Цветы и каджал

В утро, когда Арджуна проснулся женщиной, ничего особенного не произошло. Солнце не поднялось на западе. Молоко не превратилось в желчь. Ни единого дурного знака — славный город Индрапрастха просыпался под голоса уличных торговцев и мычание коров. Всё было как должно быть. Кроме одного. Сперва Арджуна этого даже не понял. Зевая, он заметил лишь, что его ладонь будто бы стала меньше. Он потянулся, смаргивая остатки сна — и замер, когда шёлковая простыня соскользнула с груди. Соскользнула как-то неправильно. Он глянул вниз и оцепенел. — Какого ракшаса? Его голос, прозвучавший в залитых солнцем покоях, был хриплым ото сна — но, без всякого сомнения, женским. Первой мыслью стало: «Майя». Он знал, как демоны играют с людьми. Но демон, решивший поиграть с сыном Индры, был либо отчаянно храбрым, либо отчаянно глупым. — Кто ты? — крикнул он. — Покажись! Тишина. «Майя», — подумал Арджуна упрямо. — «Иллюзия. Глаза легко обмануть». Но то, что видели глаза, подтверждали и пальцы. Мозоли от тетивы никуда не делись — но кожа вокруг них была куда нежнее, чем он помнил. Кольца, которые Арджуна снял на ночь, стали велики и сваливались. Одно укатилось в угол и, глухо звякнув, легло там в пятно солнечного света. Груди тоже не мерещились. Упруго проминались под пальцами, ложась в руку именно так, как и следовало женской груди. И, — рука, помедлив, спустилась ниже, — то, что в писаниях сравнивалось с распустившимся лотосом и жемчужной раковиной, тоже было на месте. Арджуна убедился в этом, когда палец провалился до конца во влажную глубину. «Прекрасно, — подумал он, отрешённо пялясь в угол, где блестело убежавшее кольцо. — Братья Пандавы, оплот дхармы и нравственности. То впятером на одной женятся, то ракшаси детей зачинают, то девицами становятся. Что люди скажут?» Он швырнул подушку в угол и расхохотался. * * * На самом деле, конечно, было не до смеха. — Как? — спросил Юдхиштхира, наверное, раз в десятый. — Как тебе удалось? Видимо, он думал, что если спрашивать долго и громко, небеса услышат — и исправят ошибку. Старший брат бывал временами наивен. — Арджуна, серьёзно. Чем ты провинился перед богами? — Откуда я знаю? — не выдержал Арджуна. — Храпел громко, наверное! Потому что спать я ложился мужчиной и воином! Слышать собственный голос, звонко отдающийся под сводами, было дико. Он узнавал его — и не узнавал. — Я даже не уверен, имею ли право быть с тобой наедине. Ты… ты, может, оденешься? — Я одет, — хмуро ответил Арджуна. Он намотал на себя вчерашнее дхоти, чтобы не предстать перед братом и царём в непотребном виде. — Не говори, что не видел меня раньше одетым по пояс. Юдхиштхира перестал наконец ходить кругами и встал перед Арджуной. Лицо у него было скорбное и решительное. Это не предвещало добра. — Ладно. Не знаю, за что эта кара — но я обещаю принять тебя, мужчиной или женщиной. Будет у меня четыре брата или же три брата и одна сестра — это не изменит моей лю… Он осёкся. Наверное, на лице Арджуны отразилось что-то совсем чудовищное. — Юдхиштхира, — сказал он севшим шёпотом, — я люблю тебя. Тоже. И я счастлив, что ты примешь меня даже баньяновым чурбаном или говорящей косточкой от финика. Но я всё ещё Арджуна, и, прошу тебя, не неси этих… благочестивых речей про сестру больше нигде и никогда. И ни при ком. Пожалуйста. Юдхиштхира качнул головой. — Думаешь, это временно? — Не думаю. Уверен. Даже если это чьё-то проклятие… я победил Индру, царя богов! Думаешь, я не справлюсь с тем, кто наслал это? — Ты победил Индру, — согласился Юдхиштхира. — Но, во-первых, с тобой был Кришна. А во-вторых, будем откровенны: Индра, как отец, тебя явно щадил. Арджуна хотел было возмутиться, но старший брат ещё не кончил говорить, и пришлось закрыть рот. — И оденься всё-таки. Я пришлю за твоей женой. Не уверен, что стоит смущать служанок, которые помнят тебя иначе… или, тем более, слуг. Арджуна застонал про себя, но спорить не стал. * * * — Это теперь всегда так будет? Арджуне хотелось верить, что в голосе Субхадры звучал ужас. Только ужас. Ничему иному тут не было места — и блеск в её глазах, конечно, говорил лишь о непролитых слёзах. — Нет. Какой-то демон решил посмеяться. Пусть смеётся перед смертью. — А-а… Разумеется, это был вздох облегчения, а не разочарования. Разумеется. Субхадра ещё раз обошла Арджуну кругом. Приложила к его плечу конец одного из сари, в беспорядке валявшихся на полу. — Тебе хорошо в красном. Но не в алом, а в таком… как зацветающая ашока. Алое уже Драупади носит, будете сливаться. Арджуна скрипнул зубами. — Субхадра. Просто помоги мне замотаться во что-нибудь. — Господин мой, — возразила Субхадра, — ты же из царского рода! Разве ты раньше заматывался во что-нибудь? Вот, смотри, цвет морской волны тоже подойдёт. Это я ещё из Двараки везла, но так ни разу и не надела. Как раз и чоли под него есть… С тоской и подозрением Арджуна уставился на малинового цвета чоли. Он не был уверен, что хуже — видеть просвечивающие сквозь сари соски или же ощущать, как что-то давит на грудь, не давая о ней забыть. — Оставь. Не надо. — Как скажешь. Драупади тоже не носит, а мне без него неудобно. — Драупади знает? Блеск в глазах Субхадры померк. — Знает. — И… что? Вздохнув, она присела на край ложа, комкая шёлк в руках. — Идти к тебе не захотела. Просила кое-что передать. — Так передай. Субхадра тоскливо сморщила нас. Пересказывать слова старшей жены ей явно не улыбалось. Но деваться было некуда. — Царица Драупади сказала: «Я не удивлена. Арджуна — сын Индры, а всем известно, что до того, как прослыть Тысячеглазым, Индра был проклят стать Тысяче...» Она запнулась. Арджуна не сомневался, что Драупади произнесла слово целиком. — В общем, царица думает, что ты пошёл по стопам отца. Спутался с какой-то апсарой, а может, не апсарой, а ракшаси, а может, не ракшаси, а… — А обезьяной, — закончил Арджуна мрачно. — Я тебя понял. Мне даже жаль разочаровывать царицу. Ни апсар, ни обезьян у меня не было. И ничей ревнивый муж меня не проклинал. «Увы», — едва не добавил он. По крайней мере, когда Индра обнаружил себя покрытым тысячей йони, как весенний пруд — тысячей лотосов... он хотя бы уже знал, кто это сделал. — Господин, это же Драупади, не сердись на неё! Она всегда такая! Арджуна качнул головой. Волосы, непривычно тяжёлые и длинные, защекотали спину. Ещё вечером они едва доставали до лопаток, а утром… Утром Арджуна сполна оценил тяготы женской участи, когда бездумно бухнулся задницей на ложе — и едва не зашипел от боли. Это теперь каждый раз проверять, не садишься ли на волосы? — Я не сержусь. Я знаю Драупади. Дворец не полыхает — уже хорошо. Субхадра тихонько прыснула. В народе ходили слухи, что Драупади — аватара Лакшми. И год от года эти слухи становились всё громче. В самом деле: царица, рождённая жертвенным огнём, может ли быть простой женщиной? А взгляд её вы видели? А улыбку? А поступь? В том, что Драупади — чья-то аватара, Арджуна и сам почти не сомневался. Но Лакшми? Милейшей Лакшми? Думать о том, какое божество смотрело из глаз его жены, было жутковато. Пару раз, перебрав с выпивкой, Арджуна пробовал выпытать правду у Кришны, — уж он-то должен знать! — но Кришна с присущим ему мастерством переводил разговор на погоду. И это подкармливало худшие подозрения. — Слушай, а тику? Мы наденем тебе тику? — Субхадра бросилась к раскрытой шкатулке у зеркала. Золото зазвенело под её пальцами. — Как думаешь, можно? Её как бы носят женщины, у которых есть муж… С другой стороны — её носят женщины, которые в браке! А ты в браке аж четыре раза! — Субхадра, — сказал он резко, — я не женщина. Когда я оденусь, я пойду упражняться в стрельбе, а не красоваться перед зеркалом. Дай мне любое сари и прекрати болтать вздор. Шкатулка захлопнулась. Во взгляде Субхадры была растерянность и горечь. Что на него нашло? Говорить с ней так... — Если идёшь упражняться, — сказала она тихо, — чоли лучше всё-таки надень. Без него бывает больно, когда резко двигаешься. Он поднял отброшенное чоли. Замялся. Золочёные шнуры свисали до пола, как мёртвые змеи. — Покажешь, как? — Ну, сам ты тут ты не справишься. Убери волосы. Нет, совсем убери. Так, а теперь повернись… Он повиновался. Субхадра принялась затягивать узел между его лопаток. Совесть кольнула тупой иглой: Субхадра хотела помочь. Не заламывала руки, не стенала, — как стенали бы многие жёны, оказавшись в такой глупой и двусмысленной ситуации! — а пыталась что-то для него сделать. Кто ещё на такоё способен? Может, всё потому, что она была сестрой Кришны. Она с детства привыкла не принимать жизнь близко к сердцу. — Извини, — сказал он одними губами. — Я не в себе. — Вижу. Она легко поцеловала его в угол рта. Сейчас ей не пришлось подниматься для этого на цыпочки. Поцелуй вышел тёплым, и это слегка успокоило. Хоть что-то осталось прежним. — Знаешь, что, господин? Поговори с моим братом. Арджуна вздрогнул. Нет, эта мысль закрадывалась и в его голову — кто ещё мог помочь, как не Кришна? И он как раз, волей случая, был здесь, во дворце. Но… Но. — Я не хочу, чтобы он меня сейчас видел. — Почему? — возмутилась Субхадра. — Ты выглядишь достойно! Особенно если наденешь тику! И Кришна никогда не позволит себе посмеяться над тобой! Встретившись с ним взглядом, она запнулась. — Ну… во всяком случае, посмеяться зло. — Не сомневаюсь, — кисло сказал Арджуна. — Твой брат Мадхава добр и благ, и все про это знают. Пойду-ка я лучше постреляю. * * * Полуденное солнце сжирало тени. Утирая со лба пот, Арджуна неторопливо подошёл к упавшей в песок стреле. Изумрудный овод висел на ней, ещё подёргивая лапками. Стрела прошла сквозь оба его глаза. Стряхнув овода, Арджуна протёр стрелу и уже прицелился в муху на камне вдалеке, когда за спиной раздалось: — А вдруг этот овод был заколдованным брахманом? Кришна. Арджуна тихо выдохнул и прикрыл глаза. Он не знал, рад или нет. — У него было время проклясть меня, пока стрела летела. Не успел, так кто ему виноват? Кришна смешливо фыркнул. Чем дольше Арджуна его не видел, тем чаще возвращался к нему в мыслях — и эти мысли, как морская вода, были теплы и горчили на языке. Нет, Арджуна не молился ему, кто бы что ни говорил. Но ему нравилось хранить внутри что-то настоящее. Раковину с гладкой розоватой сердцевиной, которая шепчет о море, бесконечности и покое. А потом они встречались наяву. И Арджуна вспоминал, какая же Кришна всё-таки заноза. — Пхальгуна, а правду говорят, что когда стреляешь, грудь мешает? В голосе Кришны было столько приторного сочувствия, что зубы заныли. — Нет, — сухо ответил Арджуна. И промазал. Грудь ему не мешала. Ему мешало всё тело. Для женского оно оказалось крепким — по крайней мере, с весом Гандивы справлялось. Но оно было другим. Иначе двигалось. Иначе притягивалось землёй. И даже то, что Кришна видел его, ощущалось… неправильно. На долю мига он испытал дикое, бессмысленное желание поправить сари. О, боги. Тряхнув головой, он обернулся. Кришна смотрел, как всегда — лукаво, но тепло, и от этого тут же стало легче. Кришна всегда смеялся, но никогда не смеялся зло. Не над Арджуной. Ещё одна неизменная вещь в этом мире. — Мадхава, — сказал Арджуна, — ты у нас самый умный. Подскажи что-нибудь. Жить в таком виде я не собираюсь. — В каком в таком? — возмутился Кришна. — Хочешь сказать, женское тело — это позорно? Хорошо, что тебя не слышит твоя жена! И её сестра! И моя сестра, которая твоя другая жена! И… — Ладно, ладно, — Арджуна поднял свободную ладонь, сдаваясь. — Не позорно. Невыносимо. Так лучше? Ты представляешь, что скажет Дурьодхана, когда узнает? Его хохот за Гималаями услышат! А Карна… Он больно укусил себя за губу. Нет, вряд ли Карна стал бы насмехаться — но его лицо… Его лицо Арджуна представлял в красках. Как и всё то, что Карна скажет, когда Дурьодхана отхохочется. «Арджуна не хотел биться с сыном суты — его право, я же не хочу биться с женщиной! Дайте ей цветочную гирлянду, дайте чёрный каджал для глаз и уведите в покои. Ей не место среди нас, как лотосу не место под ногами боевых слонов...» Арджуна почти слышал его самодовольный голос. И истерические всхлипывания Дурьодханы на фоне. Хотелось убивать. — Ладно, — сказал Кришна. — Оставь своих мух в покое. Давай думать. Он рассеянно пробежался кончиками пальцев по флейте. — Что в Среднем мире может привести живое существо к смене пола? Во-первых, проклятие. Но ты утверждаешь, что аскетам в последнее время на ноги не наступал и чужих жён не соблазнял. — Разве что во сне. — Так и запишем, — сказал Кришна серьёзно. — Мадхава, ну зачем мне чужие жёны? Мне своих порой много. Кришна закатил глаза. — Ладно, допустим, я поверил. Второй вариант — обменяться полом с другим живым существом. Ракшаси, якшини, какая-нибудь своеобразно мыслящая апсара… точно никаких сделок с ними не заключал? — Я столько не выпью. С тихим смешком Кришна поддел его флейтой под локоть. — А как же папина кровь? — Другая половина крови у меня от мамы. А она — очень здравомыслящая смертная. И сому пробует только в храме. — Принято. Остаётся третий вариант — испытание. Оно порой выглядит почти как проклятие, но смысл его всё-таки иной. Арджуна недоуменно сощурился. — Испытание? На что? И от кого? — Откуда мне знать? — Кришна пожал плечами. — Если это испытание, то никто не скажет лучше тебя, зачем оно. Подумай сам. — О чём думать? Какой здесь может быть смысл? Я не смогу выполнять свои обязанности? Я не управлюсь с Гандивой? Пф-ф! — Он приподнял лук, с любовью коснувшись его изгиба лбом. — Ты свидетель! — Не думаю, что дело в Гандиве. Он принадлежит тебе. И это не изменится, носишь ты доспехи или... — Кришна окинул его взглядом — ...или сари весёленькой расцветки. — Это сари твоей сестры, — буркнул Арджуна. Затылок взмок, хотя солнце ушло за облака и больше не палило. Некстати вспомнились ходившие в народе байки — мол, Кришна в своей Гокуле только и знал, что воровать сари у пастушек... Сам Кришна, услышав это, делал круглые глаза. Но Арджуна чуял: байки не врут. Кришна кивнул. — Да, я помню. Цвет моря и золота. Говорила, будет напоминать ей о Двараке — но, видимо, недолго по ней скучала… Всё-таки подумай, Арджуна. Будет совсем глухо — приходи, подумаем вместе. — Конечно, — сказал он вслух. А про себя подумал: «Не стоит». * * * Царица Драупади была спокойна. По сравнению с утром — так точно. — Как ты? — спросила Субхадра, комкая край расшитого золотом паллу. К присутствию Драупади она почти привыкла, и ей хотелось верить, что это взаимно. Во всяком случае, Драупади больше не пыталась прогнать её из дворца. И не поджигала взглядом землю под её ногами. Если это не любовь, то что тогда любовь? И всё-таки иногда рядом с царицей ей хотелось поёжиться. — Я молилась Вишну, — сказала Драупади. — Вишну? — Ну, сперва я, разумеется, попыталась найти Кришну. Но не смогла. По-моему, наш духовный светоч от меня прячется. Субхадра вздохнула. Очень хотелось защитить честь брата, сказать, что он бы… да никогда… но она и сама знала: когда. Кришна мог. — Тогда я обратилась напрямую к Вишну. Говорят же, что во мне есть частица Лакшми. — Драупади пожала смуглыми точёными плечами. — Не знаю, насколько это правда. Но Вишну мне ответил. — И что же он ответил? — Не волноваться и ждать. Субхадра подпрыгнула. — Господин сразит того, кто наслал проклятие? Я знала! Я не сомневалась! — Этого Вишну не говорил, — качнула головой Драупади. — Он лишь сказал не волноваться и ждать. — Вот как? Странно. Ну… мы в любом случае не ставим слова господа Вишну под сомнение, верно? Она намотала кончик косы на палец, помолчала немного, и наконец не выдержала: — А даже если это случится не сразу — всё равно ничего страшного, а? Может быть, ей показалось. А может быть, царица Драупади и правда едва заметно, одним уголком губ, улыбнулась — и тут же закусила улыбку. — Ему бы не помешало узнать, что такое месячное очищение. И как это мило, когда у тебя болит живот, а ты должна улыбаться и украшать собой мир. О, и ещё щетина. Как жаль, что ни у меня, ни у тебя нет на лице щетины. Ради такого случая я бы даже согласилась её отрастить. * * * — Чувствую себя глупо, — сказал Вишну. В садах Вайкунтхи бродил тёплый ветер. Поднимал опавшие лепестки, запутывал их в волосах неподвижно сидящего бога. Невидимый в траве ручей пел о любви и свободе. — Ну что ему неймётся? Вечно выдумает что-то, а мне потом делать серьёзное лицо и отвечать... — Ты сам его таким создал, — напомнила Лакшми. Сняв со ступни Вишну белый лепесток, она сдула его с ладони. — Я не создавал. Я позволил части своей сущности проявиться в смертной оболочке на земле, и... — ...и в той оболочке проявилась твоя самая беспокойная и жадная до приключений часть. Кто бы сомневался. Вишну поморщился. — Я бывал женщиной, — сказал он сухо. — Но я бывал ей сам. Я бывал ей для дела. Я всех спас! И тут же вернул всё на круги своя! — Конечно, — сказала Лакшми самым серьёзным тоном, на какой была способна. — Именно так. Никто не сомневается, господин. Вишну окинул её тяжёлым взглядом и прикрыл глаза. * * * Под вечер он нашёл Кришну в храме Шивы. Шивалингам, ещё не просохший после недавней пуджи, темнел на фоне белой стены. Растянувшись лицом в пол, Кришна не шевелился. Волосы закрывали его лицо. То ли лучший из рода Яду пребывал в глубокой медитации на Шиву, то ли... Арджуна посомневался бы чуть дольше, не донесись из-под спутанных чёрных кудрей тихий, с присвистом, всхрап. Усмехнувшись, Арджуна сел в полулотос чуть поодаль. Солнце почти касалось горизонта. На сыром камне лингама умирали лепестки жертвенных цветов. Хороший вечер, подумал Арджуна. Сидеть бы так и сидеть. Он будет спать, а я — смотреть на него, и говорить ни о чём не придётся. — А вот и ты, — пробормотал Кришна. — Явился… как апсара к мудрецу... От души потянувшись, он сел и убрал волосы за уши. Без короны он казался младше, чем обычно, и будто бы проще. Проще и красивее. В полном облачении, в блеске золота, Кришна бывал неотличим от храмовых изваяний Вишну — словно камень ожил и сошёл с постамента, позвякивая ожерельями. Только что руки две, а не четыре. Сейчас же, встрёпанный и чуть припухший ото сна, Кришна выглядел на удивление человеком. И эта мысль отдавалась болью за рёбрами. Статуе Вишну никогда не хотелось пригладить волосы. — Я последовал твоему совету, — сказал Арджуна, проглотив «апсару» и общую двусмысленность сравнения. — Я побыл с собой наедине. — И? — И, кажется, нашёл причину. Голос звучал странно. Всё ещё выше, чем Арджуна привык — но для женщины глухо, слишком глухо. Зря он не догадался прочистить горло заранее. — Уже? Всего за день? Ты потрясаешь меня, о тигр среди кшатриев. — Кришна зевнул в ладонь. — Или тигрица… Теперь даже не знаю. — Мадхава! — Извини. Не мог удержаться. Может, мы прогуляемся, и ты обо всём расскажешь? — Он указал глазами на лингам. — Не люблю беседовать при посторонних. Обычно Арджуна заметил бы, что тайн от Шивы у него нет. Богу богов можно было доверить и жизнь, и душу. Но сейчас… — Как скажешь. Он даже себе не хотел признаться, что радуется отсрочке. * * * Солнце наполовину утонуло за горизонтом. Гроздья цветущей ашоки казались сейчас цвета крови. Кришна мимоходом поймал одну из гроздей, и его ладонь стала красной от пыльцы. — Хорошо дышится. — Угу. Они шли по краю леса. Кришна не торопился начинать разговор — наоборот, будто забыл о нём, наслаждаясь прогулкой. Вертел головой по сторонам, подзывал свистом птиц. Голубые зимородки выпархивали к нему прямо из-под ног. Кришна с удовольствием чесал им перья на груди и отпускал. Кончилось тем, что с веток ему на голову свалился здоровенный филин с шалыми жёлтыми глазами, и свистеть Кришна перестал. Всё как всегда, подумал Арджуна. Почти. И кажется, будто только я помню об этом «почти». — Мадхава. — А? — Храм Шивы уже далеко. Птицы не считаются посторонними? — Если только среди них нет заколдованных брахманов, — сказал Кришна серьёзно. — Но этого не узнаешь, пока он тебя не проклянет. Так что ты хотел рассказать? Арджуна сглотнул горьковатую слюну. Легко прослыть храбрым, на самом-то деле. И даже бесстрашным. Гандива в руках, кровь бога в жилах — и само небо целует тебя в макушку: ступай и победи! И вот про тебя уже шепчутся: ты и слова-то такого — «страх» — не знаешь, и против целого войска выступишь, не чихнув… Может, и не врут. Но сейчас ты идёшь, замотанный в чужие тряпки, и чувствуешь себя нагим, как никогда, и ладони у тебя мокрые. Хоть бы это не попало в писания. Пандавам с детства говорили, что каждый их шаг потом воспоют и каждое слово перескажут, так вот это — не надо! — Это моя вина, Гопала. Не знаю, кто из суров или асуров это сделал, но это очень недобрый сур или асур... и очень зоркий. Зорче, чем я сам. — Неужели? Так бывает? Арджуна скрипнул зубами. — Бывает. На меня напала куриная слепота. А он разглядел это во мне — и не просто разглядел, а выставил всем на потеху. — И что же это? — Кришна скорчил рожицу. — Ты тайно жаждал носить цветы в волосах и красить глаза каджалом? Пф-ф, Арджуна! Я так делал, и ничего мне за это не было! Почему он смеётся, святая Тримурти? Почему он смеётся даже сейчас, когда я вот-вот выну своё сердце и положу в пыль у его ног? — Кешава. Пожалуйста. В слоновьей заднице я видел этот каджал. — И зря. Тебе пойдёт. Он всё ещё смеялся. И… оттягивал момент? Ему совсем не было интересно узнать, что же Арджуна там осознал? Настолько не было интересно, что он заговаривал зубы и не давал сказать главное? Он повернулся к Кришне и впервые за вечер поймал его взгляд. Кришна закусил усмешку и отвёл глаза. Конечно. Он знал всё и так. С самого начала. — Мадхава… — Я помню, как меня называют, Арджуна. Ты скажешь сегодня что-нибудь новое, или будешь перечислять все мои имена? В горле пересохло. Арджуна думал о пастушках Гокулы, думал о царевнах Двараки. Он завидовал всем им — женщинам, которые танцевали с Кришной на истоптанной траве, всхлипывая и и хохоча перед тем, как в эту траву упасть. Арджуна Дхананджайя, гордость рода, позор рода. Это не попадёт в писания, потому что иначе Арджуне придётся убить писца. — Даже не знаю, — сказал он хрипло, — могу ли я правда сказать что-то новое для тебя, Мадхава. Прикрыв рукой лицо, Кришна покачал головой. — Друг мой. Я поражаюсь, какой ты иногда умный, а иногда наивный. Я — аватара Вишну. Кама — его ипостась. За столько лет не сложить два и два? И впрямь куриная слепота. Арджуна едва не расхохотался, хотя весело ему не было. — Да. Я осёл. Я надеялся, ты никогда не узнаешь. А ты никогда не подавал вид, что знаешь. И этот... этот асур, эта тварь, что посмеялась надо мной... — Арджуна, — перебил Кришна, — почему ты так упёрся в мысль, что над тобой посмеялись? — А как иначе? Он с ненавистью дёрнул край паллу. Шёлк затрещал, но выдержал. — Посмотри на всё под другим углом. Усевшись на изогнутый корень баньяна, Кришна скинул чаппалы. Пошевелил пальцами на ногах и вынул застрявший листик. Он был так спокоен, будто рассуждал о правилах варки риса для прасада. — Конечно, я молчал о том, что знаю. А ты... ты просто молчал. Мы оба знаем правила. Священен лишь союз лингама и йони, Шивы и Шакти. Пролить семя не в йони — значит, пролить семя зря, а этого нам не велено. — Да, — сказал Арджуна. Он никогда не переставал помнить об этом. — Ты дорог мне. Ты и сам знаешь. — Кришна говорил мягко, и, казалось, искренне. — Никакая твоя мысль, никакое желание не может меня оскорбить. Но я скорее съем корову, чем толкну тебя на грех. — И это я тоже знаю. — Но сейчас, — просто подумай об этом, — мне не придётся толкать тебя на грех! Греха нет! Арджуна поперхнулся. Может быть, ему это чудится. Может быть, это всё ещё майя, бесконечно искусная майя... нет, никакая майя не нарисовала бы огромного рыжего муравья, ползущего по колену Кришны. Кришна нетерпеливо смахнул его на землю. — Мадхава, — сказал Арджуна, цепляясь за соломинку здравого смысла, — как нет? Я женат. — Да? А быть женщиной в браке с женщинами тебя не смущает? Об этом скользком моменте он старался не думать с самого утра. — Хочешь сказать, они больше не мои жёны? Хотя мы провели обряд, поклялись, связали наши одежды? — Нет, нет! Я этого не говорю! Я лишь говорю, что твоё положение… неоднозначно. Хочешь уверенности — придётся искать указания из шастр. Сомневаюсь, кстати, что их там много. А тут перед тобой сидит воплощение самого Вишну — но если его слова для тебя ничего не значат... — Значат, — мрачно сказал Арджуна. Не было человека, чьи слова значили бы для него больше, чем слова Кришны. Но… — Мадхава, ты правда зовёшь меня на ложе? — Нет, конечно! — возмутился Кришна, оглядываясь. — Где ты видишь тут ложе? Я зову тебя в траву! Соломинка хрустнула и надломилась. — Ты смеёшься надо мной? — Нет. Ну, только если чуточку. Но в целом — нет. — Тут какой-то подвох? — Нет. — Если я соглашусь, из-за баньяна появятся Шива, Брахма и ещё охапка суров, и они облекут моё имя позором? — Да нет же! — Мимо проедет какой-нибудь царь, примет нас за оленей и застрелит? — Арджуна! Это ваш лес! Какие тут могут быть чужие цари?! — Откуда я знаю, они всегда невовремя! — Арджуна не сдержал нервный смех. — Мы в Бхарате! Тут не бывает без подвохов! Кришна закатил глаза. — Да, о разумнейший. Даже спорить не буду. Поэтому знаешь что? Сейчас мы ещё немного погуляем, посчитаем звёзды и вернёмся во дворец. Может, по дороге встретим того самого асура с проклятьем, и ты оторвёшь ему голову, я в тебе не сомневаюсь. Всё вернётся на свои места. Будем жить как жили. И, вспоминая, что у тебя был шанс, — один-единственный, — ты убедишь себя, что поступил верно, отказавшись. — Заноза, — сказал Арджуна одними губами. — Откуда у тебя на языке столько яда? — Ну, когда я был совсем маленький, ко мне пришла одна ракшаси и попыталась покормить грудью… Но это другая история. Идём? Он встал с баньянового корня, отряхивая дхоти. Волосы упали ему на лицо. В горле у Арджуны стало горько и сухо. — Подожди, — проговорил он. — М-м? — Я поцелую тебя. Один раз. И никто не узнает. Кришна усмехнулся, но ничего не ответил. Сейчас он был выше ростом, — нет, Арджуна был ниже, — и это было странно. Сколько раз он видел его лицо вот так, вблизи? Сколько раз они обнимались на глазах у всех? Оказываясь рядом, они липли друг к другу, как мокрые цветы после дождя. Все видели это, и никто не находил странным. Знали бы они. Поймав пальцами спутанную чёрную прядь, Арджуна прильнул к чужим губам. Кришна выдохнул ему в рот — и отстранился. Арджуна клацнул зубами в бессильной попытке продлить поцелуй. — Мадхава!.. — Один раз? Ты ведь сам сказал. — Перестань. — Арджуна пытался дышать ровно. Не получалось. Ныло в низу живота, и это чувство, знакомое и незнакомое, напоминало, почему он всегда избегал обнимать Кришну слишком долго. — Не могу удержаться, — сказал Кришна виновато. — Таким меня придумали. Поцелуй ещё раз. От него пахло мёдом. Мёдом и чем-то неземным. Это безнадёжно, подумал Арджуна. Когда умираешь от жажды и видишь море, нельзя сделать глоток и идти дальше. Будешь пить, пить и пить, даже зная, что никогда не напьёшься и соль высушит тебя изнутри. Проще не думать. Проще послушно умереть у чужих стоп под плеск волн. Волосы у Кришны на затылке были влажные. Сжимая их в кулаке, Арджуна понял: пальцы дрожат. Кришна не возражал — запрокинул голову, подставляя смуглое беззащитное горло. Серьёзно? Можно? Он столько мечтал об этом, что впору проткнуть руку колючкой до крови, лишь бы убедиться: это не сон. Кришна хочет, чтобы его целовали в шею. Он целовал. «Она», — напомнил неприятный голос внутри, — «ты нужен ему только как «она». Но слушать его было некогда. На языке таяла соль. Кришна тихо постанывал, вжимаясь в его бедро твёрдым горячим лингамом. Арджуна смутно понимал, что и сам стонет, что колено Кришны уже между его ног, и шёлк промок насквозь. Внутри что-то отдавалось нетерпеливой болью. Сперва ему казалось, эта боль не такая острая, как та, которую он знал мужчиной — но он ошибся. Она была беспощадной. И она шла из глубины тела. — Арджуна… хватит… дай сниму с тебя эти тряпки. Сари сбилось у пояса. Кришна не стал распутывать — просто рванул. Ткань затрещала. Кажется, Арджуна должен был Субхадре новое сари. Но это потом. Он охнул от дикого, чудовищного удовольствия, когда Кришна скользнул рукой между его бёдер. Перед глазами поплыло. Кришна знал, что делал — его пальцы были знакомы с лепестками лотоса, знакомы слишком хорошо, и Арджуна застонал, вцепляясь ему в спину. Двумя пальцами Кришна скользнул глубоко внутрь, а одним… одним… — Видишь, — посмеиваясь, шепнул он, — мы ещё даже не легли, а я уже могу сделать с тобой что захочу. Ответить Арджуна не мог. Он не мог даже толком глотнуть воздуха. Это... Он любил женщин, разных женщин, но никогда не думал, что это так… Внутри разливалось горячее золото, и, наконец, вскипело добела. Оглушённый, он выдохнул и уткнулся в плечо Кришны мокрым лбом. Сквозь тело пробегали волны древнего, безымянного океана, и за их шелестом не слышно было мыслей. — Тебя ноги не держат, — заметил Кришна безмятежно. — Держат. Арджуна легко укусил его в плечо. — Может, ляжем? Или из упрямства ещё постоим? Ноги и правда держали, — кшатрий всегда кшатрий, даже в рваном сари, — но опуститься на землю было облегчением. В густеющих сумерках глаза Кришны горели чёрным, как угли. Арджуна склонился над ним, чтобы поцеловать, но придавил локтём свои же волосы и тихо выругался. — Заплёлся бы ты, герой… — Кришна засмеялся. — Хочешь ещё? Или силы тебя оставили? Он провёл ладонями по его телу, от ключиц до бедренных косточек — и Арджуна с удивлением понял: он хочет ещё. И может ещё. Огненное золото не ушло, оно тлело внутри. И Кришна — Кришна лежал перед ним, распалённый… — Я понял, чем хорошо родиться женщиной. — Арджуна слегка сжал его лингам сквозь ткань дхоти. Кришна с тихим стоном толкнулся ему в руку. — Да? Готов попробовать в следующей жизни? Я поговорю с кем надо… — Опять смеёшься. — Почему? Представь: я мог бы взять тебя в жёны. — Меня и ещё шестнадцать тысяч жён. — Ты будешь старшей. — Кришна выгнулся под его рукой. — Подожди. Дай сниму… Дхоти, при свете дня ярко-жёлтое, сейчас бледнело размытым пятном. Сбросив его, Кришна почти слился с иссиня-чёрным мраком. На ощупь Арджуна нашёл его руки и сплёл пальцы со своими. Осторожно сел сверху, упираясь напряжёнными коленями в землю. — Мадхава… Кришна издал горлом невнятный звук. Его лингам был горячим и бархатистым на ощупь. В горле у Арджуны пересохло. Сколько он мечтал об этом? Дотронуться вот так. Заставить ёрзать, заставить стонать… Колесница Чандры выплыла из-за облака, и в лунном свете стало видно лицо Кришны, искажённое сладкой болью. — Ну? — Сейчас, — сказал Арджуна непослушными губами. — Сейчас… Он приподнялся, направляя лингам в себя. Попасть удалось не сразу — но те несколько мгновений, пока головка скользила между ног, заставили его прикрыть глаза от удовольствия. Кришна закусил губу и медленно приподнял бёдра. — Как тебе? — спросил он хрипло. — Не молчи. Говори. Говорить было трудно. Все мысли вытеснило незнакомое чувство в низу живота. Боли не было, но йони то и дело, помимо воли, сжималась вокруг лингама, посылая золотые искры вглубь тела. Арджуна попробовал двинуться — и застонал сквозь зубы. — Мне странно. — Не спеши. Будешь спешить… — Кришна, я не вчера родился, я знаю, что делать! Кришна рассмеялся, запрокинув голову. Его зубы блеснули в свете луны. Луны… Арджуну как булавой по голове огрело: Чандра со своей колесницы их видит! Впрочем… чего Чандра каждую ночь не видит? И вряд ли двое, занятые любовью — худшее из всего, чему он был свидетелем. — У тебя длинные волосы, — Кришна будто подслушал его мысли. — Если боишься чего-то — закрой нас. — Я не боюсь. Он сомкнул веки, прислушиваясь к волнам океана внутри. Тот всё ещё был здесь. Колыхал тёмную пену и пыль от золотой скорлупы. Арджуна колыхнулся вместе с ним — медленно, плавно. Потом ещё раз. И ещё. И ещё. Сделать вдох удавалось через раз. Кришна шептал что-то, гладил его грудь и плечи, ловил пальцы, чтобы прижать к своим губам — и, наконец, умолк. Лишь дышал шумно и рвано, толкаясь бёдрами. Это оно, подумал Арджуна. То, что мне было нужно. Пусть не так, пусть не навсегда — но если завтра придётся умереть, я буду умирать, помня его лицо, и как он целовал мои пальцы, и как он… — Люблю тебя, — выдохнул Кришна. Арджуну словно водой окатило. — Что? Он замер, почти выпустив лингам из себя. Ослышался? Вместо ответа тот недовольно застонал — и повалил Арджуну на землю. Роса на листьях обожгла разгорячённую кожу. Возмутиться Арджуна не успел: миг спустя он уже лежал на лопатках, и луна заглядывала ему в лицо равнодушным жёлтым глазом. Кришна склонился над ним и поцеловал в угол губ. Волосы, прохладные от ночной сырости, щекотали шею. Смирившись, Арджуна обнял его коленями — он никогда не представлял свою роль как «лежать и раздвигать ноги», но это был Кришна, и Кришна свою роль знал хорошо… как же хорошо… как же... Удовольствие не было в этот раз острым, не расплёскивалось искристой пеной — оно росло неторопливо и безжалостно. Он был океаном. Его пахтали, чтобы добыть амриту. С каждым толчком внутри становилось всё горячее, луна двоилась в глазах, и хотелось крикнуть: «Хватит!» — но лишь потому, что он не видел дна у воронки, куда его затягивало. Ещё толчок. Ещё. Когда океан свернулся до яичной скорлупки, он закричал. Внутри разлился мёд. Кришну тряхнуло в его объятьях, он толкнулся в последний раз и затих, уткнувшись Арджуне в шею — а сладкие судороги всё не проходили, и под веками метались всполохи. Наконец они ушли. Осталось тепло, тяжесть чужого тела и стекающая влага. — Знаешь, — сказал Арджуна, прочистив горло, — хорошо, что сегодня нет грозы. — М-м? — Не знаю, как бы я объяснил это отцу. Кришна приподнялся, заглянув ему в лицо. Одной рукой он упирался в землю, но его всё равно вело. А ведь это я его так умотал, подумал Арджуна с недоверчивым восторгом. До меня были другие, и после меня будут другие — но сейчас... У восторга был привкус горечи. — Стыдишься? — спросил Кришна. Арджуна подумал. Облизнул сухие губы. Ответил честно: — Нет. — И не надо. Индре я сам… если придётся… хотя вряд ли… — Он долго зевнул, прикрыв рот ладонью. — Чей бы слон трубил, а Индры молчал. Он на чужое зарился, и его прокляли. А я беру своё. Арджуна нахмурился, опершись на локоть. В голове ещё не рассеялся сияющий туман, и соображалось так себе… но — «своё»? — О чём ты? — А ты, о умнейший из рода Куру, так и не понял. — Что я должен был понять? Закрыв лицо руками, Кришна тихо завыл. Арджуна терпеливо ждал, пока тот отсмеётся. — Знаешь, — сказал Кришна, всхлипывая, — кажется, пока я был с тобой, мой разум соединился с великим Атманом. Так случается с аватарами. И я видел истину. Ты вернёшь себе мужской облик в тот же миг, когда осознаешь, кто и зачем это с тобой сделал. Арджуна сел, пытаясь собрать мысли воедино. — Ты уверен? — Клянусь, — серьёзно сказал Кришна. Несколько мгновений он молчал, а потом прыснул и повалился на землю, зажимая себе рот. * * * Стрела просвистела, сбив зазевавшуюся муху, и упала в песок. — Неплохо, — оценил Бхима. — А грудь стрелять не мешает? — Как вы утомили с этим вопросом, — сказал Арджуна сквозь зубы. — Ничто никогда не помешает мне стрелять. Тем более, какая-то грудь. Он поправил съехавшее с плеча чоли и поднял стрелу из раскалённой пыли. Чоли всё ещё воспринималось как что-то чужеродное, но в целом, — Субхадра была права, — больше помогало, чем мешало. Да и ожерелья, как оказалось, куда приятнее ложатся на ткань, а не на голую вспотевшую кожу. — Я тут просто думаю, — сказал Бхима. — Мы же беспокоимся. Ты этого асура, или ракшаса, или кто там у тебя, до сих пор не нашёл. И, может, ещё долго не найдёшь. А вдруг война с Кауравами? А вдруг Карна? Представляешь, что он скажет? — Нет, — равнодушно сказал Арджуна. — Совершенно не представляю, что он сможет сказать со стрелой в глотке. Но если ему всё-таки удастся — я послушаю. Он перекинул косу за плечо и снова прицелился. Муравью в ста шагах от него оставалось жить долю мига.