Случай исключения

Он любит наматывать на руку черные волосы, они так ловко цепляются за длинные пальцы рук в белых перчатках, он любит смотреть, как милое личико сменяется стыдом и трепетным волнением, стоит их немного потянуть. Он любит своего младшего сына. Омегу.       Вампиры рождаются альфами. Рождение омеги сразу принижает статус. Мир у вампиров жесток. Дорман был очень расстроен, когда узнал, что его сын омега, но быстро успокоился. Один из древнейших и наиболее властных кланов уже имел на своем троне омег и они все прославились великими подвигами и достижениями. Вот и сейчас, глядя на младшего сына, Дорман надеялся на те же достижения. Вообще, любимый у него именно самый младший, потому он-то и пойдет на трон. Старшие братья давно предали семью и покинули дом, не факт, что они сейчас живы, в их-то условиях.       А Леон остался. Просто, потому что некуда идти. Ему нельзя уходить, иначе он потеряет жизнь, честь и девственность. Он в безопасности только под крылом отца и благодарен тому за спасение, потому и так трепетно слушается. — Пап… Леон и Дорман тихо лежали в кровати, глядя в пустоту. Отец перебирал волосы сына, цвета темной смолы, а сын любовался блестящими перстнями отца на лежащей на кровати руке. — В чем дело, сынок? — Как долго я уже не покидал дом? Дорман скривил губы в недовольстве и прищурился, сжав в руке волосы сына, отчего раздался глухой вдох и Леон зажмурился. — А ты хочешь предать меня? Сбежать и забыть все, что я для тебя сделал? Решил бросить меня?! — после предстальства старших Дорман принимает такие вопросы в штыки. Он слышать не хочет о свободе и праве выбора. Пока Леон юн, он будет поступать так, как велит отец. — Папа, нет! Что ты? — рука на волосах ослабла. — Я люблю тебя и крайне благодарен за защиту и заботу. Готов хоть до поздней старости быть рядом и заботится о тебе! Все, как ты скажешь! Голос Леона тяжело заглушить. Он всегда был полон энергии и нежности, а если он поет — слышит весь замок. И когда он извиняется, он не звучит жалким и нервным. Всегда можно понять, что он чувствует, если начинает говорить. — Скоро будет тысяча лет. — Дорман отпустил волосы сына и нежно погладил место захвата. — Прости, малыш. Я взбесился. — Я понимаю, папа. Не извиняйся. — взяв руку отца в свою, Леон нежно сжал ее и прижал к губам, отчего первый громко усмехнулся. — Ладно, лапочка, папе надо работать. Дорман провел кончиками пальцев по ровному носику сына и слегка надавил. — Тык. Леон засмеялся и привстал. — Конечно, папуль. Иди. Дорман встал с кровати, надел накидку и скрылся в темном коридоре замка. Убедившись, что отец ушел, Леон достал со шкафа скрипку и сел на стул, начиная играть. Волшебная мелодия заполнила мрачный замок, делая его более светлым и загадочным. Слуги часто часами наслаждались умелой игрой, как и Дорман, а иногда наоборот заканчивали с делами побыстрее и устраивали концерты в главном зале. Леон любил родной дом и всегда будет любить. Здесь он может быть собой и зависит он только от отца. Заботливого, понимающего, строгого взрослого вампира, властвующего над кланами поменьше. Леон и вправду не покидал пределов сада замка, только там он может находиться без страха за свой великолепный зад. Омегам тяжело приходится среди вампиров. Родится омегой — стать шлюхой. Родиться богатым омегой — добится чего-либо в жизни. А Леон родился омегой — наследником в древнем клане. Это автоматом перерубает все стереотипы о омегах и дает ему статус независимого. Но не все так просто. Убрав скрипку, Леон положил ее на колени и взял свой платок, протирая бока, где немного скопилась пыль. Редко ему доводилось доставать ее последний месяц. На красивом красном дереве красовалась золотая надпись «В наследство любимому потомку». Эта скрипка переходит из поколения в поколения от отца любимому сыну. Уже много лет скрипка держит свой великолепный вид и каждому из ее владельцев доводилось хоть раз менять струны. — Мой господин, время обеда. — произнес слуга за дверью и послушно начал ждать ответа. — Да, сейчас иду! — уже погромче сказал Леон и убрал скрипку на шкаф, после чего подошел к столу и взял в руки красивый золотой ошейник, а если точнее — ленту из чистого золота. Ошейник этот зачарован — полностью скрывает запах омеги и перебивает запах альфы, не позволяя Леону как-либо выдать себя. А дело все в слугах. Некоторые повора — огры внушительных размеров и сил, пара портных мальчишек оборотней и три вампира-слуги с третьего этажа: Все они альфы. И не дай бог учуять Леона вне его спальни. Как выразился отец: — Отымеют всем скотом, куда можно и нельзя, год не заживет! Сильное предупреждение, вынуждающее носить ошейник. В дизайн ленты лишь для прикрытия, чтобы мыслей не возникло. Поправив волосы и посмотрев на острые клыки в небольшое зеркало, Леон покинул комнату. Зеркала он любил из-за того, что спокойно в них отражается. Раньше зеркала покрывали серебром для защиты, от того и вампир в нем не отражался, только одежда и украшения, еще и свет от зеркал доставлял коже неудобства. С недавнего времени серебро добавлять перестали и вампиры могут спокойно увидеть свое отражение. Дорман, правда, этого не любит, уж больно он привык обходиться без зеркал, но их надобности не отменяет. Спустившись в зал, Леон занял привычное место напротив отца, который уже пришел. Рядом с ним лежала стопка документов и перьевая ручка — подарок влюбленной графини. Пускай чувства не сложились, подарок хороший. На столе уже были порции из свежего мяса и овощей. Зря грешат на вампиров, что они только кровь пьют, нет. Кровь жизненно необходима, даже если животная. Стакана в неделю достаточно до поддержания жизни, двух — для молодости. Но лучше, конечно, пить кровь каждый месяц — полезно для клыков и кожи. Оттого кровь подают на банкетах и по праздникам, а хранят в специальном подвале. Но сейчас в бокале вино, а в небольшой чашечке — дольки чеснока. Вампиры могут есть чеснок в целом виде. Если его растереть и вдохнуть, то да, легким будет очень некомфортно. — Приятного аппетита, папуль! — тихо засмеялся Леон и принялся уплетать обед, на что отец ответил коротким «И тебе.». Проходила трапеза в мертвой тишине, так есть возможность подумать и помечтать, но в этот раз тишину злостно прервали. — Сынок, у меня к тебе есть важный разговор. — Дорман отложил вилку и посмотрел на сына. Тот тоже отвлекся и заинтересованно посмотрел. — Я слушаю, пап, не томи. — Наследник соседнего клана просил твоей руки. Это выбило юного вампира из колеи и он замер, обдумывая эти слова. — Но… — Он думает, что ты — бета. Надеется на счастливый брак. — Пап… — продолжать не к чему. Дорман понимал, что имеет в виду сын. — Не волнуйся. Мы заключим фиктивный брак, обязующий его хранить молчание и если у вас ничего не выйдет, сделаем вид, словно ничего и не было. — Думаешь, сработает? — Они согласились. Нужно лишь… — Дорман протянул ручку и документ из папки сыну. — Твое согласие. Отказать отцу — самое низкое и подлое, что сейчас мог сделать Леон, потому он послушно взял лист, прочел и подписал, после чего вернул. — Думаешь, все получится? — Вы уже виделись раньше и он не первый год думает о тебе, а ты мальчик юный, может и повезет взаимно влюбиться. — Но если он мне не понравится, что мне делать? Дорман тихо засмеялся и встал, садясь рядом с сыном и кладя его голову себе на плечо. — Запомни, сынок. — он запустил руку в его волосы и слегка помял. — Если тебе что-то не нравится, действуй. Не сочти меня тираном. Я не заставляю тебя жить по моим правилам, лишь прошу их соблюдать. Если тебе что-то не нравится, скажи мне, мы это обсудим. — Эти слова были бальзамом на душу. Леон любил отца больше жизни и не хотел расстроить, но и многое хотел у него попросить и поменять. — Правда? — Конечно! — Тогда есть кое-что… Только не сочти меня грубым, ладно? — В чем дело? — Можно мне… Отращивать волосы? Дорман вспомнил, что раньше эта просьба уже звучала, но он ее не принял всерьез. Думал, это подростковая глупость, но сейчас, глядя на шелк локонов сына, больше всего он хотел именно этого. — Конечно можно. Обещаю, теперь буду подсекать только кончики. — Спасибо. Сын устало выдохнул и поднял на отца глаза. Он любил его больше жизни. — Когда мы сходим на могилу к маме? — В следующем месяце должны. Скучаешь? — Я вырастил новые, особенные цветы. Хочу их поскорее к нему отнести. Мама Леона давно покинул этот мир. Он тоже был омегой и умер во время родов. Пуская Леон никогда его не видел, он переполнен любовью и уважением к столь сильной личности. Старшие братья не очень любили своего родителя, называли мягкотелым и слабым, а отца величали тираном и психопатом. Но Леон всего этого не видел, а значит и верить братьям причины не было. — Я люблю тебя, пап. — И я тебя, сынок. Вскоре семья разошлась. Леон вернулся в комнату, а Дорман — к работе. Сидя в спальне, Леон вспоминал того парня, что приходил к ним пару лет назад, наследника соседнего клана.       Высокий, подтянутый, с милой ямочкой на подбородке, острыми белыми клыками, аристократично белой кожей, длинными светло-серыми волосами, собранными в хвостик с красной лентой. Яркие алые глаза и преобладающие черные цвета одежды. Он даже дарил черные розы, хотя белые или красные Леон любил больше. Артемар всегда ему нравился. Он был довольно милым и нежным в обычных условиях, но в остальном довольно строг… Близился ужин. Слышались множество шагов по каменному полу — гости пришли. Расчесав свой черный бардак на голове и тонко уложив торчащие петухи, Леон спустился вниз. — Добрая ночь, господа! — улыбнулся он, подходя к гостям. Дорман сразу заулыбался. — Леон, как подрос! Ты посмотри! — восхищалась мать семейства — статная графиня Лоссова. — Спасибо большое, мадам. Вы все так же молоды. — Леон поклонился, отчего женщина даже закраснела. — Леон… — Артемар смотрел глазами, как у котенка. Полными любви и восхищения. Цветы в его руках задрожали, как и губы, а лицо его густо покрылось краской. — Артемар, здравствуй. Мы давно не виделись. — Леону тоже стало чуть стыдно и он убрал руки за спину, слегка сжимая собственные рукава. — Э… Это тебе. Надеюсь, угадал с сортом. Леон взял из трясущихся рук большой букет желтых роз и прижал его к себе, зарываясь носом и втягивая запах. — Это один из моих любимых! Как ты узнал? — Они идут к твоим глазам. Они же у тебя золотые. Глаза Леона цвета красного золота. На лунном свету красный цвет приобретает оранжевые и золотые оттенки. Вампир с золотыми глазами — на вес золота. — Правда? Большое спасибо. Это очень приятно слышать. — Детки, а идите-ка вы поболтайте. А мы — взрослые, своими делами займемся. — Хорошо, матушка. — Конечно, пап. — Леон протянул руку. — Идем. Артемар едва набрался смелости коснуться любимого им вампира и последовал за ним в спальню. Сев в кресло, он влюбленно наблюдал, как Леон достает вазу и наполняет ее водой, после чего ставит в нее цветы. — Спасибо, что пришел. — Тебе спасибо, что дал шанс. — Артемар встал и подошел к Леону, беря его за руки. — Ты правда очень мне нравишься. Больше жизни. Я хочу, чтобы ты был только моим, но… Я понимаю, что не смогу управлять бетой. — Ты глупый… У нас уже есть фиктивный брак, не так ли? — Конечно. Ты же сам подписал. — Я… — сказать это было тяжело. Воздух в легких каменел от одной только мысли. — Омега. Артемар в шоке распахнул глаза и замер, не способный шевельнуться. — П… Правда? Леон потянул и снял с шеи украшение. Комната наполнилась запахом роз за мгновение, пахло медом и нотками лесных ягод. У Артемара даже закружилась голова, но запах этот хотелось вкушать до бесконечности. — Прости. Я понимаю, ты расстроен, ведь… — Тише ты. — Артемар взял Леона за щеки и притянул к себе, касаясь своим носом его. Руки легко скользнули на талию и сжали. — Артемар? — Я так люблю твой запах. Хочу больше. Взволнованные откровениями слились в поцелуе. Комната стала жаркой, хотелось открыть окно, но отвлекаться так не хотелось. Чужой язык нагло шарил по щекам и губам, исследовал клыки и нежный язык, касался неба. Леон таял в руках опытного любовника, а тот уже медленно снимал шелковые одежды. Обнаженная грудь коснулась хлопковой рубашки, что вызвало неприятные ощущения, отчего Леон поспешил и любовника лишить одежды. Убедившись, что возлюбленный остался обнаженным, Артемар легко перенес его на кровать, куда и нежно положил, нависая сверху. Белая кожа, уже по-хозяйски отмеченная засосами и укусами, растрепавшаяся смоль волос, красное от стыда лицо и припухшие губы. Все это так возбуждало и развращало, сознание все дальше уходило от своего владельца. Холодные губы спускались по разгорячившейся коже ниже, к маленьким бусинкам сосков, которых еще с молодости Артемар желал коснуться. Сжав губами, он несколько раз прикусил их острыми губами, глубоко всасывая, отчего те набухали и краснели. Леон уже извивался от нарастающего возбуждения внизу, скулил и приглушенно стонал. Холодные пальцы коснулись ребер, прошлись по впалому животу и медленно скользнули от лобка к красной головке члена, после чего повторили тот же путь несколько раз. Член уже начал требовать к себе внимания, сочился смазкой, а на белых ягодицах появились небольшие блестящие капли омежей смазки. Артемар выпрямился и одной рукой обхватил член возлюбленного, нежно сжимая и водя по нему, а второй рукой нежно обследовал ноги, от бедра, до колена и ниже, ниже, пока не коснулся чувствительных щиколоток. — Перевернись, милый. — прошептал он, садя Леона на кровать. Леон, конечно, стыдился, но все-таки перевернулся на живот. Артемар взял округлую подушку и положил под живот вампира, ставя его в крайне неудобное и постыдное положение. Слишком открыто, слишком видно. От резкого запаха Артемару стало не хорошо. Он сжал руками ягодицы, и несколько раз сжал до синяков. Упругие, как свежие персики, даже кожа такая же мягкая. Раздвинув их, Артемар лицезрел сочащуюся смазкой дырочку, совсем нетронутую и невинную. Пройдясь языком вдоль ягодицы и поймав стекающую каплю, вампир принялся нежно водить языком вокруг чувствительного колечка мышц, чем вызвал дрожь и приглушенные стоны. Сама дырочка начал пульсировать, чем спровоцировала большее выделение смазки. Проникнуть языком внутрь оказалось правильным решением, ибо Леон застонал на всю комнату. Длинный вампирский язык изучал невинные стенки, от наслаждения хотелось выть. Выпрямившись, Артемар смочил палец слюной и нежно протолкнул в любовника, на что тот зашипел. — Тише, Леон, тише. — он наклонился, шепча в самое ухо. — Я не сделаю больно. Легкий дискомфорт сменился наслаждением и одного пальца стало мало, последовал второй, за ним и третий. Тело быстро привыкало к ласкам, член терся об подушку, в ногах была дрожь, а в голове — пустота. Не возникало никаких мыслей, что это может быть неправильно или опасно. Нет. Хотелось лишь удовольствия. Вводить член Артемар боялся. Не хотел сделать больно. Но ждать уже было нельзя, это невыносимо! Положив немалой длины и диаметра член меж ягодиц, вампир пару раз провел им, а после, закусив губу, вошел почти на всю длину сразу. Если стон слышало не королевство, то замок точно. Леона выгнуло дугой, глаза заблестели и посыпались слезы, из горла вырвался накопленный стон. Схватив черные волосы, Артемар потянул их на себя и посадил Леона так, чтобы тот оказался у него на коленях. Каждое движение сопровождалось развратными стонами и хлюпаньем. От возбуждения в глазах темнело, хотелось выть и никогда не прекращать это. Ничто не вечно. Прижав Леона к кровати, Артемар сделал несколько довольно грубых толчков, всадив когти в одеяло, после чего с рыком наполнил горячее тело, ощущая, как набух узел. Возлюбленный под ним задрожал и крупными пятнами кончил на одеяло, чудом Леон оставался в сознании. Удобно уложившись, чтобы узел не доставлял боли, Артемар прикрыл глаза. — Леон… Я люблю тебя. Тот слегка протрезвел и смог нормально открыть глаза, после чего громко зевнул. — Я тебя тоже, Артемар.

***

Лежа в кровати, оба не желали вставать. В окно легко прорывался летний ветер, колыхал шторы, за окном зеленел лес. Леон уже повзрослел, стал более серьезным и перенял власть отца, а Артемар пошел тем же путем, что и его мать — тоже правит кланом. Хотя, сейчас кланы успешно объединены. — Ува? — тихо донеслось из колыбельной возле кровати. Леон сразу открыл глаза и встал, подходя к колыбели и поглаживая сына по щеке. — В чем дело, Мориус? Мальчик с год возрастом схватил руку отца и сжал, кусая за пальцы. Не больно, лишь слегка щекочет, даже можно сказать, жует. Посмеявшись, Леон свободной рукой пододвинул стул и взял ребенка на руки, садясь с ним меж колыбелью и кроваткой. — Чего не спишь, сынок? — Бваб-ваб! — Такой маленький, а уже болтливый. — из-под подушки произнес Артемар, зевая. — Спи, родной, рано еще. — Сколько? Леон посмотрел на часы. — Только девять вечера. — Ну и чудно. Все-равно вставать. Артемар встал с кровати и встал рядом с мужем, кладя руку на его плечо и любуясь сыном. Едва заметные черные волосы и густые красные глаза, но в закатном солнце хорошо видно, как в одном отражает рубин, а во втором — золото.