Мне хотелось бы...

— Ты помылась? — любопытствует Бальсано, не удостаивая убогую взгляда. Девушка, зная, что мужчина не терпит непослушание и непорядок, спешит улечься на кровать, пока Маттео неспешно потягивает кофе, принесенное Габриэлем — подчиненным Эллы (владелицы этого публичного дома), и, не заставляя клиента долго ждать, наконец дает ответ на поставленный вопрос: — Всё, что только может смыть горячая вода и гель для душа, я смыла. Луна лежала неподвижно, не смея шелохнуться, имея прекрасное понимание о том, что Маттео не любил исходящую от неё инициативу во время той самой процессии. Не первый год они, все же, встречались. Валенте, как никто, знала, что ему нравится. — Ты дрожишь, — подмечает Бальсано, стягивая с себя пиджак и оставляя на спинке стула, где несколько секунд назад восседал с кофе, закусывая сливочной колбаской, — Что? Боишься меня, Луна? — С чего мне бояться? Мы встречаемся несколько раз каждую неделю неделю на протяжении двух лет. После душа прохладно. Только и всего. Либо девушка ничем не выдавала своих эмоций, храня маску безразличия и полной отреченности, искусно управляясь с собственными эмоциями и голосом, либо ей действительно было на все наплевать. Валенте просто делала то, что и делала обычно — терпеливо лежала, не смея шелохнуться или позволить лишнему звуку слететь с губ, в ожидании Бальсано. И это самое ожидание было скорее рутинным, нежели томительным. Пальцы мужчины, по своему обыкновению, скользнули по коже работницы борделя; он наслаждался гладкостью кожи своей излюбленной вакханки*. Ни за что в жизни он не позволил бы кому-либо из женщин целовать его; Маттео привык делать все самостоятельно (женщины просто лежали под ним), недолюбливал лишний трёп ни о чем, придерживался взглядов о том, что приходит сюда для того, чтобы выплеснуть весь негатив, который смог накопиться за тот недолгий промежуток времени, когда они не виделись. Почувствовав, что он готов, Бальсано раздвинул ноги знакомой ему персоны и сделал несколько дюжин толчков перед тем, как эякулировать. Вся его злость и весь гнев, все переживания излились в податливые глубины. И можно было бы сказать, что все прошло, как и всегда, если бы Маттео никак не воспрепятствовал попыткам Луны двигаться с ним в такт, прижиматься так близко, что меж телами ни оставалось ни миллиметра, что только усиливало наслаждение! Все было бы, как обычно, если бы он не позволил себя поцеловать. «Я целовал его, — думал он, — Я целовал этот рот. Шлюхин рот!» — Знаешь, — начинает Луна, ощущая большую свободу после произошедшего, — мне бы хотелось чего-то другого… — Ты думаешь, меня интересуют твои желания? — грубо спрашивает Бальсано. — Просто… Каждый день я думаю о том, придешь ли ты? Или решишь оставить меня в одиночестве в этот вечер? Потому что меня бы давно вышвырнули отсюда, ведь на меня нет абсолютно никакого спроса! Ты — единственный человек, который заказывает меня каждый раз. Только поэтому я все ещё здесь и имею средства для существования. Пусть и жалкого… Я думала, что хотела бы жить… в одном доме с тобой… Тогда тебе не приходилось бы платить такие огромные деньги за меня. Я бы ждала тебя дома каждый день, смогла бы вести хозяйство… — Ты действительно думаешь, что я буду жить с такой, как ты? Он собирался снова плюхнуться в кресло и допить свой кофе, не обращая абсолютно никакого внимания на блудницу, но с ужасом осознал то, что думает об этой девчонке каждый день, думает о том, чтобы скорее увидеть её, сегодня он позволил ей сделать то, чего в другой день не потерпел бы, он желал видеть её каждый день, хотел, чтобы она встречала его дома; каждый раз, возвращаясь в пустую квартиру, он чувствовал разочарование. Но они мало знали друг о друге… Был только, секс. Маттео редко беседовал с Луной, а уж тем более по душам, но если его настроение располагало к такому роду разговорам, то он с превеликим удовольствием слушал её, улавливая каждую деталь. Он помнил абсолютно все, что она говорила ему в течение двух лет. А она помнила все то, о чем ей вещал он. Пусть и говорить Бальсано не очень любил, что уж говорить об откровенности. Но, впрочем, выкинув эти мысли куда подальше, Маттео взял из тарелки, доверху наполненной вкусностями, безе и протянул Луне: — Держи. Садись со мной, я закажу твой любимый ромашковый чай, — он ударяет по небольшому звонку для вызова персонала. — Ты помнишь? — получив одобрительный кивок, Валенте неторопливо присаживается напротив Маттео, не смея сдержать улыбку, ведь девушка находила приятной ту деталь, что Бальсано помнит о том, что она ему говорила, — Прости за то, что позволила себе говорить без твоего разрешения. Я знаю, что тебе это не нравится… Мне просто хотелось узнать, чего ты хочешь. — Мне хотелось бы… Я хочу… того же, что и ты, Луна, того же, что и ты… Вакханка* — женщина, беззастенчивая в проявлении своей чувственности, сладострастия.