Едва началось лето

Тогда было светлое июньское утро. Солнце, прогнавшее с неба облака, могло теперь вовсю сиять, согревая её светлую кожу, играя бликами на полированной поверхности гроба. Запахи цветов и трав пронизывали воздух. Они переплетались друг с другом, смешивались во что-то невероятное, будто невидимый художник рисовал ими картину. Было душно. Она, тогда ещё совсем девчонка, щурясь, смотрела на своё собственное отражение, что лежало на белых шёлковых подушках. Летнее солнце отсвечивало от всего: от шёлка, от кожи и от светлого зелёного платья её сестры, от русых пушистых волос, которыми легко играл ветер. Из-за этого свечения бледность лица вовсе не казалась мертвенной, скорее просто лёгкой усталостью. Она могла бы провести целую вечность вот так: вглядываться в спокойные усталые черты сестры, вслушиваться в тонкие перекликивания утренних птиц, перебирать пальцами воздушную ткань платья. Все остальные, молчавшие где-то за её спиной, видимо, хотели то же самого. Они не произносили ни слова, не шептались и не плакали, наверное, тоже вглядывались, вслушивались, перебирали ткань. Но, конечно, это не могло продолжаться долго: солнце теперь жгло нещадно, всем было жарко, всем хотелось пить. В конце концов крышку гроба закрыли, навсегда cпрятав лицо сестры от мира, и двое молодых мужчин стали медленно опускать этот блестящий чёрный сундук в землю. Она молча наблюдала за тем, как напрягались их руки, как сверкали капельки пота на их смуглой коже, как, закончив, они с закрытыми глазами пытались отдышаться. Не потому что им было очень тяжело, совсем нет, ведь деревянные ящики с маленькими девочками не весят много. Просто им тоже было жарко, им тоже хотелось пить. Когда с этим было покончено, все сели за большой деревянный стол, что стоял рядом с воротами семейного кладбища. К тому времени на нём уже стояли напитки и еда. Она не знала, откуда всё это взялось, да её это и не интересовало. Есть никому не хотелось, пить алкоголь – тоже, поэтому все налили себе в стаканы холодной минеральной воды, и она, отчасти механически, сделала то же самое. Всё ещё никто не плакал, но все молчали уже слишком долго, настолько, что это становилось невыносимым, и вскоре пространство вокруг неё наполнилось тихим ропотом голосов. О чём они говорили? Возможно о том, какой была и какой не стала её сестра, возможно, они пытались предположить, кто станет следующим, возможно, они рассуждали о том, что им делать дальше, а быть может, они разговаривали о чём-то совсем отвлечённом, чтобы хоть ненадолго забыть о прошлом и будущем. Но она не вслушивалась в их разговоры. Она рассеяно водила пальцем по тёплой древесине стола, пытаясь повторить её морщинистые узоры. Изредка она поглядывала на младшего брата, сидящего в высокой траве, в нескольких метрах от неё. Он был тогда ещё слишком мал, чтобы понять происходящее, и просто сидел в стороне ото всех, играя с длинными зелёными стеблями и позволяя большим разноцветным жукам ползать между неловкими пальцами. Она до сих пор плохо понимает, зачем его вообще туда привели. Голоса становились всё громче и уверенней. Они больше не стеснялись нарушать тишину. Вскоре кто-то разлил по бокалам некрепкий алкоголь и предложил произнести тост. Один за одним, все поднимались и говорили что-то про её сестру, про лучший мир, про борьбу, про то, что не надо опускать руки. Она тоже встала. Но мысли путались в голове, а слова никак не хотели выходить из горла, к тому же солнце, светившее прямо в глаза, и праздничное пение птиц мешали сосредоточиться, сбивали с толку. Ей казалось, что нет, это не похороны, это вся семья собралась на пикник на открытом воздухе. В конце концов, она села так ничего и не сказав, но этого оказалось достаточно. Все снова затихли и уставились на блики солнца в своих стаканах. Она помнит, как ей было тогда неловко из-за этого. Будто бы это из-за неё они тогда замолчали и всё закончилось слишком быстро, быстрее, чем хотелось бы остальным. Не убирая ничего со стола, все вскоре направились обратно к дому. Она медленно шла позади них, ведя за руку брата. Тот всё норовил лишний раз остановиться и плюхнуться на траву, ведь он ещё тогда только научился ходить, и ползать ему нравилось гораздо больше. А ей не хотелось его торопить. Остальные почти ничего не говорили, разве что иногда обменивались парой фраз. Она почти не слушала их, но слова кого-то из женщин она запомнила до сих пор. -Чудесное сегодня утро, - произнёс мягкий полудетский голос, она до сих пор влюбляется в женщин с такими голосами - Это правильно, что решили именно сейчас. Может кто-то и говорит, что надо было вечером. Но вечер - это конец, понимаешь? А ведь ничего ещё не кончено. Прекрасное утро. Утро тогда и правда было чудесным. Она не запомнила каких-то пейзажей, остались лишь небольшие, но яркие детали. Вот солнце слепило глаза и обжигало кожу. Лето только началось, а она уже вся обгорела. Это всё из-за сестры. Та постоянно вытаскивала её на прогулки в самые солнечные часы. Закрыв глаза и подставив лицо свету, она представила, как сестра идёт рядом с ней. Вот она сняла сандалии и пошла босиком по траве, а роса холодила её ступни. Сестра, раскидав в стороны шлёпки побежала впереди. Вот прямо рядом с ухом пролетела громкая стрекоза. Она невольно вздрогнула, сдерживая желание убежать. Сестра никогда не боялась насекомых, даже тех, что кусаются. Вот и тогда протянула руку, а стрекоза села на ладонь, будто чувствуя там себя в безопасности. Она решила, что ей надо стать такой же смелой. Вот она рассеянно срывала попадающиеся ей цветы и, дойдя до дома, незаметно собрала целый букет. Она помнит, как стояла перед зеркалом и вдыхала их тёплый запах, а потом подняла глаза и увидела свою сестру. Прямо в зеркале, в лёгком летнем платье и с дикими цветами в руках. Она вплела самый яркий цветок себе - ей - в волосы. "А ведь ничего ещё не кончено" С сестрой они часто играли в зеркало: надевали одинаковую одежду, становились напротив и копировали друг друга. Через несколько минут игры они уже знали наперёд какое движение, какой жест будет следующим, они двигались абсолютно синхронно. То, что казалось чудом застававшим их взрослым, было для них лишь весёлым, но обыденным развлечением. Они не просто читали мысли друг друга, но становились одним целым. Тогда, стоя перед зеркалом, она вспомнила эту игру и вдруг поняла, что сестра её всё ещё здесь и всегда будет. Ей достаточно закрыть глаза и возродить то ощущение единства с ней, а чтобы увидеть, стоит лишь взглянуть в отражение. Она помнит, как решила в тот момент, что лучшее, что она может сделать для сестры - это не плакать и не терять надежду, но жить за них двоих, жить так, как она не могла себе представить в своих самых смелых мечтах, так как жила бы сестра. Она будет так же дышать полной грудью, так же перестанет бояться лучей солнца и взглядов прямо в глаза, так же будет ловить кусачих насекомых ладонями, чтобы потом отпустить их. Зеркало же стало для неё талисманом, порталом в другой мир, молчаливым собеседником. Даже когда на их дом напали и уничтожили всё что было, превратив в обломки древесины и стекла, рискуя жизнью она пробралась обратно и среди множества осколков, оставшихся от зеркала нашла небольшой с идеально ровными краями и больше не расставалась с ним никогда. Сейчас, столько лет спустя, она уже смирилась со смертью сестры. Она уже не ищет её глаз в каждом встречном зеркале, а отголосков её души - в своей, но всё же этот амулет всегда с ней. Глядя в него она видит отблески того летнего утра, и ей кажется, что именно оно её и спасло. Она знает многих, потерявших надежду после первых же потерь. Тех, кто ушёл навстречу смерти с распростёртыми объятьями, не сумев отдать ей своих близких. Она часто думает о том, как бы всё обернулось, если бы всё прошло каким-нибудь дождливым осенним днём или зимним вечером. Если бы вместо тепла и солнца был бы холод, а вместо травы - грязь, обрела бы она ту же надежду? Она не знает, хоть и хочет верить, что да. Но пока сомнения остаются с ней, останется и прохладный кусочек стекла, который заглядывает ей в душу озорными глазами десятилетней девочки.