Святой Доминик

      Когда-нибудь, Бермуда клянется себе, он убьет этого наглого мальчишку. Сожжет, сдерет с него кожу или просто придушит, если сил совершенно не останется терпеть эти издевательства. И плевать, что так называемый «мальчишка» может быть старше него.       Все началось пять веков назад. На самом деле, до этого момента он как-то не задумывался, сколько уже времени провел как бывший Аркобалено и глава Вендиче, однако обстоятельства, чтоб этим самым «обстоятельствам» икалось, заставляли вспоминать.       Итак, пять веков назад, прекрасная Италия, пылающая не только от жаркого солнца, но и от разожженных в Папской области костров, на которых кричали и мучились еретики, очищая свои души, дабы отправиться в Рай.       К своему нынешнему сожалению, Бермуда был одним из монахов, занимающихся подобным. Конечно, тогда его звали совершенно по-другому, но это не помешало одному индивиду… В общем-то, коротко говоря, когда-то очень давно, еще до первой встречи с Шахматноголовым, фон Вихтенштайн был монахом, сжигающим людей заживо. Не то чтобы он этим гордился, но прошлое есть прошлое, что уж.       Так случилось, что в один день он притащил на божественный суд среди людей парнишку лет девятнадцати. Черноволосого, задорного, совершенно обычного и очень похожего на окружающих, если бы не то, что выделило его среди других крестьян и торговцев. А это была очень бледная кожа, сквозь которую можно было легко разглядеть вены, и яркие фиолетовые глаза, сверкающие, будто бы два аметиста на свету.       Не удивительно, что суд признал его колдуном нечистым, еретиком, продавшим душу Дьяволу. Стоит ли говорить, что его довольно споро отправили на костер? Ну, после всех предписанных протоколом пыток, на которые парень, чьего имени он уже и не вспомнит, только смеялся да улыбался. Он и на костре смеялся, пока не почувствовал всю боль процесса.       Потом глава Вендиче познакомился с Шахматноголовым, стал новым Небом Аркобалено и попал под Проклятие. Ничего нового, в общем-то. Жизнь текла, менялся мир, уходили одни поколения и приходили новые, а его тюрьма становилась все больше. Точнее, сначала это просто было место, где он и иные выжившие Аркобалено предавались своей мечте о мести, а потом появился Примо Вонгола и…       Ну, так и появилась Вендикаре, где оказывался каждый, нарушивший закон мафии. Хоть какое-то развлечение, между прочим.       То, что с новым поколением Аркобалено будут проблемы, он понял с первого же взгляда. Ну серьезно, кто, черт их всех побери, собирает в команду сильнейших потомка Шамана, самолюбивого известнейшего в мире киллера, военную, эспера с Пламенем (какой мрак, они же не сочетаются!), безумного ученого без тормозов, самый спокойный в мире Ураган, способный уничтожить страну, и придурковатого Облако-гражданского.       Жаль, что он тогда не обратил внимание на то, что парень как-то уж слишком похож на одного когда-то сожженного им еретика. Впрочем, ну, не мог же он быть тем самым — бессмертием люди до сих пор пока не обладали. Так что внимание он на это не обратил, подумав, что ему кажется.       Потом время опять завертелось, и новым ярким событием стала Битва Представителей. Ранить это глупое Облако было легко, однако он совершенно не ожидал, что это вызовет столь сильную ярость у Солнца Аркобалено, потому что, даже несмотря на то, что Реборн вроде как сдался в своем стремлении снять Проклятие, самого Бермуду он возненавидел очень сильно, стоило лишь один раз увидеть ему то, в каком состоянии был Скалл де Морт.       И они проиграли. Конечно, силами и упертостью Десятого Вонголы более в мире не будет Аркобалено, однако это не отменяет того, что фон Вихтенштайн неплохо так получил по лицу от киллера.       А теперь…       Все началось с того, что Шаман потребовал обсудить условия содержания пустышек. И спустя две недели после этого требования в Намимори опять собрались представители мафии, сражавшиеся за Аркобалено, сами Аркобалено, Шахматноголовый («Можно просто Кавахира, Бермуда») и Вендиче с ним во главе.       Внезапно сзади к нему прижалось молодое горячее тело, а чужая рука сдвинула цилиндр так, что не было никакой возможности увидеть, кто это сделал. Впрочем, не чувствуя опасности, он решил даже посмотреть, что из этого выйдет, чувствуя чужой злой взгляд. — Господин Инквизитор~… — мурлыкающе и томно произнес ему кто-то на ухо, будто бы завлекая и соблазняя, но совершенно наплевав на то, что этот человек — мужчина.       А вот самого Бермуду прошила дрожь ужаса. В мире за всю его жизнь был лишь один человек, который его так называл. Мужчина резко вскочил, чтобы наткнуться взглядом прямо на парня. Фиолетовые волосы, черные у корней, задорные глаза, бледная кожа, наглая ухмылка, татуировка слезы… — Ты! — он с яростью уставился на захохотавшего де Морта, каким-то образом оказавшегося тем самым еретиком. А ведь он чувствовал, что что-то тут не так!       И вот теперь он все еще сидит за столом переговоров, а парень, веселясь, наигрывает на гитаре какую-то мелодию, пока находящийся рядом с ним ревнующий Реборн прожигает бедного главу тюрьмы злым взглядом, обещающим все муки, известные человечеству. За все гребанные переговоры Скалл так его достал, что уже не было никаких сил его останавливать.

Где над берегом шуршит седой тростник, Где к морям змеею синей течет река, По дороге идет монах Доминик, Не святой пока, не святой пока. Не видать ему Всевышнего до тех пор Пока ересь не сразит сотней тысяч стрел, И пока не возведет монах на костер Сотню тысяч душ, да сотню тысяч тел. Видно, Бога не согреет простой огонь, Чтоб согреть его, не хватит смолистых дров, Поразмыслил Доминик, поплевал в ладонь И сложил тогда костер из еретиков. Ветер весело швыряет сожженных прах, Только некому молиться за души их. Нынче странности творятся на небесах: Стал святым обычный мастер дел костровых.

— Да не являюсь я святым Домиником! — не выдержав подобного издевательства, вскочил фон Вихтенштайн, ударяя ладонями по столу и впиваясь взглядом в парня. — А? — Скалл посмотрел на него удивленно, а потом расхохотался так, будто бы это была самая смешная вещь, которую он слышал. — Я знаю. С ним, в отличии от тебя, было весело пить, и он как-то не стремился меня сжечь заживо.       В комнате, под возобновившуюся игру на гитаре и насвистывание, раздался щелчок затвора пистолета, который мог принадлежать только одному человеку.       …У Бермуды от нервов начался тик. Нет, он точно убьет этого наглеца.