Ссоры и откровения

— А могла бы ты сыграть это ещё раз, — начала елейным голосом Катарина, — но только не так, будто бы увидела трубу в первый раз в жизни? Лена опустила трубу и опасно сощурилась. Все кругом притихли в ожидании очередного скандала, но пытались сделать вид, что всё в порядке. Флаке, ненавидящая ругань и конфликты, обняла аккордеон, как потерянного и только что обретённого ребёнка. Олли делала вид, что увлечена чисткой своего гобоя. Хотя, может, и правда была увлечена, по ней никогда нельзя было сказать наверняка. Сама Криста пару раз без ритма стукнула в барабан, надеясь таким образом мягко дать понять спорщицам, что складывающуюся ситуацию не приветствует. Те даже не обернулись в её сторону. Катарина уперла руки в бока и свысока смотрела на сидящую на стуле Лену. Ноздри Лены затрепетали, губы сложились в широкую неприятную улыбку. Криста почувствовала, как у неё дёрнулась в нервном тике вся правая сторона лица. «Этому никогда не будет конца», — обречённо подумала она, накрывая правую щёку ладонью. — Дорогая, если чего-то хочешь, излагай менее косноязычно, — сладко проворковала Лена, вытягивая травмированную ногу вперёд, словно оборонительное копьё, — люди ведь могут не понять что ты имеешь ввиду. — Я говорю не для каких-то людей, Ландерс, а конкретно для тебя, — Катарина ткнула пальцем в сторону Лены, — вчера ты играла сносно, сегодня ты выдаёшь какое-то говно, и я уже устала думать о том с чем это связано. У тебя что, месячные? Лена хохотнула, сощурилась зло. — Если у меня месячные, Круспе, то у тебя они который год не прекращаются! Я играю точно так же, как вчера, а ты постоянно ловишь какие-то посторонние сигналы из космоса! — Ты играешь не так, как вчера, ничего подобного! Ты постоянно выдаёшь неровный результат, и мне уже осточертело гадать, что же ты выдашь на выступлении — свой обычный средний результат или вот этот провал, который мы все будем вынуждены прикрывать! — Линдеманн не жалуется! — Линдеманн никогда ни на что не жалуется, если все пришли на репетицию вовремя и репетировали, а стоило бы; особенно, если ты хочешь добиться чего-то большего, если хочешь вылезти из этой поганой дыры, в которой мы находимся, то пожалуйста, будь так добра, играй нормально! Лена побледнела и, скрипнув зубами, процедила: — Я всегда играю стабильно, это ты вбила себе в голову, что мы должны играть каждый раз одинаково и как хочешь ты, но мы не роботы! Да, я играю не совсем так, как вчера, но это нормально, и играю я не хуже! Лена в поисках поддержки бросила взгляд в сторону угла, где сидела Кристина, но увидела только грустно покосившийся, одинокий аккордеон. Флаке тихо ускользнула за дверь несколько минут назад. Избегание было её любимой тактикой. — И какого хрена ты вообще себе возомнила? Кто ты такая, чтобы мне диктовать? — Я — человек, которому не всё равно, — выплюнула Катарина. — Ты человек, который с какого-то перепугу всеми тут пытается командовать, хотя никакого права на это не имеет. Олли же почему то не командует здесь да, Олли? Олли раздражённо дёрнула плечом. Ей тоже явно не нравилось происходящее, и Криста почувствовала приступ эмпатии. Перепалка уже порядком утомила её, тем более, всё это она слышала уже много-много раз, и конец этой пьесы был более или менее предрешён. — Тренькаешь что-то себе, пощипываешь струны едва-едва. Сама себе, небось, кажешься великим музыкантом, а на деле грош тебе цена и ничем не лучше других. А самомнения выше крыши! — Я хоть пытаюсь что-то сделать, а ты всё делаешь как одолжение, и на отвали, — Катарина тяжело дышала, замечание в отношении её творческих способностей как всегда глубоко её задело. — Это тебе вечно всё вступает… — Девочки, может хватит? — наконец встряла Криста, — ну сколько можно, вы ругаетесь, а мы в итоге не репетируем! — Да как мы можем репетировать, когда кто-то не хочет выложиться на сто процентов, — зло прошипела Катарина, безжалостно выкручивая пальцы правой руки. Она явно хотела курить. — Да как мы можем репетировать, когда кто-то не может умерить свои непомерные амбиции, — тонким голосом передразнила её Лена. — Криста, ну скажи ты, как голос разума, скажи, что то, как сегодня играет Ландерс — это никуда не годится? — Катарина смотрела прямо на неё, сложив брови домиком. Криста почувствовала, как по спине текут капли пота. Лена смотрела на неё выжидающе. Оказавшись меж двух огней, Криста не могла не оценить мудрость поступка Флаке. — Ну, я… — промямлила Криста, переводя взгляд с одной подруги на другую, чувствуя как затягивается пауза, и, в конце концов, решила сказать правду; не лучшее решение, как и большинство из тех, что она принимала в жизни. Но врала она ещё хуже, чем Флаке, так что, если подумать, особого выбора у неё не было с самого начала. — В этот раз, — начала она медленно, чуть растягивая слова, и уже жалея о том, что говорит, — Лена, в этот раз и правда хуже, чем вчера. Лена приподняла брови и, закусив губу, кивнула, усмехнулась, качнула головой. Криста поспешила продолжить, чтобы успеть сказать всё что хотела, прежде, чем то, что она заняла сторону Катарины вновь подстегнёт словесную перепалку. — Я хочу сказать, что вчера было отлично, сегодня немного не в такт, но это исправимо, надо просто… — Как хорошо вы спелись, — Лена хлопнула себя по колену и, зыркнув в сторону довольной Круспе, начала вставать со стула, придерживаясь за стенку. — Нет, ну Лена, послушай, что я хочу тебе сказать! — Криста не заметила, как сама встала. — Всё с вами и так ясно. Сегодня поиграете без меня, — Лена неловко развернулась на здоровой ноге и, прихрамывая, направилась к выходу. — Отлично, сбегаешь вместо того, чтобы вместе решить проблему! — крикнула ей в спину Круспе. — Ну, это же твоя прерогатива сбегать. Прости, что в этот раз я не готова выслушивать всё это дерьмо, особенно от вас двоих. Криста, хотевшая было как всегда кинуться вдогонку и объяснять, извиняться, пытаться всех примирить, почувствовала приступ неконтролируемой злости. Щека зудела, не прекращая, дёргаясь совершенно не в ритм. Пускай валит. Пускай. Как это всё надоело! Дверь репетиционной закрылась с глухим стуком. Катарина привычным движением закинула косу на плечо и прочистила горло. — Предлагаю репетировать дальше, — преувеличено спокойным голосом сказала она, — и спасибо, что поддержала меня, — обратилась она к Кристе. И тут Криста не выдержала. — Почему ты не можешь выражать то, что тебе не нравится нормально? — рявкнула она. — Ты что? — удивлённо спросила Катарина. — Почему нельзя без оскорблений, без ссор? Даже не поймёшь когда ты и правда чем-то не довольна, а когда тебе просто хочется выцарапать Лене глаза! — Я просто хочу, чтобы все играли максимально хорошо! — О господи, как же вы меня все достали, достали! Не могу! — Криста чувствовала, как срывается голос, как сдавливает горло, — всё, пока! Она выскочила в полутёмный коридор, стараясь не расплескать подступающие к глазам злые слёзы. Перед глазами всё плыло, но она была полна решимости найти для слёз более подходящее место. Она быстро зашагала по коридору, стараясь не перейти на бег и сохранить остатки достоинства. Навстречу ей огромным тёмным пятном двигалась Линдеманн. Увидев Кристу, Урсула слегка переменилась в лице и пошла быстрее, явно желая что-то сказть, но Криста поджала губы и быстро развернулась в обратную сторону. Сейчас она была зла на весь мир, и в таком состоянии можно было наделать и наговорить серьёзных глупостей. Поворот, ещё поворот. Наконец неприметная дверь, покрытая коричневой облупившейся краской. Криста рванула её и быстро захлопнула за собой. Каморка встретила её знакомым запахом дешёвого порошка и сырости с резкой ноткой плесени. Сушилка для белья — обитель обиженных и оскорбленных. Глаза немного привыкли к темноте, и Криста притиснулась к стене, стараясь не соприкасаться со свежевыстиранным бельём. Вот Линдеманн будет удивлена, обнаружив в репетиционном зале только Олли и Катарину, злорадно подумала она. Может, Флаке ещё вернётся, но она точно не собиралась возвращаться. И Лена тоже. Репетиции не будет, всё разваливается. Стоящие мутной пеленой в глазах слёзы наконец брызнули на щёки, Криста протяжно и жалобно всхлипнула и уже не могла унять мелкие дрожащие некрасивые похожие на икоту рыдания. Сейчас, как и после любой крупной ссоры, ей казалось, что всё кончено, и их разгонят по разным подразделениям. Что это она виновата в том, что Лена и Катарина не могут найти общий язык. Что всё уже не будет как прежде, и они не смогут сыграться снова. Всё это вряд ли было правдой, но прямо сейчас в это было так лёгко поверить. Почему жизнь так не справедлива? Почему Лена так не справедлива? Почему ей можно говорить, что Криста играет не так, а ей, получается, про Ленину игру и слова сказать нельзя? Почему она сама не может играть достаточно хорошо? Несмотря на то, что она играла на барабане и без неё вся игра оркестра не склеилась бы в одно звучное ритмичное целое, она всегда чувствовала себя на вторых ролях, ненужным, легко заменимым придатком. Хуже всего в критике Лены было то, что она частенько бывала права, и Криста сама это знала, сама чувствовала, но бесконечные упражнения, словно бы, не приводили ни к какому существенному результату. Катарина не уставала нахваливать её и говорить, что получается всё лучше и лучше, и Кристе было приятно это слышать, но в глубине души она не верила. Невозможность достижения идеального результата выгрызала её изнутри, ей казалось, что ещё чуть-чуть, и у неё не останется сердцевины. И она хотела похвалы не от Катарины. Она хотела слышать её от Лены. Криста жалобно подвыла. Какой же жалкой она была. Хотела того, чего не могла достичь, хотела от Лены того, что она не могла ей дать. Дружба с Леной была выматывающими качелями. Иногда это было чистым счастьем. Они болтали и шутили часами на пролёт, обсуждая всё на свете, не могли остановиться и после отбоя, не обращая внимания на возмущённое пыхтение пытающейся заснуть Кристины. Но иногда Лена становилась отстранённой, жёсткой и жестокой. Бесконечно придиралась к чему угодно, тонким раздражённым ужом выворачивалась из её неловких объятий. Придирки и подколки ранили тем больше, что для них всегда была причина. Лена обладала безусловным талантом видеть уязвимое место человека и наносить туда острый удар. Криста шла к Катарине, словно побитая собака, а Катарина всегда закатывала глаза и говорила не обращать внимания, говорила, что всё классно и Криста классная, но это никогда не убеждало её саму. Каждое слово Лены имело для неё особый вес. Криста яростно растёрла руками лицо, и уставилась на белое пятно мокрой простыни перед глазами. Здесь, в гостеприимной гулкой темноте сушилки, она могла наконец признаться себе. То, что она чувствовала к Лене, было не совсем обычной дружбой. Это было совсем не так, как с Катариной. При виде Катарины она не чувствовала приятную тяжесть внизу живота. Катарину ей не хотелось вжать в себя так сильно, чтобы стать с ней одним целым. Катарину она не хотела поцеловать в губы и целовать целую вечность и больше. Катарина была её подругой. Лена. Лена всегда была чем-то иным, чему Криста наконец-то нашла название. Ночью не спалось. Темнота в казарме никогда не была полной, и уж тем более в ней никогда не было абсолютно тихо. Но сейчас Кристе казалось, будто тусклый серый свет навящиво лезет под веки, а каждый вздох и случайный скрип кровати беспощадно ввинчивается в уши. Остаток дня она не разговаривала ни с Леной, ни с Катариной, да и они обе предпочитали к ней не соваться. Вероятно, Катарина ждала пока она остынет и не понимала в чём таком виновата, а Лена, видимо, как всегда считала себя во всём правой и ждала пока Криста сама придёт мириться. Не в этот раз. Криста раздражённо сжала и разжала кулаки под одеялом. В голове ворочались тяжёлые недооформленные мысли, на грани сна и яви. Наверное, этой ночью ей не заснуть. Лена на соседней койке тоже не спала, бесконечно ворочаясь с боку на бок и тихо шипяще выдыхая через стиснутые зубы. В полусонном сознании Кристы долго не могла сформироваться причина, по которой подруга не спит. По кругу она то злорадно представляла, что Лену мучает чувство вины, то думала, что у неё очередной приступ бессонницы, который теперь не получится скрасить расслабленной болтовнёй. Криста повернулась на бок и посмотрела на очертания фигуры Лены под одеялом. Лена крутилсь туда сюда, как уж на сковородке, то вытягивая ногу, то подворачивая её под себя. И тут Криста наконец со смутными стыдом и разочарованием поняла — нога. У неё болит нога и не даёт спать. Не муки от дневной ссоры. Какое-то время Криста смотрела на соседнюю койку, потом, решительно вздохнув, быстро села. Обида обидой, но как можно позволить подруге мучиться. Лена, услышавшая движение, настороженно замерла под одеялом. Криста быстрым тихим шагом вышла в коридор, к стоящему на тумбе чайнику, встряхнула его. На донышке бултыхнулась вода. Вылив остаток в стоявший рядом стакан, она подхватила его и пошла назад. В казарме она села на краешек койки притихшей Лены. Ещё раз тяжело вздохнула. Сказала тихо: — Выпей таблетки, которые дала медсестра. Хватит мучиться. Я принесла тебе воды. Лена молчала и не шевелилась с полминуты. Криста смотрела перед собой, сжимая и разжимая пальцы на стакане с водой. Когда она думала, что Лена так и будет ломать комедию и притворяться спящей, одеяло зашуршало и сдвинулось. Лена медленно высунула голову из-под одеяла, пытаясь одним движением убрать растрепанные волосы с лица, её глаза странно поблёскивали в темноте. — Таблетки в верхнем ящике тумбочки, где-то сзади, — пробубнила она. Криста вздохнула и, протянув Лене стакан, начала рыться в их общей с Флаке тумбочке, пытаясь на ощупь найти в ней что-то похожее на таблетки, перебирая в слепую кучу какого-то мелкого мусора и бумажек. Лена следила за её действиями чуть настороженно, старательно не встречаясь с ней взглядами. Наконец, у Кристы под пальцами тихо хрустнула металлическая фольга, неровно обрезанный край блистера впился в ладонь. Вытянув упаковку наружу, она сунула её Лене под нос. — Это? Та кивнула, принимая упаковку. Одной рукой неловко выдавила таблетку себе в ладонь. — И почему ты тянула и не пила? — не выдержав, тихо прошипела Криста. Лена прихватила таблетку губами и небрежно бросила блистер в открытый ящик тумбочки. Подцепила языком таблетку и, поморщившись, проглотила, быстро запивая водой. Пожала плечами. Потом соизволила ответить: — У меня их всего две осталось, надеялась, что смогу заснуть, а их оставить на чёрный день.  — Но не получилось. — Не получилось. Они посидели в тишине, нарушаемой только тихим, похожим на жужжание мухи, высоким похрапыванием Флаке. Тут не о чем больше было говорить. Криста начала подниматься. — Останься. Посиди со мной ещё немного. Пожалуйста. Криста подумала, что, наверное, стоило бы молча уйти к себе. Что же, она никогда не была волевым человеком, подумала она слегка разочаровано, снова присаживаясь на край кровати. Ничего нового. Лена молча сдвинулась к краю кровати. Криста послушно легла рядом на край подушки. Она пахла волосами Лены и немного сигаретами. В дальнем углу что-то возмущённо пробормотала во сне Катарина. — Прости, пожалуйста, — прошелестела Лена. — Что, что ты говоришь? — недослышав, переспросила Криста недоумённо. Уже начав говорить, она поняла, что сказала Лена и на секунду испугалась. А вдруг она сдаст назад и скажет «ничего»? А вдруг решит, что Криста над ней издевается и делает вид, что не услышала? — Прости меня, пожалуйста, — повторила Лена громким шёпотом, — я не должна была нападать на тебя утром. Это всё Круспе, ты не причём. Криста закусила губу. Она не ожидала, что Лена признает, что была не права, для неё это было такой большой редкостью. Не принимать извинения так быстро? — И играла я и правда дерьмово сегодня, так что даже Круспе в чём-то права, — с нервным смешком быстро проговорила Лена, потянулась и коротко нерешительно сжала запястье Кристы. — Это было несправедливо, я просто хотела сказать так, как думаю, чтобы мы лучше сыгрались, но это оказалось никому не нужно, — Криста почувствовала, как почти утихшая обида поднимается внутри горькой удушливой волной. — Понимаю, прости, я была на взводе, — Лена повернула к ней голову, лица в темноте было не разглядеть, — просто Катарина вечно… — Я не хочу говорить о Катарине, — неожиданно для себя слишком громко для ночной ватной тишины сказала Криста и, выдохнув, снова понизила голос, — я только и слышу от тебя про Катарину. Даже сейчас ты говоришь о ней. — Я не говорю о Катарине постоянно, — выдохнула Лена удивлённо, полувопросительно. — И Катарина не лучше. «Представь, что бы сказала на это Ландерс», «Ландерс это не понравится!» — Криста вздохнула, медленно выпустив воздух через нос, — иногда мне кажется, что будь вы обе менее упрямыми, стали бы лучшими подружками. — Что? Нет! — Лена тихо недоверчиво хмыкнула. — Вы же две звезды, — Криста чуть скривилась от собственного драматизма, — отлично бы нашли общий язык, если бы захотели. И я была бы вам больше не нужна. — Ну что ты такое говоришь, — Лена резко повернулась на бок и зашипела, потревожив ногу. — Я как медиатор. Хороша возможностью улаживать конфликты, помогать вам и всем, как-то взаимодействовать. А так — совершенно ничего особенного. Ничего незаменимого. — Так, перестань говорить про себя всякое дерьмо, — Лена накрыла ладонью её рот, — молчи. Нет, молчи. Да где бы мы все были без тебя, а особенно я? А Катарина? Она же в тебе души не чает. Криста фыркнула в её ладонь, разрываясь между желанием раздражённо её откинуть и насладиться прикосновением чуть дольше. — И снова Катарина. А ты? — спросила она, задевая губами раскрытую ладонь подруги. Та отдёрнула её, пряча у груди. — Что я? — переспросила Лена тихо и хрипло, прижимая крепко сжатый кулак к сердцу. — Ты меня любишь? — Криста до боли в глазах всматривалась в скрытое тенями лицо, чувствуя, как ускоряется сердцебиение. Лена молчала, дыша часто и тяжело. Криста чувствовала, как подругу, прижавшуюся к её боку, бьёт мелкая дрожь. Может, у неё температура? Криста чуть выпрямилась и накрыла её лоб ладонью, разворачивая к тусклому свету, пробивающемуся из окна. Лена вопреки обыкновенью не попыталась увернуться от прикосновения, покорно замерла, смотрела на неё лихорадочно поблёскивающими глазами, словно застигнутый врасплох зверёк. Если я замру, меня не заметят. — Что за вопрос, — выдавила наконец она, изобразив на лице кривую вымученную улыбку, — зачем ты спрашиваешь? Криста почувствовала, как сердце, сделав лишний удар, замерло выжидательно в груди. В этот короткий миг без звука, без сердцебиения, всё её существо заполнила невиданная для неё смелость, перемешивающаяся со старым, привычным уже, отчаянием. Она положила вторую руку Лене на щёку. Почувствовала, как замершее сердце сорвалось в галоп. — Спрашиваю за тем, что люблю тебя, и поэтому хочу знать. Имею право знать. Лена попыталась отвернуть лицо в сторону, уходя от слишком прямого взгляда глаза в глаза, от слишком интимных прикосновений. — Ты хоть понимаешь, что ты говоришь, что ты делаешь, — прохрипела она отчаянно, сжимая тонкие побелевшие губы. — Почему ты считаешь, что я не понимаю? — выдохнула Криста, наклоняясь всё ниже, спеша, надеясь, что обретённая смелость не покинет её, — почему ты не веришь мне? В глазах Лены злым огоньком блеснуло отчаяние, перемешанное с надеждой. Она вдруг прянула к Кристе, обхватив холодной ладонью её затылок, уронила её себе навстречу, поцеловала крепко и торопливо. Криста забыла как дышать и слышала только звон, только стук крови в ушах. Это происходит с ней? Это её Лена прижимает к себе отчаянно изо всех сил? Это её руки путаются в растрёпанных коротких прядях? Криста словно бы со стороны смотрела на них двоих — её тело неуклюже перекрученное — одна рука неловко повёрнута под себя, лоб вжимается в плечо Лены, глаза крепко зажмурены. Лена, уставившаяся округлившимися глазами в потолок, дышащая часто и глубоко открытым ртом, руки, словно сведённые судорогой, комкают сорочку на спине Кристы. — Ты. Ты и правда, — хриплым шёпотом проговорила Лена, и озадачено умолкла. Это странным образом вернуло Кристу в реальность, в своё собственное тело. Она наконец прочувствовала всё — и терпкий запах кожи Лены, и стук её заполошно бьющегося сердца и лихорадочное тепло её тела. Наконец, разомкнув сжатые крепко до цветных пятен глаза, Криста медленно повела носом по изгибу плеча Лены, просто потому что могла, просто потому что теперь было можно, просто потому что знала — теперь её не отодвинут мягко и нетерпеливо, как чересчур любвеобильную собаку. — Не могу поверить, что тебе отказала речь, — прошептала она в ответ, мягко усмехаясь, — кто бы мог подумать, что такое возможно! Лена фыркнула возмущённо высоко, но не нашлась что сказать. Криста затряслась от сдерживаемого хохота. Внутри у неё пузырилось счастье, и сдерживать его не было никаких сил. — Почему ты мне не говорила? — обиженно пробормотала Лена ей в волосы. — Я говорила, и часто. Ты просто не слушала, — Криста чуть отстранилась и впервые после произошедшего взглянула Лене в лицо, — да и я не думала, что тебе бы хотелось такое знать. — Мне слишком хотелось, — Лена поджала губы, досадливо поморщилась, — я так хотела, что мне казалось, что это никак не может быть правдой. Мне казалось, что мне кажется. Криста мелко закивала. Она вдруг почувствовала себя такой усталой, будто бы не лежала в кровати несколько часов, а только что пробежала изнурительный многокилометровый кросс. — Я тоже, — сказала Лена. — Что? — неловко переспросила Криста. — Я тоже, тоже, люблю тебя. Люблю. Её лицо вдруг показалось детским, мягким и открытым. Болезненно беззащитным и бледным. Криста не удержалась и, наклонясь, поцеловала сама, легко и ласково, так как давно хотела. И Лена ответила, так же мягко и слегка устало. Криста положила голову на подушку рядом. Искристая радость в ней будто перебродила в креплёное вино, и она чувствовала себя будто бы пьяной, тяжёлой и неуклюжей. Счастливой. Лена закрыла глаза рукой. — Кружится голова. Не уходи, пожалуйста, полежи со мной ещё. Криста только молча кивнула, пристраивая руку у неё на талии. Лена развернулась в её сторону, свернулась калачиком, прижимаясь плотней. Криста никогда не чувствовала себя настолько хорошо, настолько уютно в чьих-то объятиях. Они словно бы сплели вокруг себя кокон, не пропускающий окружающую реальность внутрь. Они лежали так какое-то время, и Криста не думала ни о чём конкретном и знала, что Лена тоже не спит и думает о том же самом.