Пожирательница тату

      Когда я родилась на моей лодыжке, как у всех новорождённых, обнаружилась тату. Это была сирена. Девушка с обаятельной и кроткой улыбкой, изящным телом, длинными волосами, прикрывающими грудь, и невероятными глазами, в которых еле заметно плещется коварство. Её ладонь спрятана за спину, она словно манит тебя, намереваясь что-то показать. Родители считают, что там ракушка с жемчужиной в знак того, что я чиста, добра и бескорыстна, одним словом, ангел, что спустился с небес. Я же всегда знала, что там кинжал, приготовленный для того смельчака, что решит приблизится, чтобы вырезать его сердце. Ещё живое, трепещущее в ее руках. Она жадно блеснет глазами и скроется прятать своё сокровище.       Мне уже двадцать два. Пять лет назад до меня, наконец-то, дошло, на что намекает судьба, подарив мне такой знак отличия. Именно в восемнадцать я начала свою охоту.       Под стать моей сирене, я обладаю красивой фигурой и густыми каштановыми волосами. Улыбка моя ни чуть не менее обаятельна, а в глазах надёжно скрыто не просто коварство, а какой-то бешеный голод. Спасибо родителям за то, что моему воспитанию, грациозным движениям и кокетливому взгляду из-под опущенных ресниц завидуют многие девушки, пусть и неосознанно. Они буквально кожей чувствуют опасность, исходящую от меня. Мужской же пол то ли с закрытыми глазами лезет ко мне, то ли плюёт на свои инстинкты, но слетается ко мне, как мотыльки на свет свечи. И каждый обжигается. Моя сестра говорит, что песня сирены на уровне мыслей так на них действует.       Уже пять лет я очаровываю мужчин, строю глазки, где-то красиво изображаю тихое восхищение и покорность, где-то страстно прикусываю его губу, возбуждая в мгновение, где-то становлюсь понимающей и в душу заглядывающей мудрой женщиной, а где-то и «няней» для «маменькиных сынков». К каждому мой подход индивидуален и неповторим. Я словно актриса, примеряющая на себя всевозможные роли. Но самое большое удовольствие это день «икс». Сколько разных вариаций признания в любви я видела. Начиная с классического предложения руки и сердца, заканчивая смущенной улыбкой и закатанным рукавом, прятавшим мою сирену.       На мои искривленные в насмешке губы тоже реагируют по-разному, одни закатывают истерику, другие ругают трехэтажным матом, третьи просто расклеиваются, словно умерли только что. И каждый раз я маню его пальчиком, тот, в основном, хмурит брови, но всё же подходит. Я вновь улыбаюсь уголками губ: «Ни мгновения не сомневалась в твоём хорошем поведении». И ласково шепчу на ушко: «Ты забыл? Я тебе ничего не обещала».       Я до сих пор помню глаза каждого. Помню и страх, и смятение, и горечь, и гнев, и безысходность, и отчаяние, и разочарованность, и даже пустоту. Этот коктейль эмоций кружит голову и не даёт покоя, запрещает останавливаться. Их глаза — это мой наркотик. Никакой секс не приносит столько удовольствия. Никакой оргазм не заменит этот контраст: вот он летает на крыльях любви, и вот он падает в пропасть от боли.       Однажды меня пригласили на какой-то очень важный приём. По крайней мере, важным он был для моей очередной жертвы. Я всё так же претворялась до ужаса милой и скромной девушкой, ласково, как солнце, улыбающейся своему спутнику. Он просит потанцевать меня с ним, кладя руку на талию и утягивая в центр большого зала. Я обнимаю за шею и с блестящими, как сапфиры, глазами тянусь, чтобы поцеловать. Болезненно нежно я сминаю его губы, заставляя его самостоятельно углубить поцелуй. Он с такой непередаваемой охотой отвечает мне, словно в последний раз видит меня. Вот мы отстраняемся. Вот он невысоко поднимает руку, жестом веля перестать играть на музыкальных инструментах. Вот он берёт меня за руку и начинает произносить речь. Понимая, куда он клонит, я улыбаюсь ещё счастливее, как довольная кошка, купающаяся в сливках. Наконец, он встаёт на колено перед большим количеством собравшихся людей и делает мне предложение. Никогда не забуду, как все дружно уставились на меня, когда я с издевательской усмешкой отвечаю: «Нет». Да так беззаботно, что потенциальный женишок в шоке поднимается и широко распахнутыми глазами смотрит на меня. Я любовно обнимаю его за шею, зарываюсь пальчиками в волосы и страстно выдыхаю на ушко: «Ты забыл? Я тебе ничего не обещала».       Шуму в тот день было много. Меня поливали грязью и в газетах, и на ТВ. Благо я была тогда только в гостях в этой стране, поэтому смогла благополучно вернуться домой и поистине гордиться своей добычей.       Сейчас уже вечер. За панорамными окнами живёт город, не желая останавливаться даже ночью. Сквозь плотные портьеры еле пробивается свет. Я в просторной спальне моей очередной жертвы. Мы стоим вплотную друг к другу. Я заглядываю в его глаза. И пожираю его эмоции. Такие яркие, такие горячие, что невольно сглатываю. Сегодня тот самый день «икс». В его поблёскивающих в темноте глазах с расширенными зрачками мечется ураган ненависти и отвращения с добавлением щепотки досады и задетого самолюбия. Новая реакция на мои слова. Сладкое удовлетворение, как цунами, накрывает меня с головой. Чувствую возбуждение. Поэтому ухмыляюсь ещё более торжествующе. До мурашек по коже. Мой ненасытный голод отражается в глазах. — Твар-рь! — рычит он и бьёт меня наотмашь. Щека взрывается болью. Не удержав равновесия, я падаю на пол. Бок тут же отзывается неприятными ощущениями, а локоть саднит. Волосы падают на лицо и закрывают вид на заколдованного мной, клейменного моим тату.       Я недовольно морщусь. Терпеть не могу, когда приходится «использовать кинжал сирены» наедине. Похоже, он задел и губу, потому что я чувствую солоноватый вкус во рту. Вновь морщусь и слизываю кровь. — Выметайся из моего дома, сучка! Иначе я задушу тебя! — оглушительно орёт он и бросает в меня мою сумочку. Я, умерив свой пыл, вновь оставляю лишь след моего превосходства над ним и огонёк самолюбия в глазах и, виляя бёдрами, гордо ухожу из его квартиры.       Когда сажусь в машину, в зеркало не смотрю. Включаю погромче музыку и в ночи еду на окраину города. Мои губы то подпевают артистам, то замирают в довольной улыбке. Спустя минут сорок я доезжаю до нужного места. Достаю из бардачка чёрный маркер и выхожу из машины.       Свежо. На дворе конец августа. Пока ещё стоят тёплые летние ночи. Ни звука. Лишь очень приглушенно гудит город. Осматриваюсь. Кругом зелень, а в метрах десяти от дороги плотная стена кустов сирени. Их аромат, как парное молоко, разлит в воздухе. Такой сладкий запах.       В туфлях на высоких каблуках я дохожу до сиреней и прохожу сквозь них. Ещё метрах в пяти стоит разваленный, старый каменный дом. Там всего одна большая комната. Пол завален каким-то хламом и посыпан каменной крошкой. Каблуки громко цокают, разбивая тишину снова и снова. Я оглядываю помещение. Три стены разрисованы самыми разными тату. Здесь есть и животные, и растения, и предметы. Я нахожу подходящее местечко для нового трофея рядом с оскалившейся мордой волка и вставшего на дыбы коня.       Кровожадно улыбнувшись, я принимаюсь вырисовывать разъяренного быка с мощными толстыми рогами и пылающими яростью глазами. Десять лет художки не прошли даром.       Закончив, я ещё раз бросаю гордый взгляд на только что полученное мною тату. А когда уже собираюсь уйти, глаза непроизвольно натыкаются на четвертую стену. Я содрогаюсь всем телом. Посредине, почти на пол стены чёрной краской любовно выведен силуэт мотоцикла. Каждая чёртова черточка была трепетно нарисована моей рукой. Каждый изгиб приклеивал мой взгляд. Каждая деталь вспоминалась с замиранием сердца. Рука сама дёрнулась к шее, прокралась сквозь пряди волос и с нежностью начала поглаживать тату. Его тату. Из ниоткуда вылезло воспоминание.       Он ещё раз обнял меня за талию, наклонился к самому ушку. Я стояла там, в его объятиях, ни живая, ни мертвая, и не могла пошевелиться. Слезы давно стекали по щекам. Молча глотала их и задыхалась от боли. А он обманчиво ласково шепнул в тот день: «Ты забыла? Я тебе ничего не обещал, моя сладкая».       Я падаю на колени, громко застонав. Сердце остановилось и я в который раз подумала: «Умираю. Наконец». Разрыдавшись на полу, у меня не было сил подняться. Я вновь лежала и задыхалась от слез. Вновь чувствовала, как разрывается сердце. Я проклинала всех на свете. Себя за то, что дура, потому что влюбилась. Сашеньку за то, что ушёл, бросив меня. Мать за то, что родила меня. Отца за то, что женился на матери. Всех влюбившихся в меня за то, что верят слепо. Ещё не влюбившихся за то, что не испытывали такой боли. Мотоциклы, в конце концов, за то, что напоминают о Сашеньке. Но больше всего проклинала тату за то, что их нельзя ни свести с кожи скальпелем, ни выжечь огнём. Будешь влюбляться снова и снова и обнаруживать тату, которые останутся твоими до конца жизни. Это клеймо, с которым ты умрёшь.       Когда слёзы окончательно высыхают, я поднимаюсь и на негнущихся ногах плетусь к этому злосчастному мотоциклу. Громко всхлипнув, провожу, еле касаясь стены, чтобы, не дай бог, краска не слезла так быстро. Я приближаюсь лицом к силуэту и дрожащими губами целую, чувствуя холодок, веющий от стены. Целую осторожно, словно статую хрупкую.       Через час я добралась до дома. На скуле обнаружила синяк, на локте была ссадина, а губа разбита. Завтра с начальником, как некстати, едем в командировку. Я вновь неприязненно морщусь и ложусь спать.        Утром слегка маскирую синяк, на губы, наоборот, наношу блеск и осознанно оставляю круги под глазами. Образ готов. В командировке мы будем всего неделю, не слишком много времени, так что придётся повозиться. В этот раз я буду жалкой и несчастной девушкой, которую избивает её собственный парень. Осталось найти того глупца, что тут же бросится меня утешать.