^^^
Марк не знает ничего о своем соседе. Они почти не сталкиваются, учатся на разных факультетах и их занятия не пересекаются; мальчишка работает утром, прибегает в общежитие переодеться и убегает на вечерние классы; и в десять вечера уже спит без задних ног. Мардон пропускает половину утренних занятий, пока спит, иногда сознательно пропускает и вторую половину, а вечер проводит с друзьями, развлекаясь мелким хулиганством и легким воровством; и он возвращается под утро — иногда пьяный, иногда накуренный, иногда с чьим-то краденым кошельком, который он опустошает и выбрасывает подальше от общежития. Марк даже имени его не помнит и не уверен, что вообще спрашивал его: они иногда сталкиваются только в маленькой кухоньке, когда Мардон выползает выпить что-то от похмелья, а парнишка готовит себе ужин. Они не разговаривают. Марк думает, что мальчишка боится его, чуя в нем хулигана, и, сказать честно, его полностью устраивают такие отношения.^^^
Это первая дождливая ночь в этом месяце. Мардон стоит у распахнутого окна, опершись на подоконник, и глубоко вдыхает запах дождя, глядя на свое первое серьезное творение. Он тренировался со снежками, градом и карманными молниями, но это первый раз, когда ему удается призвать целый ливень, еще и такой сильный, что в момент, когда он хлынул, улицы опустели за считанные секунды. С такими способностями он мог бы перевернуть мир, не говоря уже о том, чтобы никогда ни в чем не нуждаться. Какой толк в учебе и работе, если он умеет так? Зачем горбатиться, работая на кого-то еще, если он может получить что угодно по щелчку пальцев — буквально? Он вытягивает руку, высовывая ее в окно; огромные капли дождя падают на его ладонь и стекают с нее, и он зачарованно прислушивается к ощущениям своего тела минуту-другую, прежде чем моргает, будто выходя из транса, и сжимает руку в кулак. Молния вспыхивает в грозовом небе, электрически-белая в черноте туч, и исчезает; и несколькими секундами спустя — Мардон ждет, затаив дыхание — гром раскатывается над крышами домов, будто рык. — С ума сойти, — бормочет он тихо. И тут вдруг дверь в его комнату неожиданно распахивается. Он вздрагивает и оборачивается, готовый наорать на любого, кто бы осмелился прервать его, но осекается, увидев побелевшее, будто снег, лицо мальчишки-соседа, когда тот захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной. Его глаза закрыты, он тяжело дышит, и в темноте комнаты его кожа выглядит такой болезненно-белой, словно он призрак. — Какого... — возмущенно начинает Марк. Но мальчишка вдруг кидается к нему. Он пересекает комнату в несколько быстрых шагов и резко обхватывает Мардона руками, испуганно прижимаясь к нему. Марк застывает с поднятыми руками, ошеломленный и ничего не понимающий. — Прости за это, — торопливо бормочет парнишка и утыкается лицом в его плечо, — но я до смерти боюсь грозы и мне нужно побыть с кем-то... Можно я...? Мардон открывает рот, но не может издать ни звука. Парень не двигается. Дождь шумит за открытым окном, будто старая кассетная пленка.^^^
— Так, кхм, как тебя зовут-то хоть? — неловко спрашивает Мардон, когда они сталкиваются в маленькой кухоньке на следующий день: парнишка пробыл с ним десять минут, пока дождь не прекратился, а потом исчез, смущенно бормоча под нос сбивчивые извинения. Парень бросает на него короткий взгляд, стесняясь, а потом неуютно поводит плечами. — Барри, — осторожно отвечает он. — Марк, — говорит Мардон. — Я знаю, — кусает губу парнишка и отводит глаза. — Что, — хмыкает Марк, — у меня репутация? — Не совсем... Я слышал тебя с друзьями одной ночью, — Барри чешет затылок, старательно не встречая его взгляд. — Кто-то позвал тебя по имени и я... вот так я его узнал. Случайно. Мардон хмыкает, позабавленный его стеснительностью. Парнишка снимает крышку сковороды; поднимающийся запах заставляет Мардона замереть на своем месте, принюхиваясь, пока его рот наполняется слюной. — Хочешь? — предлагает Барри и берет с полки тарелку. — Что это? — спрашивает Марк подозрительно. — Это жареная капуста со специями... семейный рецепт, — добавляет он быстро, увидев, как Мардон насупливает брови. — Ты вегетарианец? — Нет... просто... просто это вкусно... Он смущенно замолкает. Мардон недоверчиво берет вилку и цепляет капусту прямо со сковородки, поднося ко рту; и парнишка прав — вкус просто невероятный. Из-за количества острых специй она горит во рту, но это только дразнит аппетит сильнее. — Я... могу готовить на двоих, если хочешь, — опасливо предлагает Барри. — Я люблю готовить, но я ем мало, и это... неудобно. — Хочу, — Мардон облизывает вилку. Лицо Барри озаряется счастливой улыбкой.^^^
Контроль теперь почти не требует у него усилий — он с легкостью может создавать молнии, град размером с яблоко и маленький снегопад над своей ладонью; он может переключаться между стихиями, заниматься своими делами и одновременно управлять маленьким торнадо размером с чашку, кружащим по его столу вперед-назад; и он даже учится понимать связь своих способностей с эмоциями: когда какой-то парень толкает его плечом в коридоре кампуса, и Марк оборачивается к нему, преподаватель замечает их раньше, чем они успевают затеять драку. Но уже через минуту за окнами университета все чернеет, и раскат грома заставляет Мардона испытать такой трепет, что его сердце пропускает удар. И если маленькое раздражение вызывает моментальную грозу, то что он может сделать, если действительно выйдет из себя? Что он может сделать в ярости? Мысль об этом опьяняет его.^^^
Поздно вечером Мардон возвращается в общежитие, промокший насквозь: собственная сила так сильно кружит ему голову, что он проводит сорок минут под ливнем, дирижируя, будто оркестром, громовыми раскатами и вспышками молний. Куда бы он ни бросил взгляд, стоит хотя бы даже самой мысли мелькнуть в его голове, как силы природы тут же отзываются на это; и черное грозовое небо иногда кажется совсем белым из-за количества и частоты вспыхивающих на нем молний. Он возвращается вымотанный, но вне себя от всех эмоций, которые испытывает, когда думает о том, какая сила теперь сосредоточена в его руках и его желаниях; и ему не терпится попробовать что-нибудь еще. И он так зациклен на этом, что совсем забывает о своем соседе, который бросается к нему, едва открывается дверь, будто щенок. Марк вспоминает, что мальчишка боится молний и наверняка провел эти сорок минут в метаниях из угла в угол. — Ты весь мокрый, — беспокойно замечает Барри, когда его руки в полутьме коридора натыкаются на плащ Мардона, который можно выжимать, будто тряпку. — Я так и думал, что ты попадешь под этот жуткий ливень. Снимай, пока ты не простудился, я... у меня есть теплый плед, сейчас принесу. Подожди меня в кухне, я приготовил ужин! Марк прислушивается к тому, как парень вихрем уносится в свою комнату и шумно ищет там плед, и усмехается, снимая мокрые ботинки: он чувствует себя выжатым, но это хорошее чувство, приятное; и, как ни странно, настолько же приятное, как неожиданная забота Барри. Кому-то не наплевать на него — и это ощущается странно; настораживающе и любопытно в то же время, потому что он никогда не думал, что кому-то будет до него хоть какое-то дело — они даже с родным братом не очень-то близки. Барри прибегает в кухню с пледом через пару минут, когда Мардон стоит на полу с босыми ногами и пробует суп прямо из кастрюли. — Вот, — Барри протягивает ему плед; Марк спрашивает себя, нравится ли ему заботиться о ком-то или это побочный эффект паники, через которую он прошел в одиночестве, пока шла гроза. — Вкусно? Мардон облизывает ложку: — Остро. Щеки Барри чуть розовеют. — Я подумал, что нам не помешают экстренные меры в такую сумасшедшую погоду, — он смущенно взъерошивает свои волосы. Марк усмехается: — Это правильно.^^^
Дождь идет весь вечер и уже плавно переходит в ночь, а Мардон все так же лежит в темноте на своей кровати, подбрасывая бейсбольный мяч в воздух, и ждет. Ему не стоило никаких усилий начать этот ливень еще днем и с тех пор он идет безостановочно, пока Марк проверяет, насколько хватит его сил — он не чувствует себя уставшим, ни капли; дождь сам по себе требует меньше энергии, чем мощная гроза. Он подбрасывает мяч, ловит, смотрит на часы. Уже почти девять часов, как дождь начался, а он все еще не чувствует усталости, и это заставляет его гадать, какой лимит у его способностей и как далеко они простираются. Мардон сжимает бейсбольный мяч в кулаке, неотрывно глядя в окно, и не мигает, пока не видит яркую вспышку молнии, пересекающей небо. Пять секунд тишины; он не дышит. Раскат грома проносится над крышами. Марк зачарованно выдыхает и подбрасывает мяч снова. Сколько молний он может зажечь разом? С какой частотой и силой? Может ли он направлять их удары? Он подбрасывает мяч, но из-за стука в дверь промахивается и не ловит его. Не дожидаясь ответа, дверь приоткрывается, и лохматая голова Барри заглядывает в проем. — Можно я побуду с тобой? — жалобно спрашивает он, протискиваясь, будто ребенок: он завернут в плед, из-под которого торчит его пижама. Мардон хмыкает и стучит ладонью по кровати рядом с собой, а потом выпрямляется и свешивает ноги с кровати, прислоняясь спиной к холодной стене. Барри подходит и плюхается на кровать рядом с ним, укутываясь в свой плед, а потом точно так же откидывается к стене спиной и зевает, закрыв рот краем пледа. — Эта погода меня убивает, — жалуется он тихо. Марк усмехается про себя, но ничего не говорит.^^^
— И что, ты просто взял и научился готовить? — спрашивает Мардон, прислоняясь к кухонному столу другим днем, пока Барри готовит обед. Мальчишка бросает на него недоуменный взгляд через плечо, помешивая что-то в кастрюльке; в нем то и дело скользит что-то заискивающее, как у щенка, который пытается понравиться хозяину и заслужить что-то за свое хорошее поведение. — Ну да, — отвечает он с чуть нервными нотками в голосе, будто ждет быть осужденным за свою любовь к готовке, и добавляет, оправдываясь. — Я много помогал маме по дому, пока отец работал, и она научила меня готовить, и... мне понравилось. А что? — Ничего, — Марк кусает губу, чтобы не улыбнуться. — А полуфабрикаты для чего, по-твоему? На них тоже можно прожить. Барри морщит нос; Мардон хмыкает и трет лицо ладонью, чтобы скрыть усмешку, но, когда он отнимает руку и поднимает голову, парнишка пристально смотрит на него через плечо. — Ты смеешься надо мной, — уверенно говорит он. — Над твоими реакциями, — поправляет Марк. Лицо Барри становится еще более подозрительным. — Почему?.. — он кивает за спину Мардона. — Твой телефон. Марк оборачивается. Его телефон лежит на столе и беззвучно вибрирует входящим вызовом; он бросает взгляд на определитель и тут же сбрасывает звонок. Это уже четвертый вызов от парней, который он игнорирует. — Не ответишь? — спрашивает Барри. — Не хочу разговаривать, — отвечает Мардон. — Так что с моими реакциями не так? Марк снова хмыкает, услышав возмущение и вызов в голосе парнишки, и скрещивает руки на груди, сжав ладони в кулаки: он вспоминает про мощь, которая течет по его венам, и опьяняющее чувство, которое приходит с ней; и почему-то ему не хочется рассказывать своим друзьям об этом: он думает, что они не поймут. А если и поймут, то не так, как понимает он. И для него есть разница.^^^
Дождь начинается на рассвете, и это первый раз, когда Мардон открывает для себя, что он связан не только с погодой, которую создает сам, но и с той, которая не подчиняется его воле. Он накрапывает потихоньку, пока грязно-серые тучи ползут по небу, и разгоняется до ливня за несколько минут. Марк проверяет, может ли он вмешиваться в погодные явления, которые не зависят от него: он открывает окно в кухне нараспашку и несколько минут стоит, уставившись в горизонт, застеленный молочным туманом, и глубоко вдыхая запах дождя, а потом сжимает руку в кулак. И тут же, в ответ на его слабую мысль, на его малейшее желание, вспышка молнии сверкает в отдалении. Он всматривается, не мигая, в грозовое небо, и куда бы он ни бросал взгляд — молния тут же вспыхивает в этом месте, яркая-яркая, и гром сотрясает небо вслед за ней так, что его рык кажется беспрерывным. Он не слышит топот ног. Толчок в спину выбивает его из колеи и заставляет потерять концентрацию; и молнии гаснут. Тонкие руки в бледно-голубых рукавах пижамы, обхватывают его со спины. Гром затихает. Марк изворачивается в объятиях Барри; мальчишка не смотрит на него — стоит крепко зажмурившись. Неловко он кладет свои руки на плечи Барри, а потом обнимает его, прижимая к себе. Из-за открытого окна парнишка слабо дрожит; до Мардона даже не сразу доходит, что ему холодно тоже — он в майке и боксерах, его ноги и руки покрыты гусиной кожей, и лужа на подоконнике из-за косого ливня стекает на пол по капле, разбиваясь на брызги рядом с его босыми ступнями. Дождь шумит, будто помехи на радио, и это ощущается до странности умиротворенно.^^^
В обычное время Барри не заткнуть даже оркестром: он болтает наперебой обо всем. Его мысли и речь так ловко перескакивают с темы на тему и возвращаются к оборванным фразам, как ни в чем не бывало, что Мардону кажется, будто парнишке даже неважно, чтобы его слушали — лишь бы только тараторить и тараторить, и слушать собственный голос; как если бы эта беготня по словам была для него игрой, а собственный разум неразгаданной загадкой. Он почти не слушает — пытался, но не успевал за Барри; и, в конце концов, начал отвечать ему простым «угу» в каждой паузе; вместо этого он слушает, как голос Барри переливается эмоциями, смехом и красочными интонациями, как если бы он не говорил, а озвучивал мультик для детей; и Мардон, сидя с ногами на кухонном стуле и уставившись в одну точку на спине Барри, пока тот суетится с готовкой, еще не осознает этого — но чувствует себя так, как если бы это был один из самых спокойных дней в его жизни, лишенных агрессии, ненависти и попыток казаться больше по размеру, чтобы отпугнуть других хищников. Ничего лишнего. Ясное небо разукрашено пушистыми облачками и солнце то и дело прячется за них, а потом выпрыгивает, разливая по полу лужи яркого тепла, по которым Барри шлепает, будто маленький счастливый ребенок, босыми ногами; и больше ничего ему и не нужно.^^^
И, наверное, он бы даже почувствовал угрызения совести, если бы знал, что они из себя представляют, когда вечером, после ужина, они сидят в кухне с выключенным светом; и Барри вздрагивает в его объятиях от каждой вспыхивающей за окном молнии, так, что Марку приходится прижимать его крепче к себе на время грома, будто напуганного щенка. — Извини за это, — бормочет Барри ему на ухо. — Тебя, наверное, злит... — Все нормально, — перебивает Мардон и, в подтверждение своих слов, гладит его по спине. — Не знаю, что на меня находит, — продолжает парнишка совсем тихо. — Этот страх меня парализует... Он упирается руками в грудь Марка, чтобы отстранить его; Мардон недоуменно хмурится, позволяя ему высвободиться из объятий, не понимая, что не так. Но Барри смотрит в его глаза, и он кажется таким бледным, будто призрак. — Спасибо, — говорит он шепотом, — что ты со мной рядом в эти моменты. Он ждет ответа, наверное, — Марк не знает; он не может выдавить из себя ни слова, ни «забей, это пустяк», ни «пожалуйста», ни «это моя вина, что ты до смерти напуган» — ничего. Он и сам чувствует себя парализованным; обездвиженным и замороженным во времени; и он не знает, как и почему, но Барри вдруг подается к нему. И целует. И он чувствует себя мальчишкой-подростком, который не знает, как себя вести. Он теряется; поцелуй Барри совсем легкий и неуверенный, словно он боится, что нарушает чужие границы; и замороженный во времени Марк не движется еще секунду — или две, или три, или четыре, пока не выдыхает. В первое мгновение Барри как будто бы пытается испуганно отпрянуть назад; его плечи напрягаются, и руки Мардона перемещаются на них и слабо сжимают, останавливая; и он отвечает на поцелуй. Молнии перестают вспыхивать и кухня больше не освещается ярким белым светом через незашторенное окно; он притягивает Барри ближе к себе и удивляется, когда ощущает чужое горячее дыхание на своей коже — как если бы это было странно чувствовать рядом с собой кого-то и благодаря кому-то чувствовать себя живым.^^^
После поцелуя между ними повисает неловко-прохладное молчание — и такое же повисает вокруг них, за окнами; Барри напряженно слушает прогнозы погоды, зная, что в последнее время никто не может предсказать внезапные дожди, но небо молчит, хмурится и молчит, и ни капли не падает с неба — серый асфальт, серое небо, серые, угрюмые будни. На два дня все погружается в молчание. Мардон не знает, почему они избегают друг друга; в своей комнате он слышит, как Барри крадется в кухню и обратно к себе, стараясь не шуметь и быть быстрым, как будто ему важно проскочить незамеченным; и Марк угрюмо уважает его причины, какими бы они ни были. Но тишина угнетает его; она давит на барабанные перепонки. И он чувствует себя лучше, когда на третью ночь дождь начинает стучать в окна — белый шум хотя бы позволяет ему заснуть.^^^
— Прости меня, — произносит Барри, стоя спиной к нему, будто почувствовав его появление, когда Марк переступает порог кухни на рассвете, едва горизонт неба начинает светлеть. Из-за утренних сумерек он не сразу замечает парнишку и вздрагивает. — За что? — хрипло спрашивает он. Барри оборачивается: — За поцелуй, — он кусает губу. — Я не знаю, зачем сделал это, просто... — Извинения не приняты, — резко перебивает его Марк, и Барри замолкает, испуганный. — Ты идиот, если думаешь, что тебе нужно извиняться за это. Молчание. Не зная, куда деть руки, Мардон разбавляет свой холодный крепкий чай водой, а потом выбрасывает чайный пакетик и вздыхает, опираясь на столешницу. Барри молча наблюдает за ним. Собственная резкость царапает его изнутри. — Если бы я знал, что ты жалеешь... — начинает он. — Я не жалею! — перебивает его Барри. — И не жалел! Я думал... ты жалеешь. Мардон недоуменно смотрит на него: — А я почему должен об этом жалеть? — Значит... никто не жалеет? — Нет. — Ладно... — Барри кусает губу. — И что... теперь? — Можем повторить, — наобум предлагает Марк. Он и сам не знает, серьезно ли предлагает это, но лицо Барри чуть вытягивается от удивления и рот забавно приоткрывается. — Если ты хочешь, — добавляет Мардон, чувствуя себя по-идиотски. Но ему даже не приходится повторять.^^^
Он все еще не знает, как вести себя с Барри: они оба такие неловкие после поцелуев, как будто смущение парнишки на самом деле пугающе заразное; Марк путается в словах, которые хочет сказать ему, и решает, что лучше промолчать — чтобы не запутать все между ними еще сильнее; и по взгляду Барри отчего-то думает, что тот понимает больше, чем можно передать словами. А еще он думает, что это странно — импульсивно и резко, как гром средь ясного неба, который он вызывает случайной вспышкой эмоций; странно то, как резко их притягивает друг к другу, как будто пронзает точно такой же молнией, электрическим разрядом насквозь, с алой нитью, продетой в белые иглы; привязывает их прочно, и на несколько секунд, пока эта нить не рвется, время бесконечно. Мощь течет по его венам; сила, которой он упивался, теперь струится по его пальцам так легко и свободно, что кажется, будто это первый раз в его жизни, когда он дышит полной грудью; он дирижирует стихиями, будто оркестром, но держит симфонию в тишине — Барри спит в его кровати, свернувшись в клубочек, и спрятавшись под одеяло с головой; и последнее, чего хочется Марку сейчас — это разбудить его и напугать. Но он чувствует себя таким живым, как если бы он мог запереть весь мир в стеклянном шаре со снегом на своей ладони и поставить на полку, как сувенир.^^^
Барри выглядывает из-под пледа и сосредоточенно смотрит в темное окно, прислушиваясь, будто настороженный лисенок, но за окном не раздается ни единого шороха; и он укладывается назад в объятия Марка, гримасничая. Мардон усмехается и невзначай прижимает его крепче — ему нравится это чувство. Барри теперь проводит рядом с ним все свободное время, и гроза позволяет ему не только обнимать и целовать парнишку, но и дает ему это странное, приятное чувство, в котором он боится себе признаться — есть что-то особенное в том, как Барри ищет его защиты, и как Марк оказывается рядом с ним и словно бы оберегает. Он наслаждается этим чувством, даже если избегает давать ему какие-либо названия. — Скучаешь по грозе? — поддевает он. — Как можно скучать по этой вакханалии, — ворчит Барри, закутываясь в плед так, что только нос торчит да большие зеленые глаза. — Меня не покидает чувство, что это все затишье перед бурей. В последнее время грозы непредсказуемые, ни один прогноз не угадывает. Марк гладит его по плечу. — Не волнуйся, сегодня будет тихо. — Откуда ты знаешь? — Барри поднимает на него недоуменный взгляд. Мардон пожимает плечами с легкой улыбкой. — Интуиция.^^^
И на несколько дней действительно повисает тишина, сопровождаемая сухой, солнечной погодой; Барри недоверчиво слушает прогнозы, но его подозрения разбиваются одно за другим каждый вечер; и ночью он спит спокойно, уткнувшись носом в плечо Марка и чуть сопя во сне. Мардон скучает по бушующим стихиям. Сила щекочет его пальцы, безмолвно умоляет использовать ее, устроить всего одну грозу — буйную, мощную, яркую; и затаиться, пока в ушах еще стоит раскатистый гром. Поначалу он отмахивается от этих мыслей, как бы соблазнительно они ни звучали, но с каждым днем его сопротивление становится все слабее и слабее. Ему не хочется пугать Барри, особенно теперь, когда между ними начало выстраиваться что-то, что меняет его потихоньку, незаметно для него самого, но какой прок иметь силу, если ее нельзя использовать? И выходные снова омрачаются проливными дождями — бесшумными, но долгими; его искушает желание вызвать несколько молний, коротких и слабых, но он сдерживает себя. И вот тогда-то все и меняется.^^^
Он сдается одним из таких вечеров. Дождь идет уже час; Барри зевает в его объятиях, усыпленный тихим стуком по стеклам, и уходит в душ, чтобы взбодриться: они запланировали посмотреть фильм вместе перед сном. Пока его нет и за шумом воды он не услышит грозу, Марк распахивает окно настежь, опирается на подоконник и сосредоточенно смотрит на темный горизонт несколько мгновений, пока там, вдалеке, не вспыхивает яркий свет, очерчивающий тяжелое грозовое облако, будто в ответ на его мысли. И тогда, позволяя силе струиться сквозь свое тело, он вскидывает руки. И небо сотрясается от грома. Он раскатывается над крышами домов — такой оглушающий, что на мгновение Мардону кажется, будто у него уши закладывает. У нескольких машин срабатывают сигнализации и практически тут же их звуки тонут в другом раскате. Небо освещено молниями так сильно, что кажется практически белым. Марк вытягивает руку в окно, под холодные капли дождя, и зачарованно смотрит, как грозовые облака двигаются, подчиняясь малейшему движению его пальцев; он создает миниатюрную модель на своей ладони, будто художник, срисовывая ее с оригинала перед глазами: грозовое облачко раскатывается под его ладони со своими маленькими молниями, вплетенными в него, будто змеи в клубок; и это зрелище поражает его до глубины души. И вдруг дверь за его спиной захлопывается, заставляя его резко обернуться; облачко рассеивается; капли дождя стекают по его руке. Барри стоит в комнате, обняв себя руками от холодного ветра, гуляющего по комнате; с его мокрых волос вода течет по лицу, но испуганные глаза не отрываются от Мардона, и он как будто бы даже ничего больше не замечает. — Я могу объяснить, — бормочет Марк и делает движение рукой; и дождь тут же прекращается. Глаза Барри распахиваются: — Ты что, действительно управляешь... этим всем? — Вроде того. Он смотрит, как Барри переводит взгляд с него на раскрытое окно и обратно на него; и он вдруг понимает, о чем думает парнишка, даже раньше, чем Барри озвучивает это: оно читается отчетливо в том выражении недоверия, которое озаряет его лицо вместе с догадкой. — Ты знал, что я боюсь грозы, и ты пугал меня, — произносит он. — Нет, я... — Мардон сглатывает ком в неожиданно сухом горле. И он даже не успевает договорить, как Барри дергает дверь на себя и исчезает за ней; и как двумя секундами позже захлопывается дверь в его собственную комнату. И Марк остается наедине с тишиной. Снова.^^^
Из-за тесной связи его способностей с эмоциями на два дня над городом повисает унылая, пасмурная, давящая серость; дожди совсем короткие — он теряется в своей мрачной подавленности и останавливает их, когда замечает стук в окно, выплывая из тяжелых мыслей. Барри прячется от него в своей комнате и почти не выходит; Марк слышит его крадущиеся шаги только когда Аллен думает, что он один в блоке или когда больше не может находиться в комнате. Как после поцелуя, они не пересекаются; только в этот раз Мардон действительно знает почему. И даже сила, которой он упивался, не приносит ему удовольствия — он пытался растормошить себя торнадо, кружащими на ладони, или маленькими тучами, но все бестолку: они исчезают, не успев даже принять формы, потому что он теряет фокус, думая о Барри. Теперь это почти единственное, о чем он думает. И он ищет слова, которые бы смог сложить в извинение, но знает, что не сможет выдавить их из себя — их никогда не будет достаточно.^^^
Но ночью, когда он остается наедине со своими невнятными словами в пустой голове и дождем за распахнутым настежь окном, который он уже не пытается остановить, дверь в его комнату с тихим скрипом приоткрывается, но он не слышит, пока тонет в своих мыслях. — Так ты правда можешь управлять... погодой? Марк подскакивает на кровати при звуках его голоса и оборачивается. Барри стоит на пороге, держась за ручку, словно готовый бежать при любой опасности, и смотрит на него. Мардон прочищает горло. — Да, но я не знаю как... Оно просто слушается меня. Барри переступает с ноги на ногу: — Покажешь? Марк выпрямляется и садится на кровати; Барри настороженно приближается на пару шагов, но останавливается посреди комнаты, не решаясь приблизиться ни к нему, ни к окну. Мардон бросает на него короткий взгляд, но сдается; он отворачивается к окну и смотрит в него, сосредотачиваясь, и через несколько секунд небо рассекает молния. Барри подпрыгивает на своем месте. — Извини, — хрипло говорит Марк, уловив краем глаза его испуг. — Могу показать так. Он разворачивается к Барри всем телом и поднимает руку ладонью вверх, но не смотрит на нее — он внимательно следит за лицом Аллена. Зачарованно и боясь вдохнуть, Барри смотрит, как над ладонью Мардона начинает кружить маленький тайфун; темное грозовое облачко нарастает, вспыхивая тут и там светлыми всполохами маленьких молний, и капля дождя вдруг падает на его раскрытую ладонь. И еще одна; и еще. И стекает по запястью. Будто не веря своим глазам, Барри настороженно приближается; его рот приоткрывается в немом удивлении. Марк сжимает руку в кулак и облачко рассеивается; он разжимает ладонь и смотрит на капли на своей коже. Барри смотрит на них тоже. — С ума сойти, — бормочет он и опускается на кровать рядом с Мардоном. Марк позволяет его пальчикам обхватить свою ладонь и притянуть ближе, чтобы изучить, как если бы все это было хорошо поставленным фокусом; и он пораженно наблюдает за тем, как лицо Аллена озаряется восторгом. — И ты правда можешь управлять этим в масштабах целого города? — спрашивает Барри, будто ребенок. — Ты не боишься? — моргает Марк. — Нет! Ну, может, немножко, — поправляет он себя тут же, — но, если подумать, это так... круто! Мардон невесело хмыкает. Барри рассматривает его лицо с горящими в его глазах огоньками яркой, по-детски наивной радости. Ни капли страха. — Я могу вызывать грозы, град, снег и дождь, — говорит Марк, прочищая горло. — Еще могу создавать торнадо, но пока только на ладони — не думаю, что город выдержит. Барри широко улыбается. — Ты прямо как... волшебник. Погодный волшебник. Марк качает головой, не отрывая взгляда от его лица: — Этот никнейм не отражает все те громогласные штуки, которые я могу делать. Барри смеется. — Громогласные? Ты серьезно? А я думал, это я использую игры слов не вовремя, — он шутливо пожимает руку Марка, которую еще держит в своих ладонях. — Ну, тогда приятно познакомиться, мистер Громогласный. Такой никнейм тебя устроит? — Ты должен увидеть, как я умею, если не боишься, конечно, — поддевает его Мардон, не отпуская его руку. — И потом уже ты можешь прозвать меня как хочешь. — Не боюсь, если ты обещаешь быть рядом, — глаза Барри загораются азартом и предвкушением. — Покажи.