Can't sleep tonight Something isn't right And I'm feeling all alone And my heart wants you to know, Something in your touch Poisons me so much, The habit I can't break, I just can't stay away
Матчи перед полупустыми трибунами не приносят должного удовлетворения, он всегда был зависим от болельщиков, от того, как те гнали игроков вперед, заряжали на борьбу до последней минуты. Здесь нет и десятой части той атмосферы, здесь футбол – способ прихвастнуть дорогой игрушкой, футбольным клубом, перед другими. На трибунах сплошь все «свои», и им интереснее обсудить доходы и расходы прибыльного бизнеса с очередной нефтяной вышкой, а не изображать интерес к происходящему на поле. Марио оставил за спиной очень многое. Преданных болельщиков, семью-команду и здоровенный кусок сердца. Оставшийся ему самому кусок обливался кровью, болел, ныл, не желал заживать, и требовал, требовал, требовал… Ивана помогла обустроиться, и исчезла, оставив ему лишь долгие телефонные звонки вечерами. - Ты же не думал, что я останусь в Катаре? Закутаюсь в хиджаб, или как там у них это зовется, буду сидеть дома? Да ты же первый в драку кинешься, если мне, непристойно по местным меркам одетой, что-то скажут… Кинется. Не столько, чтобы защитить честь жены, сколько чтобы выпустить то темное, смутное, скопившееся от куска разодранного сердца, сукровицей подсохшее и отравляющее изнутри. Разлагающее и разлагающееся, трупным ядом плывущее по венам. Кто придумал вообще, что сердца разбиваются? Они рвутся, тяжело и мучительно, кусками мяса, повисают на жилах, на лоскутах мышц, и бьются сильнее от боли. Почему у человечества так мало имен? Кажется, что их очень много, как стран и языков, но на самом деле нет. Наверное, бесит, когда у тебя с кем-то одинаковые имена. Бесит, когда кому-то дают твое имя, когда вы не похожи, одинаковые и разные, с одним именем. Его зовут Эдмилсон Джуниор Пауло Силва. Он зачем-то представляется именно так, полным именем, и все, кроме одного имени, вспыхивает на изнанке век, подчеркнутое красным, словно ошибка в программе Word. Не подчеркнуто только одно имя, которое Марио знает. Пауло. Пауло-Пауло-Пауло. Загорелый и смуглый, он покрыт татуировками, у него проколоты уши, у него странный, расплющенный немного нос, и Манджукич, скользнув по нему равнодушным взглядом, понимает – нет. Не то. Успокаивает затрепыхавшийся было от имени, драный кусок мяса в груди.Someone like you can take my heart And leave me broken on the floor, Someone like you can make me feel Higher than the sun, Someone like you Someone like you
- Ты знаешь, мой номер 17, - говорит ему этот парень, и Марио хочется закатить глаза. Вот только из-за номера на футболке он еще ни с кем не бодался, право слово. Эту работу он оставляет на откуп агенту, если тот сможет разрулить все с руководством клуба, те просто заменят этому Эдмилсону Джуниору Пауло Силве номер, и дело с концом. А если не смогут, то Манджукич уже решил, какой номер возьмет. 21. Только идиот не поймет, в чем дело и почему именно он, но ему, кажется, впервые наплевать. Так, может быть, меньше будет жечься между ребер. Он будет носить на своей спине тот номер, который принадлежал другому человеку тогда, когда сердце было еще цельным. - Я взял себе десятку, а тебе отдал семнадцатый, тебе же очень важен твой счастливый номер, да? - счастливо улыбается ему Эдмилсон, смотрит в душу большими темными глазами, и Марио проклинает всех гребанных латиносов на этой планете. Одного – особенно. Пауло. Не этого. Эдмилсон крутится рядом на тренировках, хотя Марио подчеркнуто его игнорирует. На поле у них что-то выходит, и даже неплохо. В одном из матчей Манджукич отдает ему голевую, и тот виснет потом на нем в раздевалке, скалит ровные белые зубы, смеется заразительно и сладко. «Я не могу быть далеко от тебя» Он пишет и стирает это, не отправив. Он не может так поступать. Он обещал себе, что оставит Дибалу в покое – у того впереди важный сезон, ему надо будет бесконечно доказывать, что он достоин Ювентуса, доказывать, что руководство облажалось, пытаясь его продать. Ему надо будет ладить с новым тренером, встраиваться в его схемы игры, отдавать всего себя на результат. Пауло нужно сейчас много работать и думать только о футболе. В этом всем нет места Манджукичу. Февраль в Дохе резко отличается от того же февраля в Турине. Никаких стылых сырых ветров и остатков серого, ломкого льда под ногами. Тепло, комфортно, но все равно чего-то не хватает. Марио прекрасно знает, чего не хватает именно ему. Кого. - Чем будешь заниматься сегодня после тренировки? К несчастью, клубный фотограф ловит этот момент: Эдмилсон неловко переминается на носках бутс, приминая газон, улыбается, глядя в сосредоточенное лицо Марио. Именно этот момент фотограф и снимает, его же потом пустят в клубный инстаграм, фейсбук, куда там надо еще… Неважно. Бенатия успевает вклиниться рядом. Он с Марио играл, он знает его взрывной характер – и старается все сгладить, но тот буквально рычит на не-того-Пауло: - Не твоего ума дело! Эдмилсон отшатывается, с обидой и непониманием в глазах. Марио проносится мимо в сторону тренажерного зала. Бенатия следует за ним. - Ты его обижаешь, зачем? - Я ничего не делаю. - Этим и обижаешь. Скажи ему честно, как есть… - Ртом, - огрызается Марио, а Мехди смеется. Он хорошо знает Дибалу, у него сын носится в футболке этого аргентинца и знает «фирменное празднование» гола. Они играли вместе, и все втроем даже, и он ушел первым, а теперь смотрит на то, как ломает Манджукича, и не может не понимать очевидных вещей. В инстаграме Дибалы девушка, Лондон, тренировки и матчи. В глазах Марио выжженная пустыня и такая тоска, что, лишь заглянув, вскрыться хочется. Бенатия не хочет даже думать, как Марио с этим внутри ужился. Эдмилсон Джуниор отставать не думает, а Манджукич честно старается ему больше не грубить. Потому что этот глупый парень ни в чем не виноват, он не виноват, что его кожа покрыта не теми татуировками, а в глазах нет болотной зелени, только темная, непроглядная ночь. Он не пахнет солью, солнцем и свежестью, он не пахнет так, будто только что вернулся с пляжа. Но он так же хорош в футболе (ложь, никто не так хорош, как Пауло-чертов-Дибала). Он так же танцует в раздевалке под какую-то испанскую музыку из колонки смартфона. Он так же липнет, и даже как-то пытается заснять совместное сторис для Инстаграма. Марио вспоминает коридор тренировочного центра, нелепые желтые форменные куртки команды, Пауло с телефоном, его неуверенное «Ма-ри-о!» и широкую улыбку. Первая сторис, которых потом были десятки, и еще сотни – удаленных, потому что на них то, что нельзя показывать в открытую. Первая их сторис, тогда Пауло только подбирался, только начинал проникать под кожу, и тогда еще не бился в его руках темными ночами в синхрон с сердцем. - Я не люблю камеры, - предупреждающе бросает Манджукич Джуниору, и собирается немного быстрее, отворачиваясь, чтобы не мелькать в кадре. Неприятно. Тот нагоняет его позже, на парковке, и, видимо, пытаясь не потерять решительность, тянется, обнимает, целует тягуче и уверенно, сразу же – глубоко и сильно. Таким поцелуям не принято отказывать. Тот, кто так целует, не ждет отказа, он ждет лишь сбившегося дыхания и уточнения «К тебе или ко мне?». Манджукич вспоминает первое неловкое касание губ Пауло, и на шее точно стягивается удавка, а сердце снова бьется быстрее обычного, сильнее кровит и ноет. Он целовал неуверенно, будто ему сейчас пощечину влепят, будто отшатнутся. У его губ был горьковатый привкус перезаваренного мате, этой их латиносской жижи, которую они постоянно пьют. Во рту у Эдмилсона вкус кока-колы, и Марио будто просыпается, отстраняя его от себя и морщась. Он никогда не видел его с мате. - Больше так не делай, - строго говорит он, и показательно вытирает губы ладонью. – Я женат. Я не такой. Ты мне не нравишься, понял? Темные глаза тускнеют, наполняются не то обидой, не то сердитостью какой-то. Эдмилсон фыркает, поджимая губы. - Понял, пока, - бросает он, и обходит Манджукича, машину. В голове у Марио – чертова путаница, он пугается сам себя. Потому что даже отказал Джуниору сейчас так, как когда-то пытался отказать Пауло. В его голове Пауло встает на носки, тянется к его лицу, дышит загнанно и смотрит испуганно, не закрывая глаз даже тогда, когда неловко касается его губ своими, еле-еле, готовый отскочить, отстраниться, убежать, как школьник… В его голове он сам крепко и уверенно держит Пауло за плечи, отстраняя, и говорит, чтобы тот прекратил все это. С парковки он выезжает каким-то рывком, превышая скорость явно, но ему плевать. Телефон на сидении рядом вибрирует, моргает экраном, на котором номер незнакомый, но первые цифры… +3911…и так далее. Он понятия не имеет, что за номер, но первые цифры настолько очевидны, что хочется нервно рассмеяться. Италия. Турин. Кто может ему звонить? Слишком просто и очевидно. У Марио в голове путаница, а сердце разрывается внутри снова, когда он нажимает н прием вызова и слышит из динамика сердитый и недовольный голос. - Пауло, значит, - говорит Пауло из телефона и Марио невольно улыбается. Он убийственно скучал. - Ага. Он отдал мне номер семнадцать. - Какой красивый жест, сейчас сдохну от восхищения. - Не язви, пожалуйста. - Конечно, он отдал тебе твой номер, себе-то он взял десятку… - Здесь десятый номер не является чем-то сакральным, как в Юве. - Теперь ты семнадцатый, он десятый, все, как положено. Классно. - Не язви. - Я не язвлю, но ты зовешь его моим именем. - Откуда ты знаешь? - Я видел ваше фото с тренировки… - Не знал, что фотографии научились передавать диалоги. - Сам не язви! Ревность Дибалы – пассивная агрессия на пустом месте, попытки доебаться и зацепить, укусить побольнее. Ревность Дибалы – стухшее ни с того, ни с сего настроение, кислое лицо, замкнутость и отказ поговорить нормально. Марио слишком хорошо все это помнит. И хорошо помнит, как его это временами бесило. Но он старше, он взрослее. Он умнее, наверное. - Это был случайный момент. Мы не общаемся. - Ага, да. - Ты такой ребенок, Паулито. - А ты… - А я люблю тебя. Февральское солнце заливает теплый по-летнему Катар. Где-то в Турине начинается настоящая весна, и серый лед окончательно тает, уступая. - Прилетишь ко мне? - Если ты до сих пор живешь в гостинице, как идиот, то не прилечу. Прилетит, конечно же.The habit I can't break, I just can't stay away You're the right place, You're the right time, You're the only one on my mind