Руки обстоятельств нас задушат, как котят

Ваня не помнит, когда именно все пошло по пизде. Он роется в ящиках письменного стола, переворачивает все тетрадки со школьными конспектами. Ничего нет. Тогда он бежит к кровати, залезает руками под матрац, ищет нужный пакетик. Ему нужно успеть найти наркоту, а потом попытаться прибраться в комнате, чтобы отец Мирона ни о чем не догадался, когда сам придет обыскивать комнату. Мирон написал ему полчаса назад одно короткое сообщение: «всему пизда. резко беги ко мне и найди ее. у тебя примерно час». Поэтому Ваня тут: судорожно роется в чужих футболках и трусах, но находит только смазку и пару презервативов. Он сейчас ненавидит все на свете, судорожно пытаясь отыскать хорошо спрятанное в захламленной комнате, и ему интересно, почему Мирон не написал, где именно лежит ебаный гашиш. Евстигнеев оставляет слабую надежду на то, что это все розыгрыш. Мирон просто сам под кайфом, установил дома скрытые камеры и сейчас угарает с испуганного Вани. Он знает о куске линолеума, который отходит с одного угла комнаты. Он знает о пыльных верхних ящиках, на которых лежит ненужнаяхуйня, которую никто не рискнет выкидывать. Он знает о стопках книг, в которых Мирон иногда прячет заначки. Он знает все возможные места в этой комнате, куда можно спрятать то, что никогда не должны увидеть твои родители, но он ничего не находит. Он готов плакать, когда слышит звук открывающейся двери. Он смотрит на часы: у него должно быть еще пятнадцать минут, какого хуя? Но это не помогает. Он издалека слышит грозный голос отца, он знает, что у него не получится спрятаться, и он знает, что отец Мирона сразу поймет, что он тут делает. Возможно, удивится, откуда у Вани ключ от их квартиры. Возможно, ему надо придумать какие-то отмазки, попытаться защитить Мирона и себя, но он не может. Во время паники его мозги отключаются, и он так и стоит посреди расхуярненной комнаты и смотрит на дверь. И дверь открывается. — Надо же, привет. Я так и думал, что найду тебя здесь, — голос у Яна Валерьевича спокойный. Кажется, что он даже не сердится. Но Ваня давно знаком с Мироном, давно ходит к нему в гости, поэтому знает, на что обращать внимание: на прищуренные глаза, на выпрямленную спину, на сжимающиеся пальцы. Им пизда, мгновенно понимает Ваня. — Что же ты не вышел поздороваться? — Здравствуйте, Ян Валерьевич. Я… я просто немного… — Что? Немного занят тут? Ну да, я вижу, вижу, — и он действительно осматривает комнату. — И как успехи? Нашел то, зачем пришел? — Да я ничего не искал… Просто Мирон на телефон не отвечал, а я встретиться хотел, вот и зашел… а тут никого. Я сам пару минут назад пришел. Ваня пытается придумать что-то, пытается заставить мозги работать. А потом он видит светлые волосы Мирона, его серьезные глаза. Тот выглядывает из-за плеча отца, и Ваня сразу же видит лопнувшую губу и следы крови на лице. — Ну да, конечно, мальчик мой. Я так и понял. Поэтому ты в кроссовках, и поэтому комната выглядит так, будто нас хотели обворовать. Ты что, хотел нас обворовать? — щурится Ян Валерьевич. — Нет, что вы… я бы никогда… — Знаешь, — начинает он, проходя дальше в комнату, — я тоже так думал о многих вещах. В детстве думал, что никогда не буду есть помидоры. Потом, когда родился Мирон, думал, что никогда не ударю своего сына. Ваня чувствует, как начинает задыхаться. Ему не нравится, о чем они говорят, не нравится это подвешенное состояние. — Мирон рос хорошим ребенком, и мои мысли укреплялись. Я помню, как у моего знакомого дочка попала в больницу. С передозом. Ей было плохо, и я помогал другу как мог, но в тоже время думал: как хорошо, что мой сын никогда не будет на ее месте. Как хорошо, что мой сын никогда не будет принимать наркотики. Ян Валерьевич подходит к нему вплотную, и Ваня боится смотреть ему в глаза. Ему неуютно, в животе будто бы скрученная спираль, которая уже пару часов давит на все органы. Он не может нормально дышать. Он смотрит на Мирона, и ему нихуя не легче. Тогда Ян Валерьевич хватает его рукой за подбородок и поворачивает к себе. — Ты понимаешь, к чему я веду, так ведь? Все мы ошибаемся в своих убеждениях. Он сжимает пальцы сильнее, и Ване больно, но он боится сделать хоть что-то. — Знаю, что ты тут искал, — неожиданно резво говорит Ян Валерьевич и отпускает его подбородок. — Такой небольшой пакетик с травой, не так ли? Если тебе интересно, он был у трубы, под подоконником. Я быстро его нашел. — Пап, хватит, — тихо говорит Мирон, но отец не останавливается: — Думаешь, я не знал, куда делись запасные ключи из моей комнаты? Думаешь, я хоть на секунду засомневался в том, что ты тоже в этом участвуешь? — Папа! — уже кричит Мирон. — Хватит ему все рассказывать, он тут не при чем. — Да что ты говоришь? — тоже кричит Ян Валерьевич. — Хочешь сказать, баловался в одиночку, да? Ничего не рассказывал другу своему лучшему? Я думал, что мы уже в начале нашего наркотического диалога поняли, что я не идиот. Хватит врать мне, сын. Ты лишь усложняешь ситуацию. — Я… ладно, хорошо. Просто… хватит его запугивать. Он не твой сын… — Да, ты прав, - неожиданно веселым голосом произносит отец. — Это не мой сын, я не имею право читать ему нотации. Так, может быть, мне позвонить его родителям, а? Рассказать, так, вкратце о произошедшем, посоветовать им наркологическую клинику, чтобы сдать тест. Тут даже недалеко ехать, Ваня, все быстро сделают. Евстигнеев чувствует, как пол уходит у него из-под ног. Он смотрит в глаза Яна Валерьевича и пытается понять: сделает ли? правда ли позвонит? Мысли вертятся в голове огромным комом, и он не знает, за какую ухватиться. — Не надо… — все, что вылетает у него из горла. — Пожалуйста. — Конечно. На другое я и не рассчитывал, — говорит отец Мирона, и Ваня отчетливо слышит все разочарование. — Иди сюда, — он подзывает сына. Когда Мирон заходит в комнату, тоостанавливается у противоположной стены и смотрит только на отца. — Сидите тут. Ян Валерьевич выходит из комнаты, и Ваня слышит звук поворачивающегося ключа, который закрывает их в комнате. То, что раньше много раз спасало их, когда они, закрывшись, целовались на кровати или обкуренные смеялись с какой-нибудь дичи в телефоне, сейчас ощущается как клетка. Ваня чувствует себя в ловушке. Мирон проходит вглубь комнаты и падает на кровать, закрывая лицо руками. Евстигнеев тихонечко подходит к нему. Вся ситуация кажется сном, нереальным бредом, но Мирон на кровати очень маленький, когда сворачивается клубочком. Ему на секунду кажется, что тот сейчас начнет плакать, но когда Ваня трогает его за руку, открывая лицо, его глаза сухие. Правильно, это Ваня обычно не может сдержать своих эмоций и плачет от большого накала страстей, а Мирон не такой, у Мирона всегда все внутри. На самом деле, Ваня знал, что все так будет. Рано или поздно. Он даже спорил сам с собой, что случится быстрее: их спалят за тем, что они дрочат друг другу в темноте, или за тем, как они тихонько хихикают и пытаются не надымить в комнате, высовывая трубку в окно. Это все не казалось чем-то серьезным. Ни их чувства, ни наркота. Все казалось по-подростковому весело и забавно, когда оставалось между ними. Но сейчас, когда он увидел реакцию мироновского отца, он понял, как много эти шалости могут разрушить. Ваня знал: если его батя узнает о наркоте, он даст ему по голове. Наверное, будет ругаться, но так, не очень сильно. Будет говорить, что марихуана – это несерьезно, так что простительно, но нельзя пробовать ничего другого. А если попробовал, то нельзя повторять. Мама будет слушать это и плакать, он уверен. Она всегда очень переживает, волнуется за него. Он знает, что его отправят в комнату, пока взрослые будут обсуждать всю ситуацию, и, в принципе, его не пугает ничего из этого. Его пугает контроль, который будет после этого: чтение переписок, возвращение домой до десяти вечера, проверка одежды и рук на запах, постоянные разговоры. У Вани от родителей два больших секрета: наркота и Мирон. Ваня знает, что как только раскроется один из них, второй, словно за ниточку, тоже потянется. Самым забавным Ваня считал, что если его родители сначала узнают о Мироне, то наркота уже будет не так важна. Вся его жизнь сразу превратится в кошмар. Думая об этом, Евстигнеев чувствует, что посмеивается, смотря в пол. На глазах выступают слезы, и он стирает их рукой. Нет, ему нельзя сейчас плакать, он не должен расклеиваться. Он поворачивается к Мирону, чтобы что-то сказать, надеясь, что тот не заметил его непролитых обидных слез, но, конечно же, Мирон все заметил. — Вань, не парься раньше времени, правда. Пока что ничего не понятно, может, он и не позвонит твоим родителям… правда, не грусти… — шепчет он, кладя руку на Ванину щеку. — Он нас поэтому в комнате и запер, чтоб дел никаких необдуманных не натворить. Он же у меня мужик хороший, щас подумает, как лучше сделать, и все… все хорошо будет… Ваня понимает, что Мир пытается его успокоить, хотя должно быть все наоборот, но ничего не говорит и смотрит на покрывало, чувствуя себя одновременно хуже и лучше в теплых объятиях. Мирон тоже думает о чем-то другом, его шепот становится все более сентиментальным и успокаивающе-нежным, так что Ваня говорит себе расслабиться. Он опрокидывает их на кровать и переплетает пальцы. — Не боишься, что папа зайдет? — почти неслышно говорит Мирон. — Кажется, ему хватило потрясений на сегодня. — Мы услышим, как он пойдет. Они лежат в тяжелой тишине, рассматривая друг друга. Ваня понимает, что скорее всего Ян Валерьевич дал сыну пощечину, вот губа и лопнула. Ваня быстро придвигается и облизывает засохшую кровь с губы. Он знает, что сейчас будет больно целоваться, поэтому не хочет продолжать, но Мирон закидывает свободную руку ему на затылок и притягивает ближе. Их поцелуй медленный и успокаивающий. Ване нравится, он чувствует, как пружина в животе медленно разгибается и ему становится легче дышать. Правда ведь, чего он так переживает? Мирону уже восемнадцать лет, а у него самого через пару месяцев день рождения. Последний класс школы. Немного осталось, и они могут быть свободными, начать жить в одной квартире. Им уже ничего не надо будет бояться, не нужно будет слушать шум шагов в прихожей, определяя, куда предположительно пойдет их обладатель. Не надо будет врать всем вокруг, почему они иногда ходят в одежде друг друга, оправдываться перед одноклассниками, когда Ваня снова не идет гулять с ними, потому что все, чего он хочет – это прибежать домой, снять всю одежду и прижаться к такому же разгоряченному Мирону. Не надо будет отдергивать себя, когда ему захочется поставить засос у Мирона на шее или прямо под ухом. Ваня сглатывает и закрывает глаза, продолжая целоваться. Эти мысли уже давно не дают ему покоя. Им осталось совсем немного. Он так устал бояться. * Когда Ваня в следующий раз открывает глаза, Мирона в кровати нет. Он крутит головой, но в комнате пусто. Проверяет телефон: уже почти одиннадцать часов вечера, он заснул почти на два часа. Голова тяжелая, но он заставляет себя подняться. Заходит в вк, монотонно нажимает на диалоги, читая новые сообщения. Никому не отвечает, потому что не хочется, а еще потому что он даже не до конца осознает, кто он и где. Ваня всегда такой сразу после сна, ему нужно еще поваляться минут пятнадцать, чтобы нормально функционировать, но он помнит, что было вечером. Помнит, как Ян Валерьевич разочарованно смотрел на него, помнит вкус крови от поцелуя с Мироном, помнит, как ему было плохо. Мирона нет рядом, и ему становится еще хуже, пружина снова сворачивается. Ваня быстро встает с кровати и идет в коридор. Слышит звуки на кухне и направляется туда, пытаясь успокоиться. Сердце у него стучит бешено, кажется, что все в доме могут услышать, как он боится. На кухне оказывается только Мирон, готовящий что-то на плите. — Привет, — говорит Ваня, и голос его хриплый после сна. Он кашляет, когда Мирон с громким «блять» разворачивается к нему, роняя что-то на пол. Мирон ругается, что нельзя так пугать, когда Ваня подходит ближе и понимает, что Мирон готовит картошку, а на пол упала лопатка. — Готовишь? — тупо спрашивает Ваня. — Скоро готово будет? — он не чувствует, что хочет есть, но все равно спрашивает. — Ага… скоро уже, минут десять еще. Ты чего проснулся? — ласково спрашивает Мирон, промывая в раковине упавшую лопатку. — Да чет проснулся… Это, мне, наверное, домой надо? Где батя вообще? — Ваня неожиданно понимает, что они одни, и отец Мирона не бежит выгонять его из квартиры, а на телефоне нет никаких грозных сообщений от родителей. — Что вообще произошло, пока я спал? — Да ничего особо. Он вернулся где-то через полчаса, мы решили не будить тебя… Говорили с ним. О многом. Он успокоился уже, даже не злится больше, просто не понимает, почему я это делаю. А я понимаю его. Ты думаешь, что твой сын гетеросексуальный прилежный ученик, который в жизни ни одного закона не нарушил, а оказывается… ну ты понимаешь, что оказывается. — Да уж, хорошо, что с оценками у тебя хотя бы все прилично, — посмеивается Ваня. Мирон слабо улыбается. — Так и что? — Ничего. Все, что он наговорил, было со злости. Он и сам не понимает, что ему с нами делать, как нас образумить самым нормальным способом, — говорит он, выключая огонь и доставая из шкафа две тарелки. — Ты будешь кушать? — Ваня мотает головой, и Мирон хмурится. — Может, будешь? Снова же целый день энергетики пил и не жрал нихуя. — Ваня улыбается, потому что да, так оно и было. — Ну мне похуй, будешь жрать. Я, кстати, написал твоим родителям, что ты заснул у меня, так что домой можешь не торопиться, тебя там не ждут. — Окей. — А папа спать пошел уже. Сказал, что мы его достали. Они кушают в тишине, Ваня расставляет ноги шире, чтобы чувствовать ногу Мирона. Тот посмеивается, толкается в шутку. Они идут в комнату. Мирон роется в рюкзаке и говорит: — Покурим? Ваня на секунду зависает. — Сигареты, Ваня, выдыхай. Я же не самоубийца. Он протягивает ему пачку синего винстона с зажигалкой и открывает окно. Ваня жалеет, что не взял с собой ничего, когда в панике выбегал из дома. — Опять говно твое курить, — морщится тот. — Да сигареты с кнопками твои говно, а винстон – это классика. Они поджигают сигареты, и Ваня спрашивает: — Что случилось-то вообще, когда ты мне написал? — Я был на дополнительных, когда папа мне позвонил. У него сегодня уроки рано заканчиваются, поэтому он уже дома был. Написал мне, чтоб я в магазин зашел на обратном пути. А потом я позвонил ему, когда из школы выходил, хотел спросить, чего купить надо. А он, оказывается, к школе на машине подъехал. Ну я подумал, что просто хочет со мной поехать, время вместе провести. Но когда я в машину залез и посмотрел на него, то сразу понял, что что-то не так, — Мирон докуривает и выкидывает бычок на улицу. — Сказал мне, что знает все. Я сначала подумал о нас с тобой, охуел знатно. Начал думать, как мы спалились с тобой, как оправдываться. А потом он сказал, что мы едем в клинику сдавать тест на наркотики. Тогда я понял, что всему пизда и тебе написал, чтоб ты забрал из комнаты пакет. Я думал, что получится отвертеться. Мирон кривит рот, ждет, когда Ваня докурит и закрывает окно. — В общем, мы уже почти к больничке подъехали, когда я решил признаться. Все равно по тесту все понятно было бы. Сказал ему, что да, курю периодически. Ну и все, собственно. — А когда он ударил тебя? — тихо спрашивает Ваня, подходя к нему вплотную. Он легко гладит пальцами по скуле, в глаза смотрит. — Когда к дому подходили. Он завернул к мусорке и достал пакет с гашем. Я снова охуел, конечно, а он выкинул его. Я на нервяках был, вот и сказал что-то… что-то типа «хуле ты в моих вещах роешься?» — Мирон смеется тихо, а Ване нихуя не смешно. — Вот он и дал мне пощечину. Заслуженно, я думаю. Не за эти мои слова, а за все вместе. — Ну хуй знает, — говорит Ваня только потому, что надо что-то сказать. — Пошли ляжем. Они раздеваются, ложатся под одеяло, но Ване уже не хочется спать. До этого он заснул, потому что был слишком испуган и потерян, не знал, что делать. Сейчас страх ушел, осталась сама ситуация, с которой надо было что-то делать. Мирон смотрит в потолок, сложив руки на груди, и Ваня шутит: — Хочешь, подрочу тебе? Помогу снять напряжение. Мирон отмирает и поворачивается к нему. — Я дверь не хочу закрывать, вдруг батя снова взбесится и подумает, что мы тут чем-то запрещенным занимаемся. Ваня хочет сказать, что так и есть. То, что они делают за закрытыми дверями, прячась ото всех – это запрещено, ненормально, неправильно. Они не должны этим заниматься, и Ване не должно так нравиться трогать Мирона по плоской груди, проводить руками по его прессу, целоваться, ощущая губами начинающие расти усы. Ваня хочет сказать, что так и есть, вся их жизнь пропитана запретностью, и они погрязли в ней полностью, но молчит. Он скользит рукой ниже по торсу, засовывая ее под боксеры Мирона, трогает член. Мирон закрывает себе рот рукой, тяжело дыша. Ваня смотрит ему в глазаи начинает медленно дрочить. Надо бы встать за смазкой, спрятанной в шкафу, но он не хочет, не может. Кажется, если он сейчас отвлечется от Мирона хоть на секунду, то развалится на тысячу кусочков, и ничто не соберет его обратно. — Вань, ну ты че… — шепчет Мирон, обхватывая его лицо руками. — Ваня… Мирон кончает, уткыкаясь лицом ему между шеей и плечом. Дышит тяжело, целует все, до чего может дотянуться, а потом тянет руку вниз, к Ваниному члену, и Ваня хочет предупредить его, сказать, что не надо этого делать, но не успевает. — А ты… — Мирон находит в трусах вялый член и удивляется. Чтобы у Вани и не встал? У него иногда даже без поцелуев встает, а тут ничего. — Ты в порядке? — Да, я в норме, — рука Мирона все еще у него в трусах, поэтому Ваня мягко убирает ее от себя. — Я не хочу сейчас. — У меня ты тоже не особо спрашивал, — слегка улыбается Мирон. — Вань, ну ты че? — Да в норме я, правда. Устал просто. Ебанутый день, — говорит Ваня и закрывает глаза. У него в голове пустота, и ему никак. — Давай спать. Он чувствует, как Мирон тянется через него к телефону, стоящему на зарядке. Не открывает глаз, но по звукам понимает, что тот ставит будильник. Мирон всегда был более собранным, более ответственным, более подготовленным. Сейчас Ваня и не вспоминает о завтрашнем учебном дне, выбрасывает вообще все из головы. Будь его воля, он бы проспал ближайшие пару месяцев со всеми проблемами в виде ЕГЭ, родителей и наркоты. — Я люблю тебя, — шепчет Мирон, обнимая его сзади. — Я тоже тебя люблю. * Он просыпается раньше будильника. Мирон ночью стянул с него одеяло, отвернувшись к стене, и Ване немного холодно. Он понимает, что вряд ли дальше заснет, поэтому встает, надевает какие-то спортивки и идет на кухню за кофе. Он оказывается совсем не готов к тому, что за кухонным столом сидит Ян Валерьевич, обхватывая голову руками. — Здравствуйте… — тихо говорит он, застывая в проходе. Он хочет бежать к выходу из квартиры или обратно под бок к Мирону, что угодно, лишь бы не стоять под взглядом уставших темных глаз. — Как ты думаешь, что я должен сделать, Вань? Что мне можно сделать? — говорит Ян Валерьевич, и Ваня впервые за эти сутки задумывается, какого тому справляться со всем этим. Какого понимать, что его сын оказывается не тем человеком, которого он знает и растит. — Должен ли я рассказать твои родителям? Или это сделает ситуацию только хуже? — Я не знаю, — говорит Ваня, и он понимает, что говорит честно. Он не знает, что можно сделать, когда узнаешь, что твой сын со своим лучшим другом курят травку. — Не думаю, что мои родители будут сильно переживать по этому поводу. — Вчера ты выглядел испуганным, когда я предложил им обо всем рассказать. — Вчера… вчера я не думал. — Да вы вообще походу никогда не думаете, — грустно улыбается Ян Валерьевич, и Ваня медленно идет к кофемашине. Он слишком часто остается у Мирона на ночь, он знает всю его квартиру, как свою, и Ян Валерьевич всегда относится к этому положительно. Иногда Ване кажется, что тому даже нравится то, что у него будто бы два сына. — Я понимаю, что бессмысленно говорить об опасности этого всего, о последствиях. Вы уже взрослые, Мирон может хоть сейчас уйти из дома и жить самостоятельно. Я чувствую, что не способен ничего изменить, и это самое страшное. — Вы ни в чем не виноваты, — неожиданно говорит Ваня. — Это с самого начало было наше решение. — Давно вы этим занимаетесь? Ваня хочет соврать, сказать, что попробовали всего пару раз, и, надо же, вы сразу все узнали, но не может. — Я знаю об этом уже давно. Можно так сказать. Слышал запах периодически, но не обращал внимания. Убеждал себя, что это соседи сверху, или мне кажется просто. А пару дней назад нашел трубку вашу, когда к Мирону зашел за своими книгами для уроков. И понял, что это не соседи. — Первый раз был полгода назад, — говорит Ваня. Ему уже нестрашно. — Сначала мы не хотели продолжать, редко очень курили. А потом все чаще и чаще. — Вань… — голос у Яна Валерьевича очень глухой, будто ему больно. — А кто первый из вас начал? И Ваня не знает, что хуже. Потому что если это Мирон, то плохо в любом случае. А если Ваня… то Ян Валерьевич, можно сказать, пригрел змею на груди. — Мы вместе попробовали в первый раз. Они попробовали на вечеринке. Ничего необычного. У их общего знакомого был с собой гашиш, а они были достаточно пьяными и счастливыми, чтобы согласиться. А потом Ваня познакомился с парнем, который продает. Он даже не особо хотел этого, сомневался, надо или нет. Но они начали общаться, и Ваня купил. В первый раз, когда он покупал сам, он даже не спросил Мирона. Слишком боялся. Он был полностью в здравом уме и трезвой памяти и не понимал до конца, правда ли хочет всего этого. А пока Мирон не знает, всегда можно остановиться. Ваня сначала планировал подержать у себя пару дней, обдумать все, прийти к какому-то решению, но от отчетливо помнит, как увидел входящий звонок от Мирона и понял, что не сможет молчать. С ним у Вани всегда развязывался язык, скрывать что-то было невозможно. Тогда они поссорились. Не в первый раз, конечно, но Ваня впервые не знал, как себя чувствовать. Он не понимал, правильно ли поступает, а Мирон был чертовски зол. Но Ваня не чувствовал никакой уверенности, чтобы извиниться или продолжить ругаться. Видимо, Мирон понял это и оценил порыв, с которым Ваня сразу вывалил ему всю историю, поэтому они обсудили все спокойно. Мирон предложил оставить пакетик для каких-то праздников или особых случаев. Чтобы не каждый день. И Ваня согласился. Это было правильно. Они решили оставить пакет у Вани, так как это полностью его идея. Мирон сказал ему тогда: — Только никогда не смей курить один. Иначе мы с тобой крупно посремся. Ваня был согласен. Курить одному это уже какая-то зависимость и будет странно. Так все и началось. Первые пару месяцев прошли, как они задумывали. Они курили очень редко. А потом втянулись, начали курить почти каждые выходные. Каждый из них делал вид, что все нормально и правильно, и никто не хотел останавливаться. — Мне надо ехать на работу, — говорит Ян Валерьевич, поднимаясь со стула. — Скажи Мирону, что я вернусь поздно. Надо отдохнуть от вас, оболтусов. Ваня только сейчас осознает, что, пусть им и осталось пару месяцев до конца школы, они все равно еще пиздюки. Они не смогут в день последнего звонка собрать вещи и умчаться, куда глаза глядят. Надо время, чтобы Мирон поступил в университет, чтобы они нашли работу. Сам Ваня хотел год поработать, обустроиться, а потом уже продолжать учиться. Тем более, два студента вряд ли смогут нормально прожить. Ваня понимал, что Мирону вариант с отпуском в год не подойдет, тот был слишком умным и целеустремленным, чтобы откладывать свои планы. А у Вани не было целей по учебе, он вообще не знал, что делать дальше. Все, чего он хотел по-настоящему сильно – это совместную жизнь с Мироном. Спокойную, правильную, счастливую. Но пока что Мирон жил с отцом, а Ваня играл роль второго блудного сына. И он понял, что Ян Валерьевич мог бы послать его нахуй, никогда больше не пускать на порог квартиры. Возможно, он был бы прав. Если бы не Ваня, Мирон в принципе бы реже ходил на вечеринки и очень вряд ли бы захотел пробовать наркоту. Тем более, он бы никогда не купил ее сам. Ваня почувствовал себя маленьким и виноватым, несправедливо прощенным. Он вспоминает про свой кофе, уже немного остывший, и идет к Мирону в комнату, на ходу прощаясь с Яном Валерьевичем. Ваня смотрит на часы: еще десять минут до будильника, пусть Мирон спит. Сам он берет ненавистный винстон синий и открывает окно. Слава богу, хоть с сигаретами их никто не пасет, давно уже смирились. Ваня курит и думает, что все вышло хорошо. Конечно, у Мирона с отцом отношения ухудшатся, но когда такое было, чтобы дети не разочаровывали своих родителей? Он смотрит на темное небо, пытаясь запомнить этот момент. Мирон шевелится на кровати, издавая недовольные звуки. — Холодно. — Да ничего не холодно, на улице март уже. И вообще, просыпайся, спящая красавица. Он кладет недокуренную сигарету в пепельницу и подбегает к кровати, резко целуя еще непроснувшегося Мирона в нос. — Фу, от тебя воняет, — недовольно говорит Федоров, пытаясь отодвинуть Ваню от себя. — Курить вредно. — Я посмотрю на тебя через полчаса, когда ты будешь опаздывать и пытаться успеть покурить перед выходом, — шутливо говорит Евстигнеев и понимает, что гладит Мирона по волосам. — Давай, открывай глазки и иди в душ. От тебя тоже воняет, между прочим. А я могу присоединиться к тебе. — Да ты че, Вань, — говорит Мирон, наконец-то садясь на кровати и потирая глаза. — Батя не поверит, что ты просто посрать присел, пока я моюсь. — Батя твой уехал уже на работу, сказал, что поздно вернется. Хочет отдохнуть от нас, — передает Ваня, отстраняясь от Мирона и подходя обратно к недокуренной сигарете. — И я его понимаю. Можем сегодня устроить себе романтик, закажем пиццу. Могу даже отсосать тебе, если закажем пепперони. — Как дешево ты продаешься, Евстигнеев. — Я просто люблю пиццу! Они все-таки идут в душ вместе и из-за этого торчат там почти сорок минут. Целоваться под струями воды – неудобно, но Ване нравится, чувствуется необычно. Они пытаются быстро собраться, но ничего не получается, потому что у Вани хорошее настроение, и он не хочет в школу, хочет дурачиться. В другой день Мирон бы заставил его все-таки пойти на первый урок, но сегодня он здраво понимает, что им можно немного схалтурить. — Что с тобой? — спрашивает Федоров. — Вчера места себе не находил, а сегодня уже снова жизнь полюбил. Тебе папа что-то сказал? Ваня не знает, как объяснить то чувство, которое расцветает в его груди. Ощущение, что у них все получится, и их ничто не остановит. Он и сам не понимает, как эти иррациональные мысли появляются. Видимо, он так отходит от сильных потрясений прошлого вечера. Ваня думает, что больше не хочет курить гаш. Он никогда не был зависим от этого, двигался по течению, особо не разобравшись в том, нужно ли ему это. Но после всех этих разговоров он ощущает, что не хочет еще больше разочаровывать Яна Валерьевича. Не тогда, когда они все еще хранят секреты пострашнее. Но даже эти грустные и волнительные мысли не могут заглушить его счастье. Он радуется тому, что рядом с Мироном, что они вместе пойдут в школу, будут оправдываться, что не услышали будильник, а потом разойдутся по разным классам, чтобы переписываться даже на уроке, пряча телефон за пеналом. Эти простые и привычные действия придают ему уверенности, что все будет хорошо. — Да че он мог сказать мне? Просто говорили о том, какие мы тупые. А еще я сказал ему, что мы начали полгода назад курить. — Вань, ты тупой? — удивляется Мирон. — Он бы не поверил, если б ты ему сказал, что в первый раз курил. Ты ж понимаешь. Он давно уже подозревал нас. — Понятно, — задумчиво говорит Мирон, крутя в руках сигарету. — Странный вчера был вечер. И ты странным был. — Почему? — Когда мы спать ложились, и я сказал, что люблю тебя, ты мне ответил… так, будто это неправда. Голос у тебя был такой, будто тебе вообще на все похуй. Мирон все-таки поджигает сигарету, и Ваня пялится на его губы. — Я люблю тебя, — просто говорит он. Сегодня эти слова настоящие, они вылетают из него так, что он не может сдержать словесный поток. — Люблю тебя больше всего на свете. Я вчера испугался, что проблемы могут начаться. Что твой батя может начать недолюбливать меня, запретить со мной общаться. И вчера все это было так реально. Я все думал, что вот, сейчас он зайдет и скажет мне валить из вашей квартиры. — Ты же понимаешь, что он бы так не поступил… — Мирон смотрит на него так, будто Ваня тронулся. — Тем более, я уже взрослый. Контролировать моих друзей он уже не может. — Но ты все еще живешь с ним, так что он может контролировать, кто к тебе приходит. — Он любит тебя. На самом деле. Относится к тебе очень хорошо, даже не как к лучшему другу сына. Так что ты зря думал обо всем этом. Ваня кивает, хотя он не согласен. Тянется губами к чужим губам, чувствуя вкус табака. Они целуются, передают табачный дым изо рта в рот. Ненавистный винстон сейчас кажется лучшими сигаретами на свете. Ваня улыбается сквозь поцелуи, опрокидывая Мирона на пол, и думает, что его мечты обязательно должны сбыться.