Дневник

Лидия с поджатыми ногами сидела в кресле в гостиной. Кресло стояло за роялем, и это давало ей некую призрачную защиту. Защиту от того монстра, что сейчас рылся в вещах ее брата в комнате наверху. От монстра, который выбрасывал из маленького тайника все ничтожные сокровища Себастьяна. Она видела, как мимо двери прошел Ровд, держа на вытянутых руках ту старую коробку из-под револьвера. В коробке лежали всякие мелочи, которые ее брат, выходит, воровал тайком или находил на улице. Он делал из них что-то. Но что, она не знает. А уж спрашивать тем более не будет. По лестнице раздались шаги. Каждый был будто ударом молота о наковальню. Выработанная в армии солдафонская походка, которой отец мог загнать в угол всех членов семьи. Она не могла убежать из дома, не могла запереться в комнате. Этот монстр знал каждый уголок своей пещеры. И сейчас он шел сюда не просто так. Он пришел за ней. — Читай. Ей на колени упала маленькая зеленая книжечка. Лидия в страхе съёжилась еще больше, но посмотрела не на нее, а на отца, стоявшего напротив нее, за роялем. Значит, пока что он не убьет свою дочь, и на том спасибо. — Читай же. — повторил он, чеканя каждое слово. Она почувствовала себя в комнате с ядерной бомбой, у которой из миллиона проводков нужно было перерезать только один. Негнущимися пальцами Лидия открыла книжечку на первой попавшейся странице и начала взглядом пробегать по ровным строчкам. — 26 мая. Завтра экзамен. И за него я не беспокоюсь. Я легко сдам его и буду в числе лучших. Может даже лучшим. Она замерла, услышав, что отец самодовольно хмыкнул. Яблоко от яблони недалеко падает. Но только яблоня не бьет яблоко каждый день ветками по бокам. — Если, конечно, у меня не откажет рука, по которой сегодня особенно усердно хлестал линейкой мой дорогой отец. — продолжила она, чувствуя, что дрожь в коленях возвращается. Так, следующая строчка, скорее, скорее… — Помню, как Лидия… О черт. Ком в горле перекрыл доступ к воздуху, и Лидия поняла, что задыхается от страха. Что он про нее написал? Выбор между жаждой жить и жаждой знать никогда не был таким кошмарным. — Продолжай, — прозвучал приказ. —…сдавала этот экзамен. Довольно успешно. Третье место. Может, если я возьму первое, отец перестанет относиться ко мне как к выродку и начнет меня уважать? Кажется, она будто задала этот вопрос себе. Как задавала его себе тогда, тоже накануне экзамена в консерваторию. Только ее дневник отец так и не нашел. И теперь уже никогда не найдет. — Тайник надежен. Первую ступень защиты отец не может найти уже два месяца. До второй он еще ни разу не доходил, что уж там говорить про третью. Над головой послышался странный скрежет. Лидия украдкой подняла глаза и прикусила язык, видя лицо отца. Выпученные от злости глаза, стиснутые зубы, пульсирующая жилка около левого глаза. Казалось, он сейчас просто лопнет. А ведь он так бы и не нашел тайник, если бы Себастьян не убрал ту веревку. «Он был хитрее всех нас»,— подумала она, на мгновение прогнав ощущение смертельной угрозы. Отец дернулся, будто подумав о том же. — Я почти закончил здание банка, — продолжила Лидия, стараясь сделать речь как можно более монотонной, будто бы она не человек, а компьютер. — У него своеобразная крыша, похожа на часть лампочки. Только в нашем доме даже перегоревшую лампочку неоткуда взять. Их всегда заменяет Ровд. Если где-то лампочка будет отсутствовать, то подозрения сразу лягут на меня. Придется добыть ее где-нибудь по дороге. — Я так и знал, — донесся до ее ушей едва слышный шепот. — А еще бы найти пару булавок для столбов. И подходящий кусок пластика, чтобы сымитировать речку. Да и вообще неплохо бы прогуляться чуть дальше парка, где я никогда не был, чтобы понять, как закончить макет в этой части города. Значит, он всё-таки сбегал от него. Каждый день. Ночью. Она то заметила эти синяки под глазами первая, но промолчала. Кому было дело до Себастьяна и его вида? Никому, кто в этой семье не хотел попасть под горячую руку. Даже матери. Матери, которая сейчас плачет в спальне, вытирая с рассеченной брови кровавые подтёки. — Но отец меня туда никогда не пустит. Там ведь живут «недостойные». Прочитав последнее слово, Лидия прямо почувствовала с какой ненавистью и завистью Себастьян выводил это «недостойные» на бумаге. И эта злость передалась ей, закипела, забурлила внутри. Этот протест непонятой души, избитой, замученной домашним тираном, тоскующая по свободе и желавшая выпорхнуть из своей золотой клетки теперь был и в ней. — Интересно, дорогой отец, всегда ли ты сам был столь достойным, и достойно ли ты терпел удары линейкой от своего отца? А если бы тебя привязали к кровати и встали бы напротив, а в руках держали не линейку, а бейсбольную биту, ты бы также сохранял самообладание, или на твоем лице появился бы страх? «Как у Себастьяна получилось сделать это, не говоря со мной, не говоря с матерью или Ровдом, не делясь своими эмоциями, каждый день держа в себе этот неподъёмный груз?» — Я бы хотел его увидеть на этой лицемерной маске… Лидия немигающим взглядом посмотрела прямо в лицо Густава. Прямая, натянутая как гитарная струна. Такая же несгибаемая как ее младший брат, который осмелился вести борьбу с чудовищем в собственном доме. — Натянутой на череп, — закончила она. Стоявший в прихожей Ровд дернулся, услышав хлесткий звук пощечины.