В чертогах

— Надо же, — Дейенерис как сквозь сон слышала эти слова; в ушах ее до сих пор звенел голос Джона — его слова, которые она не могла понять. Но голос не принадлежал Джону. Он даже не был мужским, — кого я не ожидала увидеть в своих чертогах, так это тебя. Дейенерис Таргариен. Открой глаза, дорогая. Дейенерис как будто подчинилась — благодаря этим словам ей внезапно стало хватать на это сил. Глаза ослепил свет — странный свет, такой, будто день здесь, в этом странном месте, никогда не кончался. На стуле напротив нее сидела рыжая с волнистыми волосами женщина. Около ее глаз были заметны морщины, а губы слегка сжаты — будто она была чем-то недовольна. Может, именно появлением Дейенерис в ее «чертогах»? — Ты молчишь, это уже хорошо. Я было подумала, ты спятишь до самого посмертия. Дейенерис молча думала и ничего не понимала. Но, кажется, сидящая напротив женщина знала все то, о чем Дейенерис придется думать и думать. Тем временем зеленые глаза пристально глядели в ее, и Матерь драконов старалась не опустить взгляда, будто играя с оппоненткой в гляделки. Словно ребенок, но, святая мать, она излучала такую энергию: словно стоит помолчать и послушать, а уже после совершать опрометчивые вещи. Ее взгляд тоже выдавал это: именно опрометчивые. Если Дейенерис считала своими детьми лишь драконов, кажется, эта женщина считала детьми всех вокруг. — Если честно, я не думала, что причина появления здесь большинства людей также проснется в чертоге. Но я знаю, почему это случилось. Она поднялась на ноги и разгладила платье, а затем вновь взглянула в глаза Дейенерис. — Поднимайся, дитя. Я отведу тебя кое-куда. И помни: ты больше не королева. Королева Дейенерис мертва, и это место не для того, чтобы удовлетворять твои эгоистичные желания. Дейенерис медленно села, а затем поднялась на ноги, и все это — не сводя глаз с лица этой рыжей женщины. Которая до сих пор не назвалась. Откуда-то в ее правой руке появилась трость, и она ударила ею по полу, и Дейенерис услышала, что он каменный. Женщина отвернулась и лишь напоследок стрельнула в нее взглядом прищуренных изумрудных глаз. — Идем. В этом я посочувствовала тебе не меньше, чем твои друзья. Потом я расскажу тебе о других правилах. — Эта дверь. — Женщина тростью указала на приоткрытую комнату, и Дейенерис прислушалась. Из нее доносился порой детский, совсем детский смех. Она взглянула на женщину с вопросом. — Слушай лучше, — приказала она. И в этот раз кроме детского голоса Дейенерис услышала… мужской. Такой знакомый мужской голос, говорящий на дотракийском. Она почувствовала, как на глаза так и просятся слезы, и вновь увидела перед собой этот проницательный взгляд рыжей женщины. В этот раз губы ее не недовольно смыкались, а являли некое подобие улыбки — почти невидимой, будто улыбалась она на деле лишь уголками глаз. Понимающей. — Когда солнце встанет на западе, а сядет на востоке, — сказала негромко она и толкнула тростью дверь, и Дейенерис увидела. — Луна моей жизни, — сказал, отвлекшись от игры, кхал Дрого, ныне совсем не выглядящий, как кровожадный воин. Он выглядел… как отец, который растит дитя. Всего лишь. Он смотрел на нее долго, после чего, видно, не дождавшись никакой ее реакции, добавил: — Я верил, что ты вернешься. Он перевел взгляд на ребенка в своих руках, и Дейенерис посмотрела на него: с перепончатыми, пока довольно маленькими и смешными сине-черными крыльями, с чешуей того же цвета тут и там по матовой коже, с черными-черными волосами, как у отца, и с голубыми глазами — на его коленях сидел их сын, который родился мертвым в тот день, когда ведьма лечила ее кхала. Ее мужчину. — Мои солнце и звезды, — прошептала она, ступая вперед и глядя на кхала Дрого, — мой лунный свет, — сказала она, взглянув на мальчика в руках первого мужа. Первого — и единственного. Только так. — Да. — Дрого протянул ей руку, и Дейенерис села напротив него, и ее мужчина — когда-то грозный вождь сильнейшего племени дотракийцев, не знавший поражения, не знавший отказа и вряд ли бы ставший вот так нянчить ребенка — бережно поднял мальчика на руки и пересадил на ее колени. — Я назвал его Дроган. Местная госпожа сказала, что так ты назвала старшего из своих драконов и сильнейшего. Дейенерис, все еще со слезами на глазах, покивала и потянула ладони к лицу своего ребенка — ребенка, которого знала лишь по словам ведьмы, вытащившей его из ее утробы. Когда она проснулась, то не увидела сына. Должно быть, его тело сожгли. Но это было не плохо, ведь он смог вырасти с Дрого, а не с ней — на войне, окруженной горем, новыми мужчинами и пеплом от сгоревших врагов. Особенно после последней битвы в Королевском порту. На ее плечо легла большая теплая ладонь, и Дейенерис очнулась, понимая, что так и не дотронулась до ребенка — мальчика-дракона, с крыльями и вертикальным зрачком в совершенно человеческих в остальном глазах. Этот мальчик тем временем смотрел на нее с любопытством и каким-то… ожиданием? Сколько ему, кстати, лет? Она донесла руку до пухлой щечки малыша и погладила ее, большим пальцем похолодив место, где в будущем наметятся скулы, как у его отца, и провела ладонью по его лбу, чтобы затем наклониться и соприкоснуться с ним лбами, глядя глаза в глаза. — Дроган, — назвала она. — Мама? — довольно неуверенно прошептал мальчик. Дейенерис отстранилась, и тогда точно увидела на серьезном личике сомнение и задумчивость, она видела, что мальчику сложно от того, что он не все понимает. — Папа рассказывал, что у мамы серебряные волосы, а еще, что жену принято ласково называть «луной». Но от до-тра-кий-цев из города я слышал, что жен может быть несколько. Папа сказал, что у него была только одна, но откуда я знаю, что папа все хорошо запомнил? Он даже забывает, где находится булочная! — обвинительно закончил он, оборачиваясь на отца. Дейенерис тоже подняла на него взгляд — полный теплой насмешки. Она уже и забыла, что это: смотреть на мужа, как на вождя и господина. — Правда? — спросила она, сама не зная, к кому обращается. — Но я действительно твоя мама, Дроган. Папа говорил, как зовут твою маму? — У тебя ужасно сложное имя. — Теперь обвинительно он обратился к ней и насупился, словно до этого не вел себя, будто взрослый. Теперь Дроган был лишь маленьким мальчиком, находящимся наедине с теми, кто должен его обучать и защищать. Дейенерис улыбнулась. — Меня зовут Дейенерис. Но ты прав, это не так важно, ведь тебе не придется так меня называть. — Точно! — воскликнул мальчик и взмахнул крыльями, создавая позади себя порыв ветра. Дрого и не дернулся — видно, уже привык. — Я должен звать тебя мамой! И буду! Я давно хотел назвать кого-то мамой, но папа говорил, что мамой нужно называть только ту, кто родила меня, а это ты, правда? А рожать больно? А почему тебя так долго не было? Папа говорил, это потому, что ты заблудилась и не можешь прийти, я говорил, что нужно тебе помочь, а он сказал, что ты должна найтись сама! Представляешь! Скажи, мама, а ты нашлась? Раз ты здесь, значит, ты нашла дорогу к нам, да? Дейенерис — некогда королева, а ныне мама с «жутко сложным именем» — моргнула и почувствовала, как из глаз стекли стоявшие в них слезинки. Кивнула и, позволив посерьезневшему малышу утереть с ее лица соленую влагу, заговорила вновь: — Да, Дроган. Должно быть, если я здесь, я нашлась. Дрого смотрел на нее с теплом и всепоглощающим пониманием — так, как она не могла надеяться, что он когда-нибудь посмотрит, но, очевидно, воспитание ребенка изменило его. Дроган — сын, которого она и не ожидала уже никогда увидеть и узнать — смотрел с робким страхом на красивом личике: он не знал, почему мама плачет и что значат ее слова. Что они значат, ведь если бы в них содержался тот же смысл, что вкладывал он, она бы точно не плакала. Рыжая женщина за дверью отступила вглубь коридора, вновь спускаясь в свой кабинет: вряд ли сегодня разумно что-то ей говорить. Эта девушка достойна того, чтобы провести время с семьей. В конце концов для понимания, что она никуда не денется, Дейенерис придется еще много трудиться. Усевшись за свой стол, Мая усмехнулась. А ее сына носит черт те где.