Как звучит совершенство

— Самые большие ошибки рождаются из желания не ошибиться, — говорит Ванцзи, заметив, что Лань Юань от старания теряет дыхание и отзывчивость. — Ищи баланс. Он замечает на обращенном к нему лице мальчика изумленность — будто тот увидел заговорившее дерево, и понимает, что вряд ли заметно отличается от любой из сосен, что обильно растут на склонах гор Гусу. Это его не трогает. Деревья — их корни принадлежат земле, а верхушки небу, их молчание внемлет и отзывается тишине звезд. Ванцзи поднимает голову навстречу пропахшему прелью осеннему ветру, замирает, прислушивается. Удобнее перехватывает тренировочный меч и жестом призывает Лань Юаня атаковать. Видимый мир — быстрое течение на поверхности глубоких вод. Ванцзи чувствует, будто сам он айсберг, омываемый этим течением лишь в той небольшой части, что топчет тренировочную площадку. Его отяжелевшая душа уходит все глубже под воду, в безвременье и безмолвие, в громадную безматериальную тишь, и там ищет. Тренировка заканчивается, наступает следующая. Лань Юань все искуснее — и скоро свист его меча образует собственный, неповторимый мелодический рисунок. Время идет, как дождь над цзинши, траурно-белые облака плывут неостановимо над зеленью лесов, задевают верхушки гор и, беспокойные, торопятся дальше, оставляя каменным исполинам только воспоминания. Растут, как пена, грозят перелиться через край дядиного терпения кролики. Вода в источнике за ночь покрывается тонкой коркой льда. Надежды Лань Юаня приходят на смену тем, что жили здесь когда-то — а потом уплыли в небо бумажными фонариками, сгорели в огне войны, стали пеплом. Новые непочтительно громкие голоса стирают со столов и скамеек, тропинок и мостов след тех, что уже отзвучали. Только один голос в безопасности. Он надежно спрятан в грудной клетке Ванцзи, под слоями белой ткани, в алой зареберной глубине. Ночами Ванцзи бережно извлекает его и кладет на струны гуциня. Он рассыпается на ноты-брызги, поднимается над остроухими крышами к небесной черноте, как дым, смешивается с туманом и ветром, как живой вздох. Ванцзи прислушивается к глубокой, страшной, неохватной тишине вечности, ожидая ответа: отзвука или эха, исчезающе тонкой нити в могучем течении, — но ее нет. Ее нет. Мало кто знает: Ванцзи не любит говорить, потому что слишком хорошо слышит. Он слышит шорохи в ветреной темноте — кто-то крадется по крышам Облачных Глубин в неурочное время. Он слышит отзвуки смеха, далекие шаги — свидетельства чужой, незнакомой, полуденно яркой жизни, которая раздражает и манит. Когда-то все это наполнило застывшую тишину его сердца и создало музыку, полную несовершенств. Он пытался ее исправить. Но самые большие ошибки рождаются из желания не ошибиться. Если бы Ванцзи спросили, как звучит совершенство, он сказал бы, что это неровный звук из темного нутра простенькой бамбуковой флейты.