I Know

      Джей-Джей прекрасно понимает, что Вив не сможет продолжать пялиться на упаковку с овсяными хлопьями нарочно долго, делая вид, что не замечает его, когда парень вытягивает банку с колой и громко хлопает дверью холодильника. Она разжимает картон и медленно ставит коробку на полку, как будто у неё мышцы атрофировались на время, чтобы он незаметно проскользнул за её спиной. Что-то в последнюю секунду идёт не по плану, даёт под дых, и Ви внезапно выдавливает из себя тусклое робкое приветствие.       Не совсем же она ещё прогнила, как акула, с забитыми песком жабрами, как несчастный кусок мяса, валяющийся на солнце и завернутый в браконьерские сети.       Только Джей-Джей даже не повернулся, подбросил банку с колой в привычной манере и зашагал по направлению к кассам.       — Привет!       Голос её создает впечатление, что ничего и не было. Ничего такого, что породило в ней желание испариться, когда по ушам прошёлся звук хлопающей двери, а следом в глазах замигала знакомая тёмно-синяя майка и бордовая полоска на мальчишеской щеке. От её вида у Ви язык отсох, но уже поздно, потому что он нехотя останавливается, устремляет взгляд в её сторону, демонстрируя вторую добротную ссадину над левой изогнувшейся бровью и «ничего» в глазах. То есть абсолютную вымораживающую пустоту. Совершеннейшую, идеальнейшую, и Батлер больше чем уверена — она только для неё, вся целиком. Подавись.       А как он смотрит на Киару?       Хотела бы Ви на секунду очутиться в её коже, чтобы насытиться таким взглядом, какой способен дарить только безнадежно влюблённый мальчик, но она получала и получает лишь ледяное ничего. Всего-то.       — Привет, Виви,— Джей-Джей старается произнести имя, приторно растягивая, как это делает её новоиспеченный акулий дружок, а потом корчит такое лицо, как будто бы даже удивлен её появлению, как будто бы даже не рассматривал узор её сарафана меньше минуты назад, собираясь с силами, чтобы рядом проскочить. — Где твои друзья?       "Где твоя совесть? Почему ты такая сука, Вивиан Батлер?"       Он слегка склонил голову набок, как будто бы «друзья» прячутся за её спиной.       — Какие?       Это до судорог в животе смешно и до тошнотворного комка в горле паршиво, а Ви мало того, что понимает абсурдность своего вопроса, так еще и продолжает смотреть на Джей-Джея такими глазами, как будто они в исповедальне, а не в минимаркете на углу перекрестка.       — Даже не знаю,— театрально, в его стиле, хотя старается держать себя в руках, чтобы она ни в коем случае не услышала, как у него на языке гадости, скопившиеся за месяц, шипят и пенятся. Их колой точно не запьешь.       — Ты ничего не знаешь, Джей-Джей.       — А?       Он выдает себя, потому что если бы действительно не расслышал, то не обратил бы внимания. Это Вивиан так думает. Ещё она думает, что ему невыносимо больно поднимать левую бровь из-за раны, а он без конца это делает.       — Чего не знаю? — в голосе усмешка. Непривычная, чужая, ядовитая и гадкая, от которой у Ви скулы сводит.       Женщина, проходящая мимо с корзинкой, косится на Джей-Джея так, словно его сумасшествие публично подтверждено на всю Северную Каролину.       — Ты даже попрощаться не захотела, Вивиан.       — А ты даже... — запинается, понимая, что громкое «ты» совсем смешно звучит в контексте, она же не Киара в конце концов. — А вы даже не умудрились поинтересоваться о том, что случилось.       — А надо было, да?       Он, конечно, не ранил своим вопросом, потому что Ви была готова, потому что она понимает, что он действительно зол, и ей рыдать хочется от мысли, осознавая, что весь этот яд льется исключительно на неё.       — И какими мы друзьями были после того, что ты сказал сейчас? — она кажется застывшей, как будто бы ей на голову потолок обрушится, если двинется.       — А мы не были друзьями. Я и ты не были, Вивиан.       Он стоит от неё на расстоянии одного метра, а такое чувство, что сантиметров двадцати, лезет туда, куда ему категорически запрещено лезть: в самое сердце. Ви распахивает засохшие губы и ответить ничего не может, словно ей горло песком забили, словно ей язык вырвали. Джей-Джей же и вырвал, лишил её права голоса. А может быть и правильно.       «Ты идиот, ты просто идиот! Ты всё портишь!»       У неё на секунду в голове вспыхивает картинка, как она год назад одной летней ночью караулила его у забора миссис Говерс, пока он пытался набрать полные карманы вишни.       «Потрясающе, Джей-Джей! Слезай сейчас же, нас заметили!» — быстро произносит она и хватает его за штанину. Он цепляется кофтой за забор, спрыгивая к Вивиан с горстью ягод, рвёт рукав, роняет половину украденного и смеётся, а она шипит, почти затыкает ему рот ладонью, крутит пальцем у виска, когда они уже бегут обратно по тропинке, ведущей к домику Джона Би.       «Я и ты не были, Вивиан».       Я и ты.       Я и ты были! Конечно же были! Что за чушь ты мелешь, Джей-Джей? Как ты смеешь? Между шестнадцатым и семнадцатым июля были! Между — потому что время тогда остановилось. Были голодные и опьяненные бутылкой хереса, которую ты украл (ты тогда первый сделал глоток и сказал, что сироп от кашля приятнее на вкус). Были мы и вместе с нами мокрая, после дождя, трава, страшное душное черное беззвездное небо и кисло-сладкая вишня, сок которой разъедал мне язык и воспаленные губы, кровоточащие после очередной волны тревоги и беспокойства, ударившей в голову пуще хереса, пока ты спокойно тянул усеянную красными ягодами ветку на себя. Специально дергал ногой время от времени, чтобы я вцепилась в тебя, показала, как мне страшно, как меня трясет от одной только мысли, что ты упадешь и сломаешь себе руку, как в прошлый раз.       Разве не были?       Вивиан смотрит на него так, как будто он должен прочитать этот вопрос у неё на лбу, выведенный красной пастой, а затем вдруг вспомнить эту проклятую вишню, протрезветь от собственного гнева, ударить себя по лбу или уронить банку с колой прямо на мизинец правой ноги и взвыть от боли, а потом всё равно вспомнить.       — Разрешите, — что-то холодное коснулось поясницы.       Подросток, в голубой футболке с ядовито-зеленой эмблемой магазина, двигает тележку, смотрит на неё словно из гипноза выводит. Она бурчит себе под нос: «извините». Отшатывается в сторону, переводит взгляд туда, где меньше секунды назад стоял Джей-Джей, и не видит его.       Ни о какой овсянке и речи быть не может, даже о молочном коктейле — утренней мечте. Мимо мелькают бесконечные полки и коробки с крупами, какие-то товары для дома, щетки, зубные пасты, ароматизированные брелки в машину, холодная бутылка пива на движущейся ленте, кассирша, вяло отбивающая высокой женщине замороженную куриную грудку, а потом Вивиан сковывает нескончаемая летняя духота.       Рвано хватает жаркий воздух, чувствуя, как сердце колотится, словно подскочило к самому горлу и вот-вот выпрыгнет наружу, оставляя за собой тоненькую кровавую ниточку. Рухнет прямо к ногам Джей-Джея, который так стремительно уходит прочь.       — А кем были? — прилетает пулей в затылок.       И самое страшное, что могло последовать дальше — короткий смешок, от которого Батлер задыхается больше, чем от жаркого воздуха. Им надышаться невозможно. То же самое, что пить сладкую газировку в солнцепек, желая утолить жажду. Бежать за ним, спотыкаться, снова бежать, бесконечно твердить его имя, подобно умалишенной, то же самое, что распахивать окно комнаты во время полыхающего пожара, заведомо зная, что тебя это не спасёт, а лишь погубит.       — Джей-Джей?! — ей кажется, это последнее, на что она способна.       Как будто понимает, что это её предел и она либо раздерет себе колени об асфальт, либо вцепится огненными ладонями в его шею. Джей-Джей разворачивается, и Ви едва не влетает в него, едва не клюёт носом ткань синей майки, ощущая сигаретный запах. Она забыла табачную горечь, потому что Пауэлл предпочитал электронные сигареты. Легкие, мятные. Совсем другое. Фальшивое.       — Чего ты хочешь? — его грубый голос забирается в голову, раздражая барабанные перепонки. Она мечтает разорвать их в клочья.       Вивиан быстро пробегается взглядом по худому лицу и заживающим ссадинам. Джей-Джей, которого она помнила, будучи одной из «живцов», исчезает. То, что она видит сейчас перед собой, на расстоянии десяти сантиметров — не он. Тот так часто улыбался ей и, шутя, протягивал руку, когда она аккуратно выставляла правую ногу, чтобы прыгнуть в лодку. Совсем не тот Джей-Джей, который стучал в её окно поздней ночью и звал прогуляться до пирса.       Потому что Джон Би с Сарой, потому что Поупу завтра рано вставать и куда-то ехать с отцом, потому что Киара не хочет .       Потому что остается только Вивиан, которая никогда не откажет и будет целую вечность караулить тебя, пока ты воруешь вишню.       — Просто я... я не понимаю, почему вы даже не захотели говорить со мной? Почему вы даже не поинтересовались у меня? Вы оставили меня! Это Киара позаботилась о том, чтобы вы не пытались заговорить со мной? Вы всегда пляшете под её дудку! — когда она буквально кричит это, как будто сама всё выше и выше заносит кнут над собой. Ненужный вопрос, ненужные слова, которые она еле как собирает в предложения, стараясь не разрыдаться. Ненужное, злое, что она хранила в себе этот месяц, выдумывала, кое-как соскребла с мозга и вывалила наружу. Ему этого не надо.       — Господи,— слышится женский голос, и Джей-Джей отходит с дороги, дергая Вивиан на себя.       — Надо было танцевать под твою дудку?       Ви переводит растерянный взгляд с прохожей сначала на болтающийся, почерневший медальон, а затем на изогнутые в улыбке, мальчишеские, сухие губы, и слезы в ней начинают дрожать всё больше.       — Киара меня ненавидит, да?       — Это ты её, похоже, ненавидишь, — звучит спокойно. — Она переживала, а потом решила, что это глупо. Она права.       Его теплая рука, еще несколько секунд назад вцепившаяся в её локоть, срывается. Он делает шаг назад. Он собирается уходить.       — Ты исчезаешь, не появляешься день, а потом мы видим тебя с акульими выродками на «Миртл-Бич». Мне, знаешь, как хочется тебя назвать?       — Назови.       Назови, парень, ведь ты её уже ничем не удивишь. Она столько бессмысленных и обидных слов себе сказала. Она ведь сама всё разрушила, забрала с собой воспоминания об их вечерних посиделках на пирсе и ночных разговорах, а ведь это самое золотое. Дороже сокровища, которое обещал Джон Би, а потом тоже исчез, только иначе исчез. Джей-Джей хочет самому себе дать по лицу от одной мысли, что насовсем. Испарился, а воспоминания остались. Вивиан маячит перед носом чуть ли не каждый день, а он, как бы не хотел нарисовать её образ в темноте под сомкнутыми веками, не получается. Она всё украла. Всё, что было.       Это просто нечестно. Отвратительно.       — Не грусти, подруга, — без тени злобы. Он неожиданно отстраняется и кидает Вивиан шоколадный батончик.       И это всё.«Не грусти, засунь в себя эту гадость и дуй к своему Пауэллу. Только оставь меня в покое».       — Это что? — как будто никогда подобного не видела.       — Это чтобы слаще жилось.       Теперь он точно уходит, и нет никакого смысла бежать за ним. Батлер шуршит оберткой, сдавливая в руке шоколад, чувствуя какой он мягкий и липкий.       — Ты украл?       Он достает банку колы из растянутого кармана и щелкает металлическим язычком, а потом оборачивается на секунду, чтобы сказать:       — Прости, у меня нет столько денег, как у папаши твоего нового лучшего друга, чтобы покупать их тебе. Прощай, Виви!       Сказать и напоследок подарить ей свою широкую улыбку, которую она не заслуживает, которую она, в общем-то, никогда больше и не увидит, наверное.       Батлер не говорит ничего. Лишь провожает его худую фигуру, исчезающую на перекрестке. Солнце бьет в затылок и обжигает спину, словно хочет, чтобы Вивиан растаяла, как шоколадка, брошенная Джей-Джеем. Она сама бы и не прочь растаять, испариться, исчезнуть, как Джон Би, но всё, что она может, это стоять на дороге, молчать и смотреть.