Как Шакал Табаки с Фазанами жил

Табаки протяжно играл что-то на губной гармошке. Зрелищем это было не самым приятным. Складывалось ощущение, что не на гармошке играли, а возили пенопластом по стеклу. Лорд состроил гримасу раздражения и попытался заткнуть уши. Лэри терпел, но явно желал, чтобы ему подарили беруши. Чёрный искал вещь потяжелее, чтобы запулить в уже горланящего второй куплет Шакала. Свё-ё-ёко-о-ор тё-ще подмигну-уул… Разверну-у-ул трёхр-я-я-ядку-у… Рю-ю-юмку в-о-о-одочки махну-у-ул… И пошё-о-о-ол вприся-я-ядку! Под кроватью нашли пустую бутылку вина. Замахнувшись, Чёрный бросил её в Табаки, не попал. Бутылка разбилась — Табаки заорал и выронил из рук гармошку. — Вы с дуба рухнули, что ли? — на лице появилось злобное выражение. — Бутылками они тут бросаются. Совсем уже охренели. — Это ты охренел. Заебал уже со своими вонючими песнями, — огрызнулся Лорд. — Мои-то песни вонючие? Да что ты понимаешь в искусстве, Лорд! — Табаки поднял средний палец вверх, а после принялся поглаживать череп по имени Йорик. — Ну и гады они, Йорик! Чёрствые бездуховные личности! Как они не понимают, что музыка — это лучшее, что мог создать человек! — Да заткнись ты уже, а! И череп свой убери. Бесит, — фыркнул Чёрный. Лэри пробубнил что-то про то, что музыку придумали, чтобы наслаждаться, а не чтобы слушать жалкие Шакальи потуги. Табаки грозно посмотрел на Лэри и бросил: «И ты, Брут?!». Сфинкс, Горбач, Македонский, Курильщик и Слепой мирно наблюдали за всем происходящим. Тогда Табаки бросился к ним за поддержкой. Стал расспрашивать, нравится ли им, как он играет и поёт. Слепой ничего не ответил. К Курильщику Табаки даже не обратился. Горбач и Македонский пожали плечами, а Сфинкс едва открыл рот, как Табаки сделал выводы и сказал, что Четвёртая — самая ужасная стая. — Как вы меня все достали, — взъелся он. — Вот добьётесь того, что я от вас уйду! — Ну и куда ты собрался?— поинтересовался Лорд. — Да куда угодно! Я даже на Фазанов согласен, — заорал Табаки. — И катись к ним! Передавай привет от Курильщика, — уже хором сказали Лорд и Чёрный.        Когда бумага о переводе была подписана Акулой — «Одни проблемы с вами, Четвёртая! Тому в Первой не живётся, этого туда переведи» — и Табаки быстро собрал вещи и принялся ждать, когда за ним придут, чтобы перевезти к Фазанам, как вдруг Лэри запсиховал и принялся говорить, что Табаки забрал кучу его вещей. Табаки сопротивлялся, отрицал и оправдывался, что все вещи принадлежат ему. — Люди добрые, там же мои пластинки! Не дам я забрать их к Фазанам. Не дам, — топнул ногой Лэри. — Иди знаешь куда, Лэри, — рявкнул Табаки. — Гад ты, Шакал, заграбастал мои рубашки, а ну верни — иначе костыль в жопу засуну, — обнаружил пропажу Лорд. — Мы тогда у него сигареты заберём. Слепой, хочешь сигаретки? У тебя вроде закончились. И Йорика тоже заберём. Он хотя бы молчит всё время и не открывает пасть, чуть что, — поглаживая череп, с ухмылкой сказал Чёрный. — НЕ ТРОГАЙ ЙОРИКА, СВОЛОЧЬ, — Табаки завизжал так, что чуть не вывалился из коляски. — Всё, я с вами больше так не могу! Забирайте свои манатки — я сваливаю. — Табаки перевернул сумки и пакеты, оттуда посыпались вещи Четвёртой. — Где там Гомер? Тошно на вас всех смотреть. Как по волшебству вошёл воспитатель первой группы и поинтересовался, кого забирать. Табаки сразу заорал, что его, а когда коляску почти вывезли в коридор, то повернул голову, махнул рукой и сказал: «Аривидерчи!».        Вскоре весть о переводе Табаки к Фазанам разлетелась по всему Дому. Сказать, что все были шокированы — ничего не сказать. Но больше всего была потрясена сама группа, хотя виду они практически не подавали. Только тройняшки с поросячьими кличками Ниф, Наф и Нуф высказались: «Одного ненормального прогнали, а тут второй появился». Джин, по своему обыкновению, провёл для новенького вводный инструктаж. — Прежде всего попрошу избавиться от всех ярких вещей. Значки, бусы, кольца, фенечки и прочую дребедень, которая у тебя имеется, — занудно начал Джин. На лице Табаки появилось возмущение. Выбросить все его сокровища?! Да что это Фазан себе позволяет? За такое можно выдать порцию отменных пиздюлей. — Чем они тебе мешают, Фазан? — хитро улыбнулся Табаки. Джин покраснел от злости. — Они привлекают внимание. Своими побрякушками ты можешь кого-то отвлечь, а ещё они противно стучат. Если что-то не нравится, можешь вернуться обратно в Четвёртую, — пропыхтел Джин, пока Табаки демонстративно загремел значками. — С одеждой тоже можешь попрощаться. У нас она тут одна на всех, чтобы никому не было обидно. Джин протянул пакет с одеждой и распорядок дня, а после сказал: «Ознакомься». Табаки повесил пакет на Мустанга, а листок скомкал и засунул в карман джинсов. Джин посчитал это знаком неуважения, но только надулся и промолчал. Дальше — хуже. Табаки показали место, где он будет теперь жить. Аккуратная комната с чистыми застеленными кроватями, новыми полотенцами и отлакированными тумбочками. Да уж! Не то что заплёванная берлога Четвёртой. Шакал перебрался на новую кровать, чтобы опробовать её, и, немного поелозив, выдал свой приговор. — Слишком мягкая. На такой спать невозможно. Ну и дрянь у вас они! — Другой нет. Твой бывший согруппник жил тут и на мягкость не жаловался, — прогундел Сип. — Ха! Может быть, Курильщику и нравится такая хераборина, а мне нет. Так, я жу-у-утко храплю, поэтому будьте готовы к бессонным ночам. Ладно, рассказывайте, что у вас там дальше, — ответил Табаки, Фазаны поморщились. После были уроки. Табаки посадили вместе с Аром Гулем, который исправно слушал преподавателя. Вдруг Шакал заметил, что рядом что-то противно тикает. Взглянув на запястье Гуля, Табаки схватился за сердце одной рукой, а другой вцепился ногтями в парту. Часы! А он ненавидел часы. Это в Четвёртой их никто при себе не имел, так как они были запрещены. Но вот никто из Фазанов не знал о нелюбви Табаки к часам. Цепкие пальцы Табаки сжали запястье Гуля и начали снимать ненавистный прибор. — Эй, эй! Что ты делаешь?! — пропищал Гуль. — Это мне подарили, не тронь! Помогите, пожалуйста, Шакал Табаки сходит с ума! — Сейчас узнаешь, — зловеще сказал Табаки и достал из пенала Гуля циркуль, занёс его над часами и безжалостно начал их уничтожать. Гуль зарыдал, а все остальные в классе осуждающе посмотрели на Табаки. Тот даже виду не подал. Для него ничего необычного не произошло. Джин посмотрел в сторону Табаки так, как будто хотел сказать: «Тебе конец».        На ужине Табаки по привычке едва не подъехал к столу Четвёртой. Но тут же развернулся и направился к Фазаньему. Вдогонку он услышал колкости в свою сторону, но предпочёл не поворачиваться. Всю трапезу Табаки смотрел лишь в сторону бывшей стаи и мысленно посылал им угрозы в надежде, что Четвёртая обладает телепатическими способностями. Когда все мыслимые и немыслимые угрозы закончились, то Табаки достал Йорика и поставил его на стол. Фазаны мгновенно пришли в ужас. — Они ещё пожалеют о том, что выгнали меня, Йорик. Мы ещё посмотрим, кто кого, — жаловался Шакал. — Убери свой череп, пожалуйста. Это антигигиенично. За столом едят, а не играют, — попросил Профессор. — Ой, да успокойся ты, Фазан, — Табаки поклацал челюстью черепа перед самым носом Профессора. — Табаки, если ты закончил, то убери тарелку и не мешай другим, — Джин поправил очки на цепочке. — Ах-ах, какие мы нежные, — проворчал Табаки и, убрав тарелку, направился к выходу. И только Табаки проехал мимо стола Четвёртой, как кто-то освистал его. Шакал развернулся и увидел довольную морду Чёрного. Табаки поинтересовался, что тот от него хочет. Чёрный спросил, как тому живётся в Фазанах, не скучает ли по родной стае. — Нормально живётся, — буркнул Табаки. — Вы то же самое услышали? Нормально живётся… Нет, мы точно его потеряли. Видимо, всё же придётся устроить твои поминки, — Чёрный театрально зарыдал, а после громко загоготал. Табаки рассвирепел, хотел стукнуть по столу, но вместо этого случайно задел тарелку Македонского, которая тут же полетела в обидчика. Чёрный попытался оттереть огромное пятно, образовавшиеся на рубашке, и кинул в ответ ложку. Табаки резко среагировал, поэтому столовый прибор пролетел мимо него и попал в цветок кого-то из Птиц. Раздался крик: «Ура! Анархия!», и началась бойня. Летали погнутые вилки, хлеб, масло и даже стулья. Бабочка и Ангел сражались на ножах с воплями: «Защищайтесь, сударь!» и «За кардинала и Родину нашу Францию!». Падаль обмазывал остатками пищи Мартышку, а за это тот познакомил лицо друга с овощным салатом. Пёс Лавр запрыгнул на стол и прокатился по нему, играя на воображаемой гитаре. Все орали, дрались и умудрялись переворачивать столы. Тарелки и кружки бились о пол, разлетаясь осколками по всей столовой. Рыжий выпрыгнул из-за своего убежища — перевёрнутого стола — и заорав что есть мочи, приказал Крысам: «Пли!». Из ложек-катапульт вылетело пюре, которое запачкало девочек. Те были не робкого десятка, поэтому в отместку выплеснули на Крыс недопитый кисель. Спирохета прыгала со стула на стул, но вдруг в неё прилетело сиденье одного из них. Это была Бедуинка, которая засмеялась и укатила побыстрее, чтобы Спирохета не тронула её. Суккуб с Ехидной собрали из тарелок, кружек и непонятно откуда взявшейся крышки кастрюли ударную установку, а после устроили концерт. Стёкла закатила истерику по поводу запачканных джинсов-клёш и пропавшего в этом погроме значка. Фазаны молились и каялись, желая спастись из этого филиала ада. К счастью, а может, к несчастью появились воспитатели, которые тут же всех разняли и отправили умываться.        После долгих отмываний, слёз и сожалений о сегодняшнем дне Фазаны привели себя и товарищей в порядок. Особенно долго умывали Табаки, который гордо заявил, что ему и так хорошо. — Хотя знаете, я на самом деле красавчик, — засмеялся Шакал, разглядывая чистого себя в зеркале. — А вот классная сегодня была бойня! Ух! Надо будет как-нибудь ещё раз такое провернуть. — Раз мы все закончили, то прошу проследовать за мной. На внеочередное собрание, — сообщил Джин. — Эх, опять какая-то занудная ерунда, — Табаки заиграл на губной гармошке, от чего все позатыкали уши. В классе все расползлись по местам, но коляску с Табаки подвинули к самой доске. Тот не сразу понял, в чём дело. Джин же загнусавил что-то о дисциплине. — Как говорится в одной пословице, «Со своим крестом в чужой монастырь не приходи». Так и у нас! Если ты, дорогой Табаки, решил перевестись к нам, то будь любезен соблюдать наши правила и порядки, — Джин строго посмотрел на Табаки, который пересчитывал бусинки на своей фенечке. — Т-ты вообще м-меня слушаешь? Было ясно, что Джину на сегодня уже хватило, он явно не выдерживал. — Я тебе спрашиваю: ты меня слушаешь? Ты вообще кого-нибудь слушаешь или как? Может быть, ты и в прошлой группе своего старосту не слушал? Наверное, из-за этого тебя оттуда и выгнали, — вскипел Джин. — Что? Старосту? Слепого-то? Пф-ф-ф! Слепой — наш дорогой вожак и хозяин Дома, а не какой-то там староста, — Табаки вздохнул, вспоминая о Четвёртой. Там такой бурды, как здесь, и в помине не было. Может быть, он зря ушёл? Нет, пока вся стая не упадёт ему в ноги, вымаливая прощение, он не простит их. — Выгнали меня из-за того, что не ценят они музыку, не ценят. — Мне всё равно! Если ты к завтрашнему дню не прекратишь столь бессовестное поведение, то вернёшься в Четвёртую, — заскрипел зубами Джин, а после предложил остальным высказаться по поводу поведения Табаки. Шакал сидел и, подперев голову рукой, напевал: «А нам всё равно, а нам всё равно», пока Фазаны его осуждали. Когда разборки закончились, Джин произнёс: — Всем спасибо, все свободны, отдыхаем. Табаки проворчал что-то под нос и подъехал к Кусаке и Пирожку, уже успевших сесть играть в шахматы в самом дальнем углу. — Так-с, так-с, так-с. Что тут у нас? Скукота! Будем играть в карты, — Шакал хлопнул колодой по столу. Кусака взвизгнул, а Пирожок вжался в коляску. — Сейчас ка-ак следует перемеша-а-а-аем! — Но ведь карты… Игра азартная, а мы дети, и нам… — робко прошептал Кусака. Табаки пропустил этот довод мимо ушей. Ха! Азартная! Это Табаки ещё не предлагал играть на что-то. Перемешав карты, Табаки взял в зубы сигарету и закурил. Пирожок сказал, что курить нельзя, так как это вредно для здоровья самого Табаки и всех остальных, а ещё они находятся в пожароопасном помещении. На что Табаки ответил: «Будешь вякать — и я тебе глаз прижгу». Раздался протяжный писк. Табаки раздал всем троим по семь карт и положил козырную девятку крести под оставшуюся колоду. Рука Кусаки потянулась к ней и перевернула козырь рубашкой вверх. — Что ты делаешь, дурень?! Это, мать твою, козырь! Вот кто тебя просил? Вот кто тебя просил! — вспылил Табаки. — Не умеешь играть, то не лезь! — Она не так, как остальные, лежала, я просто хотел поправить, — захныкал Кусака. — И вообще ты даже правила не объяснил! — Эх! Я-то думал! Сирые вы, Фазаны, сирые, — с грустью заявил Табаки, выпуская изо рта колечки дыма. Почуяв запах дыма, Джин потребовал немедленно прекратить курение и повторил одну из заповедей Фазанов: «Не знаешь, чем заняться — послушай радио». Раздосадованный Шакал послушался, но через пару минут уже полез на стену, говоря, что эта музыка вовсе не музыка, а фигня на постном масле. Решив, что игравшая песня просто непростительна для прослушивания, Табаки завопил «Полковника». И рвутся поезда-а на тонкие слова-а! Он не сошёл с ума! ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЛА-А-А-А-А… Первая группа готова была взвыть и биться головой об стену, но к радости всех, пришло время ложиться спать. Табаки был просто оскорблён подобным режимом. Девять вечера! Да впереди ещё столько времени! Да столько ещё можно сделать! Эх! Была не была!        Когда Фазаны улеглись спать, то думали, что теперь-то смогут наконец выдохнуть с облегчением, но жить с Шакалом никогда не означало жить мирно и тихо. Закутавшись в одеяло, Табаки плюхнулся на кровать и захандрил. В Четвёртой подобные выходки называли «Великая Шакалиная депрессия», и в таких случаях старались никак не реагировать на, как говорил Лорд, «неумелый способ привлечения внимания». «Ох, ох, ох! Не любит меня никто! Н-е л-ю-б-и-т. Плохо мне, плохо! Я чувствую, как тело моё ослабевает, как все внутренние силы и энергия покидают меня. Нет мне жизни, нет! Джин, Джин! Передай, пожалуйста, что на моих похоронах все должны проронить хотя бы одну слезинку, говорить обо мне только хорошие вещи. Сокровища закопать вместе со мной! Эти похороны будут самыми пышными в истории человечества. Ах, ах, ах! Кто же будет ухаживать за моей могилой?! И да, скажите Горбачу, что я порвал связанный им свитер случайно. Передайте Лэри, что это я тогда сожрал его бутерброд! Лорд наверняка обрадуется моей кончине. Конечно, теперь никто не будет мешать ему на общей кровати. Курильщик чтоб написал мой портрет и повесил на стену. Пусть помнят, кого они потеряли-и-и! Слепому не забудьте сказать, что он лучший вожак в мире, какого свет только видывал. А Македонскому скажите, что он заваривает самый офигенский чай», — никак не мог угомониться Табаки. Так продолжалось ещё около получаса. Выдавив из себя всё, что можно было выдавить, Табаки сел, вытер слёзы. Ещё чего не хватало, чтобы какие-то Фазаны видели, как он плачет! Табаки выдохнул, достал из огромного рюкзака фонарик, подсветил себе лицо и таинственным, пугающим голосом произнёс: «А сейчас время жу-у-утких исто-о-орий!», а после, как колдун, замахал руками. — Не надо жутких историй! — взвизгнул Плакса. — В чёрном-чёрном городе… Стоял чёрный-чёрный замок… И в этом в чёрном-чёрном замке жила чёрная-чёрная дама, — начал Шакал. — Табаки, заканчивай уже. Нам хватило твоих страданий, — недовольно высказался Джин. — Однажды к чёрному-чёрному замку в чёрной-чёрной карете приехал чёрный-чёрный господин. Чёрный-чёрный господин зашёл в самую чёрную-чёрную комнату, где за чёрным-чёрным роялем сидела чёрная-чёрная дама, и спросил: «Что вы делаете?», — продолжил Шакал. — Ну хватит уже! — заверещал Плакса. — А та ответила: «ДА ТАК! ХУЯРЮ ПОМАЛЕНЬКУ!» — завопил Шакал. — Хвати-и-и-и-ит! — уткнулся в подушку Плакса. — Ахаха! Правда, классная история? Могу ещё одну рассказать, — Табаки достал из рюкзака пиво и попытался открыть его связкой ключей. Бам! Крышечка отскочила и попала в лоб Сморкачу. Тот заорал и принялся потирать ушибленное место.— Ах, как вкусно! Никто не хочет? У меня ещё есть. Блин, точно вы же не пьёте. Вы же «пра-а-ави-и-ильные». Ну и скучные вы! Табаки усмехнулся и, отхлебнув ещё чуть-чуть, вздохнул. Все Фазаны уже даже не реагировали на него, не возмущались, что он протащил алкоголь. Когда бутылка была опустошена, Табаки потёр глаза, зевнул, прикрыл рот рукой, а после мирно засопел.        На следующее утро Табаки проснулся раньше всех с криками: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше! Только утро замаячит у ворот! Приглядись, и ты увидишь, как весёлый мальчик-зайчик всех подряд на нашей улице… Трамтарадамтамтам!». Фазаны поднялись и заканючили, что ещё полчаса можно спать. Табаки отмахнулся. — Хочу сказать, что сваливаю от вас! — радостно заявил Табаки. — С вами невозможно жить. Хоть Четвёртая — ещё те кретины, но они мои кретины, и я к ним привык. — Да неужели? Это с тобой жить невозможно, — возмутился Хлюп. — И ради этого нас надо было будить? — фыркнул Хомяк. — Но если ты хочешь вернуться обратно, то… — хотел было сказать Джин. — Плевать! Прощайте, скучать по вам я не буду, — с грохотом укатил Табаки. Мустанг летел по коридорам Дома. Табаки как можно скорее хотел вернуться к родной стае, которая наверняка ещё спала после «поминок». В Четвёртой вообще не принято было рано вставать. Каждый спал столько, сколько хотел, и вставал, когда ему вздумается. Подъехав к двери комнаты, Табаки нараспашку открыл её и пожелал стае доброго утра. — О нет, этот придурошный вернулся, — схватился за голову Лорд. Казалось, он сейчас заплачет. — Одну ночь я спал нормально, и никто не пихался и не брыкался! И вот опять! — Что?! Но ты же к Фазанам ушёл, — сонно открыл глаз Лэри. — Боже, можно я тебе придушу? — спросил Чёрный. Это был явно не вопрос, и на него явно не стоило отвечать. — А как я рад тебя видеть, Лордище! — Шакал залез на кровать и обнял всех состайников. Македонского он обхватил за шею и начал по-мальчишески лохматить ему волосы. — Ну всё! Теперь я точно от вас никуда и никогда не уйду. И в честь этого… песня! — ШАКАЛ, ЁБ ТВОЮ МАТЬ, НЕТ! — заорала стая.