Коноха рассказывает

Ируке холодно. Этот холод не похож на одну из разновидностей суйтона — он не окатывает тебя, а пробирается стальными иглами под кожу. Он имеет центр, сердце, ядро. Холодно. А ещё очень страшно. Страх, наверное, и является тем самым холодом. Он душит, душит, заставляя дыхание вылетать из ноздрей затухающе, подобно умирающей птице. Губы судорожно пытаются поймать остатки необходимого забившему тревогу организму кислорода. Умино даже не спит. Он не дремлет. Он не может погрузиться в полноценный сон четыре дня — спит урывками. Четыре гребанных дня назад Какаши должен был вернуться с миссии. Черт, Ирука сам вручил ему свиток с заданием. Воспаленное сознание, лишенное все четыре дня адекватного сна, рисует картины, одна ужаснее другой. Он выдал ему смертный приговор. Какаши уже не вернется, нет. Поздно метаться. Сегодня ночью, а может, завтра утром, его уже поведут к Ибики, чтобы опознать труп. Это если от трупа ещё что-нибудь останется. На миссиях ранга S, обычно, не остаётся даже пепла. Обветренные губы дергаются в приближающейся истерике. Ируке хочется рвать волосы на голове, кричать, плакать, выражать свои эмоции хоть как-нибудь, однако… Последняя нить в душе, надежда. Она заставляет чуунина брать себя в руки. Она заставляет терпеть холод и страх с мужеством, достойного не всякого Хокаге. Она держит. Слабо, но нерушимо. Нить вибрирует, подобно струне арфы, когда Ируку, уже почти спящего, со спины обволакивает родное тепло. Нить начинает издавать звук. Холодное ядро внутри него хрустит, как лёд, брошенный в теплую жидкость. Хрустит и разваливается на хренову тучу осколков. Ирука знает, что они опять срастутся, когда Какаши уйдет. Знает и то, что страх, ныне отступивший, вернётся. Но сейчас ему всё равно. Ируке тепло. Ируке хорошо.