Жалкий спектакль

      Питер всегда был импульсивным и темпераментным. Опоясывающая его нескрываемая аура величия и гордости всегда, были видна за пару метров, а порой казалось, что они подсвечивали его легким, золотисто отличительным сиянием, сразу выделяющим его из толпы. Словно он был отмечен особым небесным благословением и заключен нести солнце в люди.При одном взгляде на него народ инстиктивно желал поклониться, отдать дань уважения, а Питер с радушием принимал это как должное, зная, что к нему льнут, жаждут его света, тепла, любят его и окружают словно драгоценность среди навозной кучи. Но с этим не было никаких проблем, покуда он мог взирать со своего алмазного пьедестала, на остальных, даря в ответ на восхваление свою милостливую любовь. Мудрый, справедливый и добрый, поражая своим великолепием народ он пускал корни глубоко в сердца, похищая их.Но мало кто знал другую сторону монеты, так хорошо известную Эдмунду. Взгляд полный лучистых огоньков, мог быстро сменится на привычный младшему властный блеск стали, не терпящий даже малейших возражений. От него колени подгибались уже не от благоговения. Воинственный хищный лев, изущающе скалящийся своей легкодоступной добыче, одним своим видом наводящий на нее панический ужас.И Эдмунд не спроста дико стращится тех прерывистых вздохов вырывающихся у него когда он стоит на коленях перед Питером, а тот лишь едва заметно высокомерно усмехается его побагровевшему лицу. Казалось бы- самые родные друг другу люди, а на деле же самые не досягаемые. Они будто день и ночь, солнце и луна.Одному всегда суждено будет безнадежно вздыхать в тени огненной улыбки другого, моля любых богов о мимолетном знаке внимания.Эдмунд сгорал в этом пламени.Его уже душили резкие перепады захватывающие дух, словно на качелях. То он порхал, окрыленный этим странным чувством упоения, то корчился на полу с подрезанными крыльями, задыхаясь от необузданных всполохов.Цветы в его сердце, так бережно хранимые им, выращенные на ростках надежды с особой заботой, были безжалостно сорваны.Питер вдыхал их запах, восхищался их цветом, любовался ими пока они ему не наскучивали, а потом, ожидая новых, знал, что Эдмунд вырастит целое поле, стоит ему лишь улыбнуться и,не моргнув,выбрасывал старые.Будто ему нужна была свежая, подтверждающая гарантия, вселяющая уверенность, что ему преданы.Нет он ни в коем случае не был злым, да, жестоким иногда, но то была показная жестокость, лишь чтобы обозначить людям, а в частности Эдмунду, где их место.Эд, хоть и отчаянно пытался это скрыть, вилял хвостом, как щенок с наивными, полными надежд глазами, ждущий награды, так, что Питер однажды чуть не прыснул со смеху.Такой умортельно трогательный, слепо принимающий и верющий, его хотелось приласкать и окружить заботой, но Питер был королем, и как бы его не распирало от желания сжать в тиски это сокровище, он с легкостью присекал это.Ему нравилось украдкой наблюдать за (уж он то знал)бессмысленой внутренней борьбой Эда, за его потугами подавить себя.Ведь он все равно срывается не в силах сопротивляться, все тянется к необьятному небу, а потом со скоростью падает, словно подбитая птица, рухнувшая на земь.Короля это забавляло, в какой-то степени это было его маленьким извращенным развлечением, сокровенным и доступным только ему одному.Каким бы вспыльчивым и нетерпящим не был Питер, ради победы он мог пойти на что угодно.       Оджнажды Эдмунд вихрем врывается в покои брата, весь в поте и крови, запыхавшийся, еще не переодевшийся после последнего задания, и буквально набросившись целует, слегка потрескавшимися губами, жарко, пьяно и отчайно, вложив в этот жест всю обиду, переживания и страх, столько времени терзавшие его душу, не дававшие ему спать по ночам.Руки его тряслись (Питер готов был поклясться, что от радости), а глаза были обреченно зажмурены, точно страшась того последующего исхода он не желал их открывать.Что и говорить, Питер с чистой совестью мог сказать, что все те месяцы (а то и годы)жгучего, томительного ожидания оправдались- мальчишке удалось застать его в расплох, хоть и лишь на мгновенье, и он был готов с радостью его похвалить.Секунды раздумий было достаточно, чтобы с блаженной улыбкой победителя притянуть Эда за талию и рыкнув поумерить его пыл, показав,кто здесь истинный повелитель. Скорлупа треснула- пронеслось у Питера в голове и он прикрыл глаза наслаждаясь своим очередным превосходством.Эта маленькая игра в кошки мышки определенно стоила свеч. Ее продолжительность привела к критической точке того-что мог вытерпеть юноша.Чаша его терпения, да и здравого смысла, с оглушительным грохотом опрокинулась, не вынеся пытки.Он перестал бороться.Сдался прямо в объятия Питера, в золотую тесненую клетку, такую прекрасную, но губительную.Их страсть была болезненой, но обоюдной. Всепоглащающей с одной стороны и всеотдающей с другой. Эдмунд, всегда пытался быть(в легенды он вошел именно таким) хладнокровным и рассудительным, больше полагавшимся на голос разума, нежели сердца и этим так отличался, от искрящейся нежнейшей любовь Люси. Но стоило делу доходить до старшего брата и вся напускная личина сразу спадала, оставляя не знающего,как поступить, дрожащего и дико уставшего ребенка.Ребенка, заплутавшего в мрачном, тернистом лесу своего сознания, свернувшегося калачиком в темноте и сырости и имевшего лишь сладкие отголоски воспоминаний о временах под палящим теплом своего солнца. И вот оно окунуло его в свою благосклонность.       Стоя, слившись в единое целое, каким они себя всегда ощущали, братья наконец-то чувтвовали себя на своем месте, в объятьях самого нужного человека. Они впитывали, неровное дыхание, солоноватый привкус губ, мягкость кожи, обвивая руками талию, будто два переплетенных дерева кружась в зачарованном танце, под музыку их сердцец.Миг ставший вечностью сбросил заржавевшие цепи, освободив обоих от оков, и Питера и Эдмунда.Гордыня первого была вытеснена, мягким чувством облегчения, окутавшим его, словно шелковым платком и оторвавшись он непревычной ему нежностью, часто прятавшейся за маской безразличия, сказал: — Долго же ты заставил меня ждать, засранец И пожалуй падение возведенной крепости- лучшее, что ему доводилось испытывать. Блестящие от слез счастливые глаза Эдмунда, источающие все краски этого бренного мира, то ради чего стоил весь этот жалкий спектакль.