baubles on the wrists

Бомгю сам не замечает, как начинает проводить все больше времени у Енджуна в гараже. Енджун - старше их всех, ему уже в этом году восемнадцать и он переходит в выпускной класс. Но он совсем не парится и не пытается устроиться на подработку. Но Енджун умеет абсолютно все, от набивки татуировок, до приготовления бомбической яичницы и Бомгю думает, что такой как он не пропадет. Бомгю объездил с мамой пол мира, он многое повидал. И о существовании геев и лесбиянок знал чуть ли не с рождения. Мама его уверяла, что это нормально, любить человека своего пола, также как и любить человека противоположного. Но у Бомгю раньше не появлялось желания целовать мальчиков. - Ты неправильно зажимаешь этот аккорд, - пыхтит хен и крутится на компьютерном стуле, притащенном ими недавно с барахолки. Бомгю сидит на полу, на пушистом, мягком ковре и супится, как воробушек. - Мне так удобнее, - пыхтит он и невольно вздрагивает, когда Енджун подходит к нему со спины. На улице после дождя прохладно, настолько, что у Бомгю мурашки по коже. Енджун босиком и на его лодыжках тонкие, цветные фенички: - Зажимай вот так, - говорит над ухом он и сосредоточено пыхтит, переставляя его пальцы на грифе. От Енджуна исходит тепло. Енджун как чертова печка. Его руки большие и теплые, а у Бомгю всегда ледяные ладошки, потому что сосудистая дистония, плохая регуляция крови и вообще, сегодня правда довольно холодно. Бомгю практически переезжает к хену в гараж. У него тут есть своя зубная щетка, Енджунова футболка с детским рисунком луны и надписью, маленькими белыми буквами "латентный жаворонок". Они спят на разных углах дивана, но под утро как-то оказываются лежащими в обнимку. Енджун обнимается как медведь, закидывает на Бомгю свои лапищи и тычется кончиком носа, то в макушку, то в сгиб шеи. В этом нет ничего интимного. И чувств у них друг к другу никаких нет, кроме дружеских. Енджун откуда-то знает миллион легенд и историй, а еще он до сих пор единственный, кто слышал от Бомгю о странах в которых он побывал. - Я бы тоже хотел путешествовать, - говорит он и садится сзади, крепко прижимаясь грудью к чужой спине, - Ты опять неправильно делаешь! За окном порывы северного ветра и пасмурно, у них трещит радиоприемник, а под потолком греется теплая лампочка. Енджун забирает гитару у донсэна, показывает как нужно, перебирает длинными пальцами струны и смотрится так гармонично, будто с этой гитарой в руках рожден. От гитары пахнет деревом, пылью и новыми струнами. - All I am, is a man, I want the world, In my hands. Челка падает Енджуну на глаза, он играет медленно, чтобы Бомгю успевал запоминать аккорды. Дождь шлепает по широким зеленым листам, на улице одиноко и серо, тут пахнет сигаретами хена, дешевым чаем и музыкой. - I hate the beach, but I stand, in California with my toes in the sand. Енджун поет с сильным акцентом, но Бомгю находит это в какой-то мере прелестным. Ему вообще все в хене нравится, даже то, что он пялится. - Use the sleeves of my sweater, - улыбается Енджун и Бомгю натягивает на кончики пальцев рукава толстовки, которую хен ему любезно одолжил. Потому что гулять в такую погоду не казалось хорошей идеей. Хотя, Енджун говорил, что любит грозу. - Let's have an adventure, - предлагает Бомгю и вынимает из пепельницы тлеющую сигарету. Она хена, будь он в него вдруг влюблен, это бы его вогнало в краску, но они же просто друзья, нет в этом ничего такого. Енджун поет в ответ: - The weather is not suitable, do not you? Бомгю интересно, откуда он знает английский и что его хен и в правду умеет все. Только не водить машину. - Weather sweater, - резюмирует он. Енджун любит дождь, грозу и когда пасмурно. Он отвечает строчками из песен, хорошо пахнет, ходит по улицам исключительно босиком и сам просил научить его водить машину. Они бегут к дому Бомгю. Енджун руки раскидывает и смеется, как дурак. Небо жмурит веки, прячет голубые глаза. Небо пыхтит и показывает молнию, как обиженный ребенок язык. Бомгю открывает скрипящую, выкрашенную в белый калитку, а Енджун показательно перепрыгивает через забор. Енджун сам просил научить его водить машину. Бомгю привык называть каждое их с мамой новое место жительства своим домом. Но на самом деле, единственное, что не менялось в их жизни, это старенький отцовский джип. Бомгю не знал ничего о том, где его отец сейчас. Мама никогда не говорила о нем плохо. Мама вообще редко о нем говорила. А Бомгю и не интересовался особо. Гаражная дверь открылась с хриплым, то ли хрустом, то ли скрипом и Бомгю ярко улыбнулся, включая в гараже теплую лампочку. Гараж Бомгю отличался от гаража Енджуна. В нем было место только для машины и может парочки коробок с барахлом. - Ты сейчас серьезно? Енджун со странностями. У Енджуна на щиколотках тысяча фенечек безумной расцветки, он странно пялился, а в глазах у него черти пляшут. У Бомгю в глазах лунные кролики сидят своей ламповой тусовкой и пьют чай из крохотных фарфоровых чашечек. У Енджуна от дождя волосы мокрые и челка ко лбу липнет. Бомгю не любит в дождь из дома выходить. Енджун издает какой-то неопознанный звук, граничащий с восторженным визгом школьниц. Тех самых, которые нередко у Тэхена дома ошиваются и ползают на коленях перед плакатами с БТС. Бомгю комично, как в мультиках, озирается и улыбается уголком губ. У них дома окно приоткрыты и светятся по уютному приветливо, его мама любит запах дождя. Он тихонько подкрадывается к окну и выдыхает, она спит на диване в гостиной и вид у нее какой-то неприкаянный. На их веранде качаются ветры и Бомгю смотрит куда-то в сторону востока. - Я думаю остаться в этом месте. Тут мило, - одними губами повторяет он слова мамы. Енджун дышит ему в затылок и Бомгю нагло позволяет себя обнять. Он за последние время к объятьям привык, Кай по прежнему запредельно тактильный. Но с Енджуном обниматься лучше. У Енджуна теплые, большие ладони и запах грозы, в перемешку с сигаретами в волосах. - Он кажется хорошим парнем, - мама улыбалась уголком губ и открывала жалюзи. Солнце било в глаза. Хороший парень настороженно тыкался носом в его висок и чуть не скулил, совсем как щенок. - Кажется, она сама мне говорила не сближаться особо с людьми, мы же вечно в разъездах, - к Енджуну легко привязаться. Енджун цепляет. Енджун странный и теплый, как печка. Енджун теплый как дом. Бомгю моргает пару раз глазами, смахивая с ресниц непрошенную влагу (конечно, это дождь) и уверенно берет Енджунову ладонь в свою. У него на запястье незамысловато выведен смотрящий вверх одинокий лис. - Пойдем. У Бомгю на ключицах рассыпанны созвездия. *** - Ты неплохо справляешься, для первого раза, - ободряюще заверяет Бомгю и боязливо накрывает ладонь Енджуна, лежащую на руле, - Поворачивай туда. Дождь смахивал с щек-туч последние капли воды и грохочущей истерики грозы. - Енджун, в другую сторону! Енджун - как гроза. Енджун бушует, подобно ветру. Енджун сверкает, как ослепительные молнии. Енджун порой пугает, будто гром. - Я покажу тебе одно место, - улыбается хен и слишком уверенно для новичка, крутит руль. Они уже давно выехали за пределы тесного спального района. Только не в сторону города, а к трассе. К трассе, по которой всего пару недель назад ехал Бомгю с мамой. На Бомгю Енджунова черная толстовка. На ней пины в форме тучек и разбитых сердец, это нежно. Ему нравилась эта атмосфера. Нравился дождь и бесконечная дорога. Нравились чужие красивые руки на руле. Нравился Енджунов запах в родном салоне, нравился одинокий дождь. В дождь все кажется уютней. В дождь, как в сумерки, меняется реальность. - В той кофейне работает Субин, - делится хен. У Бомгю нет прав, они отъехали слишком далеко от дома, а придорожное кафе с мигающей, в пасмурном полумраке, неоновой вывеской, он мог назвать кофейней с натяжкой, - Там вкусные чизкейки и пряный фруктовый чай. Заедем? - Я думал, Субин работает где-то в центре, - делится Бомгю и откидывается в мягком кресле, - Ты точно первый раз водишь? Енджун почти по девчачьи заискивающе хихикает и слишком резко заворачивает на парковку, чуть не въезжая в мирно растущий у обочины куст с неизвестными цветами. Окна заправской закусочной горят теплыми лампочками и дешевыми гирляндами. Они с дурацким смехом бегут к ней и прячутся под покосившимся козырьком. - Добро пожаловать! Звоночек над дверью оповещает о вновь прибывших клиентах, клиенты жмурятся от резкой смены освещения и стряхивают с себя капли воды, будто это как-то поможет. - Вы чего тут? У Субина вид помятый, а на щеке отпечаток от стола, рукава кофты и кажется бумажной салфетки. - Хотим пряного фруктового чая, - честно признается Бомгю и оглядывается по сторонам. В забегаловке тесно, стены потертые, обвешанные не лицеприятными картинками, картинами великих андеграунд художников и слепленными из говна и палок, подобиями на неоновые, барные вывески. - И вкусных чизкейков, - соглашается Енджун. Тут пахнет самой разной едой и немного Субином. По бокам, вплотную к стенам стоят повидавшие виды красные диванчики, на столах аккуратно разложенны салфетницы и тоненькие карточки меню. Субин смотрит с подозрением и исподлобья, но все же пожимает плечами: - Окей. В кафе никого нет, почти. В дальнем углу мрачно жует вишневый тортик бородатый дальнобойщик, а рядом с ними, за стойкой, пропивает безалкогольное, гранатовое пиво полная дамочка в короткой юбке. По радио Кэтти Пэрри кричит о том, что поцеловала девушку и ей понравилось. Они пристраиваются на узком диване у входа и наперебой одними губами подпевают. Со стороны вероятно, выглядит довольно глупо, но им жутко смешно и весело. - Ваш чай и торты. Енджуну из рюкзака вынимает мятый термос и тыкает в него: - Пластиковые стаканчики - отстой, чувак. Бомгю не удивляется. Енджун странный. Он когда говорит, пялится. Когда молчит, тоже пялится. И ничего такого, в том, что он носит с собой термос. Субин тоже не удивляется. Но глаза показательно закатывает. - Устаешь на работе? - участливо интересуется Бомгю, на что Субин пожимает плечами. - Я ничего не делаю почти. Посетители редко бывают. Дождь почти кончается, когда они выезжают на трассу. - Так куда мы едем, хен? Енджун скидывает пакет с тортиками и термосом на заднее сиденье и упорно молчит, улыбаясь максимально загадочно. Они едут по вечерней трассе минут десять, слушают шуршание камней под колесами и хлюпанье небольших лужиц. Бомгю почти засыпает, когда Енджун вдруг резко сворачивает. Сворачивает с дороги и спокойно продолжает ехать по неровной земле какого-то поля. Бомгю изумленно моргает, прогоняя сон и открывает рот, чтобы задать вопрос, но сам себя останавливает. Енджун все равно не ответит. Он открывает окно и нагло высовывает голову, по собачи разевая рот. Поле пахнет скошенной травой и расой, Бомгю нравится. Ему даже в теплой толстовке зябко - перед сумерками гуляют холодные ветры. Они подпрыгивают на кочках, он ударяется то затылком, то виском о тесные рамы окна, но не сдается, пока хен не затягивает его в салон насильно. - Приехали почти. Бомгю согласно кивает и хлопает комара, сидящего прямо на его колене. Тучи ворча расползаются по периметру неба, обнажая розовые тона смущенного неба. - Отсюда будет хорошо виден закат, - заверяет Енджун и поварачивает ключ зажигания в замке. Бомгю изумленно оглядывается и по рыбьи развивает рот: - А я и не знал, что тут такое место есть, - они стояли на клочке земли, который кончался крутым обрывом и шумной, мелководной рекой. - Конечно, откуда тебе знать, - хен крихтя достает с заднего сиденья пакет с продуктами и хлюпающим щелчком открывает крышку термоса. Бомгю видел тысячи закатов. Как-то раз он встречал закат на крыше многоэтажки в Токио. (Мамин дядя живет в Японии уже лет десять, они приезжали к нему погостить). Еще он встречал закаты на берегу моря, или же в ламповых кофейнях в компании новых друзей. Но такого красивого заката, он не видел никогда. Грозные грозовые облака невинно кланяются садящемуся солнцу, складываются в причудливые формы и разбегаются кто куда. - Благолепно, - заверяет он и Енджун хмыкает всовывая ему в руки контейнер с чизкейком. Енджун похож на сердитую грозовую тучу. На грозовую тучу, которая сверкает глазами-молниями, смеется громом, а вечерами затихает, растворяясь в закатном солнце. - Это мое место, - с гордостью заявляет он и сует в чужой рот кусок чизкейка, - И мой любимый торт. Енджун красивый. Красивый в свете заходящего солнца, красивый в свете восходящего, красивый всегда. Бомгю художник, ему можно так говорить. - Ты знаешь легенду о Чикованце? На небе загораются первые звезды, сумерки накрывают долину туманным покрывалом и Бомгю мотает головой, засовывая в рот большой кусок чизкейка. - Так давно, что никто не помнит, когда это было, злые духи боролись с добрыми и победили их. Когда это совершилось, они погасили солнце снегом, льдом и метелями. И настала тогда вечная ночь на земле. Все покрылось льдом, и всюду была смерть, - начинает он и щурит глаза на замершего Бомгю, - Точно не знаешь? Бомгю пристыженно качает головой. Он художник, ему бы знать легенды, да и историю искусства. Но даже знай он эту легенду, ему бы все ровно хотелось послушать. Енджун умел рассказывать. Он говорил тихо, хрипло и с растоновкой, будто делится секретом, а не пересказывает текст с сайта о майя. - Тогда вожди индейских племен созвали Великий совет, чтобы решить, как создать новое солнце. На небе остались одни звезды. Только их не удалось пога­сить злым духам. Много, много дней совещались вожди, и никто не мог при­думать, как создать новое солнце. Наконец один мудрый вождь, который прожил на свете триста лет, сказал, что можно создать новое солнце. Бомгю поддаваясь непонятному порыву придвигается к Енджуну поближе и укладывает голову ему на плечо. В этом нет ничего такого, они оба дружат с не в меру любвеобильным Каем, он липнет ко всем намного страшнее. - Для того, чтобы создать новое солнце, нужно собрать с каждой звезды по небольшому кусочку. Но это опасно, да и юноша, что решится на это никогда больше не вернется домой, к своим родным и близким. У Бомгю, вроде как, не было родных и близких, кроме мамы. Но он все равно на этих словах морщится и думает, что своих нынешних близких, врятли смог бы отпустить. - Вызвался юный вождь по имени Чикованег. Напутствуемый советами мудрецов, он ушел домой собирать­ся в путь. Потом он отправился искать пернатого змея. Долго скитался Чикованег по высоким горам. Чикованег догадался, что там скрылся пернатый змей. Юный вождь приблизился к пернатому змею. Змей дремал, свернувшись кольцом. Чикованег достал свою певу­чую свирель из-за пояса и заиг­рал нежную песенку. Поднял змей голову, оперен­ную зелеными перьми, и, по­слушный его приказаниям, оста­вил пещеру и последовал за ним. Долго ли, коротко ли, добра­лись они до края света, где звез­ды были ниже всего над землей, - Енджун замирает и прикуривает, выпуская клубы пара в приоткрытое окно, - Кажется, в честь этого парня назвали созвездие Стрельца, но это не точно. Бомгю упирается острым подбородком в чужое плечо: - А дальше, что было? Енджун последний раз затягивается и скручивает губы в трубочку, выдувая пышные колечки. Он поварачивает голову к Бомгю, чтобы сказать, что Чикованег, конечно, победил, но вместе этого сталкивается с чужим носом. Сумерки накрывают их с головой, в сумерки реальность меняется, а может становиться таковой, какой ей назначенно быть, потому что поцелуи кажутся им жутко правильными.