросом, «что же происходит». Как только она опустилась, положив голову на брюхо волка — на самом деле это было даже удобно, кто знает? — Луффи придвинулся немного ближе, пока его голова не оказалась прижатой к ее плечу, а левая рука обхватила ее бедро. — Ну вот, — сказал он сонно, закрывая глаза. Робин была, за неимением лучшего термина, потрясена. Что… что он делает? Почему это было… что… что? Она наблюдала за командой с того момента, как ступила на борт; она знала все о тактильном, почти цепком характере Луффи с остальными членами команды. Она знала, что он будет возиться с Усоппом на палубе, обниматься с Чоппером, дремать на груди Зоро, класть подбородок на плечо Санджи, чтобы наблюдать за тем, что тот готовит, ложиться на колени Нами, когда та читала газету… и иногда он держал Робин за руку. Но… но это… это было… — Прижмись ко мне, — произнес слабый голос, и Робин, вытянув шею, увидела, как Нами медленно приближается к ней с тесаком в руках. Навигатор плюхнулась рядом с Робин, ловко зажав женщину между собой, спящим оленем и их резиновым капитаном. Нами зевнула и прижалась к спине Робин. — Он не собирается в ближайшее время тебя отпускать, так что просто ложись спать… — и она мгновенно уснула. Можно было с уверенностью сказать, что Робин была совершенно сбита с толку. Это… было совершенно неожиданно. Но… это было утешительно. Успокаивающе. Что-то, чего она никогда не испытывала в детстве до того, как случилась катастрофа, оставив ее без семьи, друзей и даже без острова, куда можно было бы вернуться; только маленькая лодка, чтобы уплыть, смеясь сквозь слезы, как учил ее Саул. Она чувствовала себя… в безопасности. Она заснула прежде, чем поняла, что вообще задремала. На следующее утро Луффи только улыбнулся ей в ответ. Робин улыбнулась в ответ, более искренне. (Она вспомнила ту ночь, когда стояла на вершине башни, слезы текли из ее глаз, когда она смотрела на шестерых членов своей команды внизу, ожидавших ее ответа. Она вспомнила их прикосновения, их близость, их доверие и любовь, которых жаждала годами, и когда наконец, наконец закричала… — Я ХОЧУ ЖИТЬ! ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ С СОБОЙ В МОРЕ! Она вспомнила и это, когда дала себе клятву снова увидеть это любимое лицо, привести его к Рафтелю, чего бы это ни стоило. В конце концов, она была его археологом. И у него был брат, которого он должен был увидеть…)***
— Ну, э-э… что с этими объятиями? Нами оторвалась от своего последнего наброска карты и посмотрела на Фрэнки сквозь очки для чтения. Плотник не хотел беспокоить ее, особенно когда она была в середине работы над тем, что Луффи сказал ему, было ее мечтой (такая долбанная супер выглядящая карта, кстати), но… он был в команде в течение нескольких дней и заметил некоторые вещи. Например, как в некоторые ночи были настоящие объятия либо в мужской каюте, лазарете, или даже на лужайке; одеяла, подушки, горячий кокосовый сок, работы, в одном месте даже проклятая крепость из одеял. Черт побери, даже Робин, один из самых сдержанных членов команды, разбила лагерь с молодыми людьми, закутанными в толстые одеяла, как на детской вечеринке с ночевкой. Она обычно читала книгу, прислонившись к одному из мальчиков или держа руку Луффи или голову Чоппера у себя на коленях, пока в конце концов не засыпала. Фрэнки не был против этого, ни в малейшей степени; он любил хорошие групповые объятия! Просто… ну, он хотел знать, в чем тут дело. Было ли это что-то, что они только что сделали, или было что-то важное, что-то более глубокое, о чем Фрэнки не мог знать, пока не прошел какой-то тест. Однако выражение лица Нами сразу же стало ласковым и раздраженным, когда она покачала головой и развернулась на стуле, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. — О, это просто что-то вроде каприза Луффи, — сказала она, и ее улыбка невероятно смягчилась; она выглядела почти грустной, и корабельный плотник уже мог чувствовать бурю серьезных чувств в себе. — Луффи, он… я не знаю подробностей, но я думаю, что ему нужны люди вокруг него, — продолжила она. — Не потому, что он жадный или эгоистичный — хотя он может быть, конечно, маленьким идиотом — а потому, что… я думаю, что это его оправдывает, может быть. Он весь такой обидчивый с нами, потому что это то, что заставляет чувствовать его более комфортно, больше, чем сидя на носу корабля, наблюдая за волнами или есть, пока он не упадет. То, что люди, о которых он заботится, вот так тянутся к нему… успокаивает его. Что касается «групповых объятий», ну… это идет в обе стороны. Ты же видел, как он нас защищает, верно? — Было трудно не заметить, — усмехнулся Фрэнки, — Вы, сумасшедшие дети, ворвались в Эниес Лобби ради одного человека, в конце концов. Нами хихикнула. — Да, ну, это же Луффи. В любом случае, как я уже сказала, это идет в обе стороны; он должен быть рядом с людьми, он ненавидит быть один, поэтому он собирает нас вместе, чтобы пообниматься. А мы, в свою очередь, обнимаем в ответ… Затем Нами подняла глаза на Фрэнки, и он заметил туман в ее глазах, несмотря на широкую улыбку на ее лице. — И это не значит, что мы не нуждаемся или не хотим этого тоже, — сказала она. — У нас довольно дерьмовое прошлое и достаточно проблем, чтобы вызвать кошмары у психолога, так что это… я не знаю, «групповые объятия»-терапия помогает держать плохие мысли и воспоминания подальше. Луффи помогает нам и мы помогаем ему; своего рода мы помогаем друг другу, — она тихо засмеялась. — Может быть, в этом и нет особого смысла, но именно так я это и вижу. Не знаю, может я и ошибаюсь, но… это вроде круто, тебе не кажется? Фрэнки был слишком занят, громко всхлипывая в свою руку, чтобы ответить (подожди, нет, он не ревел, заткнитесь, черт возьми!). Довольно скоро, поскольку больше говорить на эту тему было не о чем, Фрэнки послужил большой подушкой для следующих объятий. Будь прокляты части киборга, он знал, что сделает супер подушку для своего супер нового экипажа. И навигатор была права: это творило чудеса с затаившимися в глубине его сердца демонами. Присоединение к этой команде сумасшедших было лучшим решением, которое он когда-либо принимал. (Эта задача оказалась немного сложнее через два года: обновляя и укрепляя то, что когда-то было относительно комфортно. Но это его не остановило. Теперь он был нужен Луффи больше, чем когда-либо, не только как крутой киборг или даже корабельный плотник, но и как лучшая чертова подушка, которую когда-либо видел Новый Мир. Мугивара заслуживал этого, а вместе с этим и весь чертов мир.)***
Несмотря на то, что он присоединился к буйной команде пиратов мугивары — кто вообще хотел живой скелет в качестве члена команды, которому еще нужно было вернуть свою тень? — и все же Брук все-таки оказался немного удивлен, когда однажды вечером вся команда собралась на лужайке корабля (какая красивая идея! Лужайка на веранде!) с грудами подушек и одеял после того, как Луффи объявил… — Групповые объятия! Групповые объятия? Что? К его еще большему удивлению, никого из остальных это, казалось, не волновало вообще; Санджи уже был на кухне, готовя закуски, Усопп и Чоппер помогали Фрэнки достать одеяла и подушки; даже Нами была нетерпелива, интересуясь у хихикающего капитана по какому поводу. — Зоро одиноко в лазарете, так что мы все вместе разобьем здесь лагерь и составим ему компанию! — Я не был одинок! Протесты молодого воина были проигнорированы или встречены смешками, когда они устроили свое маленькое гнездо. Брук наблюдал, как они дружелюбно болтали, и Луффи с надеждой повернулся к нему. — Брук, ты идешь? — весело спросил он. Теперь Брук любил обниматься так же сильно, как и любой другой человек. В конце концов, физическое взаимодействие было очень важно. Это, однако, казалось немного… нетрадиционным. И не только это, но капитан хотел, чтобы он присоединился. Было три причины, почему это особенно странно. Во-первых, он был скелетом; не совсем лучший друг объятий, чтобы начать с этого. Во-вторых… почему? И в-третьих… просто, почему? Он был сбит с толку. Это было действительно восхитительное чувство, особенно учитывая то, через что раненый мечник прошел только с ним и Санджи, но… было ли это то, что пираты делают в наши дни? Он не был в этом уверен.… В конце концов он отказался, сказав, что вместо этого будет дежурить в вороньем гнезде, но все равно поблагодарил капитана за предложение. Луффи выглядел немного разочарованным, но быстро улыбнулся и пожал плечами в ответ. — Не беспокойся, Брук! Не бойся присоединиться в любой момент! — сказал он и тут же повернулся, чтобы повалить ничего не подозревающего Усоппа на землю. На следующий день Брук постучал в дверь мастерской Фрэнки. У него была целая ночь, чтобы все обдумать, и первым делом он решил поговорить с корабельным плотником. Киборг добродушно рассмеялся, похлопав Брука по позвоночнику (потому что у него больше не было спины, будучи скелетом и все такое, йохохохо!) и не надо волноваться, если это его немного смутит; поначалу он ничем не отличался. Он объяснил музыканту, почему капитан затеял эту игру, почему она иногда нужна ему, почему они все время стремятся прижаться друг к другу, даже самые сдержанные члены команды, и не только по ночам. Это Брук понимал больше, чем кто-либо другой, как человек, который в течение пятидесяти лет страдал от жажды прикосновений и был доведен до грани безумия. И все же… — Но ты же киборг, — рассуждал Брук, — Разве это… ну, хорошо для тебя? О, не хочу показаться грубым, Фрэнки, я не хотел… — Ничего страшного, Скелет-бро, — сказал Фрэнки со своей веселой позой (хотя прозвище было немного странное). — Я все понял. Ты также, вероятно, задаешься вопросом, почему Луффи позвал тебя, если ты всего лишь кости, верно? Брук кивнул. — Ну, давай скажем так, бро. Мы делаем это не для такого комфорта; для чего вообще нужны сами объятия? Я думаю, ты мог бы сказать, что это заставляет чувствовать себя хорошо в эмоциональном плане, знаешь? Как я уже говорил о капитане и причинах, по которым он делает это почти все время. Если ты ищешь хорошую подушку для объятий, то это лучше на койках — или на супер мне! Брук не был полностью уверен в последней части, но, по крайней мере, он получил некоторые разъяснения по этому вопросу. После этого, однако, Брук решил не ходить к команде за ответами; у всех у них были свои причины для объятий. С таким же успехом он мог бы пойти к первопричине, который, как всегда, сидел на носу корабля, глядя в синюю даль с безмятежной улыбкой на покрытом шрамами лице. Когда старый музыкант спросил его, Луффи посмотрел на него, улыбаясь ярко и ясно, как днем, и сказал четко и искренне, как никогда: — Я люблю свою команду. Весь мой экипаж. Это значит, что и тебя тоже. И таким образом, Брук пропал. (Начиная с этого дня, скелет с афро всегда будет считаться среди прижимистой команды страшных пиратов. То, что он весь состоял из костей, ни черта не значило, когда речь шла о поисках утешения в те одинокие туманные ночи.)***
За всю свою жизнь Луффи никогда не чувствовал себя по-настоящему одиноким. Даже когда Гарпа не было рядом, у него все еще были Макино и мэр, чтобы составить ему компанию. Затем на какой-то промежуток появился Шанкс, но он ушел, — и Луффи всегда будет лелеять то время, которое провел с человеком, который отдал за него свою руку, и свою драгоценную шляпу — сделал для него так много. Вскоре после этого он ушел, пообещав встретиться снова, когда Луффи станет великим пиратом. Затем у него появились братья: Эйс и Сабо. Даже Дадан и ее бандиты были хорошей компанией до того, как он отплыл к Гранд Лайн в погоне за своей мечтой. А потом у него появился Зоро. А затем Нами, Усопп и Санджи, Чоппер, его маленький доктор, Робин, которая знала почти все, супер киборг-корабельный плотник Фрэнки, и, наконец, его удивительный скелет музыкант Брук. Они были прекрасны. Все, чего он желал от своей пиратской команды. Ему все еще не хватало примерно двух членов экипажа из полного состава, которого он хотел, но на данный момент их было достаточно. Более чем достаточно. Они были всем для Луффи… И он их потерял. Он их подвел. А теперь еще и Эйс… Эйс. Его брат всегда был для Луффи источником любви, утешения и уверенности. Его брат был силен, сильнее всего на свете — защитник, партнер, лучший друг и все, что нужно было Луффи в детстве. Когда Луффи обнимал его, держал за руку или боролся с ним в джунглях, он был воплощением тепла, безопасности и любви… …и когда Эйс выскользнул из его рук и рухнул на землю, это тепло исчезло. Эйс исчез. Посреди джунглей где-то на Гранд Лайн Луффи свернулся калачиком, прижав руки к шраму, покрывавшему всю его грудь — знак его слабости, его неудачи как капитана, как пирата, как брата — и заплакал. Горе, утрата, сожаления угрожали поглотить его целиком, когда он снова и снова бился лбом о землю, слезы текли по его лицу, когда он выл в отчаянии. Его команда исчезла. Его брат исчез. Никогда еще Луффи не чувствовал себя таким потерянным. Одиноким. Теперь там никого не было. Никто не протянет руку и не прикоснется, не почувствует себя рядом, не защитит и не полюбит. У него ничего не осталось. (Но у Джинбея были и другие идеи…)***
— Луффи? Эй, Лу? Глаза Луффи резко открылись, с его губ сорвался короткий удивленный вздох. Усопп стоял рядом с молодым капитаном, который растянулся под деревом на палубе, уперев руки в бока и глядя на него сверху вниз. Усопп приподнял одну бровь. — Ты в порядке? Ты что-то бормотал во сне. Луффи моргнул, смотря на лучшего друга. Он разговаривал во сне? Он что, заснул? Когда же это произошло? Если подумать, он весь день был немного не в себе — что-то такое, что все остальные коллективно сказали бы «больше, чем обычно», с чем бы он не смог поспорить; он действительно мог быть не в себе. Но сегодня… он чувствовал себя не в своей тарелке. Его аппетит был не на должном уровне, и он бесцельно бродил по палубе, по каютам, даже по библиотеке. Он чувствовал себя… не беспокойным, не ленивым… потерянным? Опустошенным? Было ли это правильное слово? Впрочем, у него не было причин так думать. Он и весь его экипаж снова вместе, на острове Рыболюдей, и несмотря на все сумасшедшие вещи с Ходи и Слабахоши и все это дерьмо, и они наконец-то в Новом Мире, все ближе и ближе к легендарному ван пису, ближе к своим целям и мечтам… он должен был быть на седьмом небе. Но… Он что-то промычал себе под нос, снова встретившись взглядом с Усоппом, и заметил, что чем дольше он откладывал ответ, тем более обеспокоенным становился его снайпер. Поэтому Луффи пожал плечами. —…не знаю, — признался он. Он поднял руки и потянулся, чтобы коснуться облаков, плывущих над головой, или он сделал бы это, если бы мог протянуть их так далеко; даже резина имела свои пределы. — Я просто… не знаю.… Разочарование внезапно нахлынуло на него, и он резко выдохнул, качая головой. Черт возьми, что же с ним вдруг случилось? Почему он не может быть счастлив? Почему он не мог объяснить свои чувства одному из тех немногих людей, которые его поймут? Что же все-таки происходит? Да что с ним такое… Пара мозолистых рук, знакомых и более сильных, чем когда-то, обхватила его запястья и мягко отвела их от влажных глаз. Усопп опустился на колени рядом с ним, решительно нахмурив брови, но его темные глаза были добрыми. Он усадил Луффи, придвинулся чуть ближе, отпустил его запястья и заключил в объятия. Луффи заколебался — раньше он никогда так не делал — и обнял Усоппа в ответ. Это… это было хорошо. Это было то, что ему нужно. Это заставляло его чувствовать что-то, чего он не мог сказать, например, почему он вел себя так странно весь день, и он любил Усоппа так сильно, что ему было больно, и он любил обнимать Усоппа и… О. Он плакал. — Не волнуйся, капитан, — услышал он голос Усоппа и похлопал его по спине. — Я здесь, рядом с тобой, Луффи. Мы здесь и в полном порядке. Луффи услышал улыбку в его голосе, почувствовал уверенность в кольце мускулистых рук, и это было тепло, приятно, и ему захотелось заплакать еще сильнее, но он сдержался. Он не хотел сломаться перед Усоппом, потому что чувствовал себя «опустошенным». На это у него было два года. (Впрочем, двух лет было недостаточно. Не совсем…) Но слезы не прекращались, даже когда Луффи уткнулся лицом в плечо Усоппа. Он прикусил губу, чтобы проглотить худшие из них, но они падали, как дождь, и не собирались останавливаться. Они не остановились, даже когда Санджи выскочил из кухни, нахмурив кудрявые брови, как будто он уловил дурной запах; Робин и Чоппер не отставали, уши Чоппера подергивались. Они только взглянули на него, а затем Чоппер и Санджи бросились вниз по лестнице так быстро, как только могли нести их ноги, маленький доктор задавал вопрос за вопросом, в то время как повар присел на корточки с другой стороны Луффи, снимая шляпу с его головы, чтобы положить руку на его волосы. Робин исчезла, без сомнения, чтобы собрать остальных. Луффи испытывал одновременно облегчение и отчаяние; он был капитаном, ради Бога, он должен был взять себя в руки, он не мог себе этого позволить… — Капитан. Грубый, но странно спокойный и успокаивающий голос Санджи заставил его поднять голову с плеча Усоппа, и он встретился взглядом с единственным голубым глазом, устремленным исключительно на него. Санджи стряхнул сигарету свободной рукой и сказал: — Дыши, Луффи. Наконец поняв, что легкие кричат на него, Луффи так и сделал. Это немного помогло; Санджи, Чоппер и Усопп удовлетворенно закивали, хоть Чоппер и хлюпал носом. Усопп немного успокоился, позволив Луффи откинуться на спинку стула и грубо смахнуть слезы с лица, хоть они еще и не совсем прекратились, даже когда остальная команда повалилась на палубу, тревожно и растерянно смотря на него. Рука Санджи медленно и уверенно провела по волосам, и выражение его лица ничего не выражало. До тех пор, пока уголки его губ не приподнялись в полуулыбке, которая была теплой и манящей, несмотря на дерзкий характер этого человека. — Честно говоря, — небрежно начал он, бросив быстрый взгляд на Усоппа и Чоппера, которые оба улыбались и ободряюще кивали, — я чувствую, что чего-то не хватает с тех пор, как мы снова вместе, и это меня бесит. Луффи фыркнул, глядя на Санджи из-под ладони, все еще сжимавшей его темные волосы. — Чего? А потом Санджи ухмыльнулся. — Кто желает обнимашек? Вопрос был встречен одобрительными возгласами всех вокруг, кроме Зоро и Робин, которые тем не менее, улыбались и наслаждались над идеей и зрелищем, которое сейчас происходило. даже Нами прыгала от радости, Брук издавал громкий и гордый «йохохо», почти заглушая крик Фрэнки: «я все еще делаю СУ-У-УПЕР подушку, Луффи-бро!». Усопп и Чоппер уже были на ногах, пританцовывая и поднимаясь по лестнице за одеялами. Луффи оглядел их всех — людей, которых он собрал вместе, людей, которые последуют за ним в глубины ада и обратно; людей, которые тренировались и ждали два долгих года, чтобы снова плыть вместе с ним, несмотря на все, через что он заставил их пройти; людей, которых он безмерно любил так сильно, что это причиняло ему боль больше всего — и сквозь новый поток слез он улыбнулся первый раз за весь день. (В ту ночь девять человек расположились на палубе под ночным небом, украшенным звездами, завернувшись в одеяла рядом друг с другом; их животы были полны горячим шоколадом и пирожными, приготовленными Санджи; Луффи, единственный оставшийся бодрствующим, посмотрел на каждого из них и подумал — уже не в первый и уж точно не в последний раз — о том, как ему посчастливилось найти таких замечательных, сумасшедших, невероятных людей, и иметь возможность называть их полностью своими. Он усмехнулся про себя, уютно устроившись на незанятом плече Санджи, сжимая руку Нами, положив ноги Усоппа поверх своих, и погрузился в мирный сон, зная, что пока они плывут вместе, он никогда больше не останется один.) Пираты, как правило, не обнимаются, но кого, черт возьми, это вообще волнует?