— Ты наступил мне на ногу.
— Ты плюнул мне в душу.
— Нарываешься?
— Я молчу.
Мэтт криво ухмыляется, получше перехватывая чужую ладонь, зажатую меж его собственных цепких пальцев, и поудобнее устраивает руку на худой спине (к талии спускаться нельзя категорически — иначе соглашаться на подобный бред Эдд не захотел). Он рассматривает чужое бледное, усталое лицо, на котором ясно отображается недовольство сложившейся ситуацией. Впрочем, о чем он — этот парень всегда озлоблен и порой на это ему даже причина не нужна.
Что они вообще делают посреди этой гостиной, где кроме них лишь мирно дремлет Ринго, всматриваясь в лица друг-друга и перекидываясь недовольными пререканиями? Нет даже боязни спалиться перед друзьями, а ведь в любую минуту может спуститься с верхнего этажа Том или вернуться из магазина с очередным барахлом Торд. Не то, чтобы они стали как-то выступать против подобного занятия, просто неловко будет видеть немой вопрос в их глазах.
— Слушай, давай… быстрее закончим. Торд ушел десять минут назад, он может вернуться в любой момент.
— Торд проводит в магазине не меньше сорока минут, да и тебе насрать на его мнение.
Эдд пару минут молчит, а после выдыхает лишь одно слово:
— Засранец.
Случилось так, что Мэттью курево в голову ударило, и он осторожно направился внутрь комнаты Эдда с зажатой в руке бутылкой коньяка — единственной вещью, которая могла бы хоть чуток заинтересовать алкаша в разговоре с Мэттом. Почти верно — Эдд хоть и послал его, пожелав горячей ночи с бутылью в заднем проходе, но сразу выгонять не стал. Дал ровно минуту, даже таймер поставил.
— Я буду мыть за тебя посуду месяц.
— Три.
— Да ты охренел?
— У тебя всего восемнадцать секунд.
— …ладно, три.
— И ящик водки.
— Точно охренел! Окей… по рукам.
Ящик водки и три месяца мытья посуды за пятнадцать минут танца — цена немыслимая, наглая, невыгодная, но Мэтт изначально понимал, что пойдет ради этого на что угодно, выполнит любое желание Эдда, вплоть до убийства. О, знал бы Гоулд, какую власть над его рассудком он имеет! Знал бы, на что готов Мэттью ради него…
И сейчас они в гостиной, смотрят друг-другу в глаза и вслушиваются в тихий ритм мелодии, поставленной Харгривзом. В ушах звенит, сердце колотится, грозясь пробить грудную клетку к чертям, а ведь они еще не начали танцевать.
Мэтт делает первый шаг.
Вести танец сложно лишь поначалу. Дальше — легче, да и Эдд как-то постепенно перестает недовольно бубнить и не хмурит брови так неприязненно, словно в самом деле получая от этого своеобразное, какое-то даже извращенное удовольствие. Вслух он этого не признает никогда — застрелится, но не скажет ни за какие деньги.
Иногда Мэтт оступается — как сейчас — и, криво ухмыляясь, травит какую-то шутку, нелепую и неловкую, как не делал никогда. Вся самоуверенность медленно утекает сквозь пальцы с каждой секундой и неожиданно расслабленное лицо Гоулда сбивает его с толку, как совсем юного, неопытного мальчишку. Ладонь практически машинально скользит вниз, к талии.
Эдд даже взглядом не высказывает возражения.
Got a pretty boy and she love me long time,
Wine it, wine it, very long time,
Oh, yeah, very long time!
Back up, back up, back up and wine it,
Back up, back up and wine it, boy!
Back up, back up, back up and wine it,
Oh, yeah, very long time!
Back, up, back up and wine it, boy!
В какой-то момент он чувствует теплое дыхание совсем близко, когда случайным движением наклоняется сильнее, чем планировал, и это, кажется, распаляет его решимость — самое время поцеловать Эдда. Будет ли тот против или нет ему совершенно плевать – словно такого умиротворения между ними не появится уже никогда.
Он наклоняется. Медленно, осторожно, чуть касаясь своим носом бледной впалой щеки. Гоулд смотрит внимательно, немного настороженно, но оттолкнуть не пытается — то ли дело в том, что перед танцем он уже успел опрокинуть в себя четверть бутылки, то ли дело в атмосфере, а может, Эдд сам этого хотел, но гордость не позволяет признаться — кто его знает? Главное, что буквально несколько сантиметров разделяет их губы друг от друга.
Пора сократить это расстояние.
Буквально сантиметр. Кажется, Гоулд и сам потянулся к нему за долгожданным прикосновением.
А потом звенит таймер на телефоне Эдда – и все рушится.
Какой-то частью своего разума он злится на себя за то, что целых пятнадцать минут решался на поцелуй, но умело прячет это за ухмылкой. Досадой блестят и привычно сощуренные голубые глаза, но он мог бы и смириться с постоянными неудачами.
— Время, — хрипит Гоулд, отпихивая его и отходя на пару шагов. — Я пошел.
— Хей, Тэдди.
Прежде, чем его фигура скрывается на втором этаже, Харгривз успевает его окликнуть. На удивление, тот останавливается, терпеливо ждет, сведя брови, пока Мэтт, за столь короткий срок успевший вынуть сигареты из кармана, закуривает. Прямо в доме. Идиот.
— Танец с тобой стоит дорого, однако, мне интересно, за сколько ты согласишься переспать со мной?
Мэттью хрипло смеется в ответ на вскинутый средний палец и глухое «ты идиот».
— Положи весь мир мне в ноги, и я обещаю подумать, — саркастично произносит Эдвард, прежде чем уйти.
В ответ Мэтт лишь улыбается.
— Я запомню.
***
Гоулд смотрит затравленно, снизу вверх, глаза его блестят слепой ненавистью и где-то на самой глубине страхом — он выглядит по-настоящему восхитительно.
— А помнишь, — Мэттью хватает его за подбородок холодными железными пальцами, глубоко внутри жалея, что протез не позволяет ему насладиться тем, какой Эдд на ощупь, улыбается мягко, трепетно, почти с любовью, — ты обещал мне ночь с тобой в обмен на целый мир у твоих ног? Я выполнил твое желание.
