***
Аарониеро не просто так оказался в этих пустующих темных коридорах. Обычно сюда никто не заглядывал без особого приглашения — боялись. Неудивительно. Ведь тут могло случиться все, что угодно. И очень легко случалось то, что лишало любопытствующего жизни или же превращало его существование в сущий кошмар. Октава на славу постарался, изобретая и расставляя по всем возможным углам ловушки. Но Аарониеро как раз планировал привести в действие хотя бы одну из этих ловушек, чтобы оповестить о своем присутствии. Что это было опасно для жизни — Аарониеро не задумывался, твердо убежденный в том, что его Глотонерия легко справится с подобной безделицей, ведь он не какой-то обычный пустой или арранкар — он Эспада. Это происходило крайне редко, но сейчас ему необходима была помощь ученого, чтобы кое в чем разобраться. Он бы не хотел к нему обращаться, наверняка зная, что тот откажет. Или потребует что-то невообразимое в обмен на услугу. Но сам Аарониеро разобраться в своей проблеме не мог — стоило рискнуть. Однако ученый нигде не появлялся уже довольно давно и на собраниях тоже не присутствовал. На охоту не выходил — да ему и не требовалось, как и остальным арранкарам, пожирать других пустых, а сражаться просто развлечения ради, как те же Ннойтора или Гриммджоу Заэльапорро не любил. Так что случайно натолкнуться на Заэльапорро и зажать его в коридорах замка Лас Ночес не представлялось возможным. Видимо, заперся в своей лаборатории, занимаясь только одному ему известной научной ахинеей, которую Новено совершенно не понимал и нисколько не уважал. Зато с удовольствием пользовался знаниями Октавы, когда у Аарониеро возникали вопросы, и он не находил в этом никакого противоречия. Так что пришлось идти к ученому самостоятельно — Аарониеро терпением и способностью ждать нисколько не отличался, даже если дело было не срочное. И черт его знает, сколько там будет возиться Заэльапорро со своими подопытными. Может, полсотни лет? А Новено нужно было, как всегда, еще вчера. Сообразительностью Аарониеро тоже не отличался, потому решил, что самый надежный способ найти ученого для разговора — это зайти на его территорию, навести шума и тем самым вытащить Октаву на свет божий. Заэльапорро ведь точно не будет игнорировать свои ловушки, ведь так? Вариант, что Заэльапорро окажется слишком занят, чтобы сразу бежать и проверять ловушки, или отошлет на встречу гостю своих фрасьонов, чтобы его выдворить, Аарониеро даже не рассматривал. Удивительно, но он без труда добрался до лабораторий ученого, хоть и пришлось некоторое время петлять по затейливо изогнутым коридорам, не встретив по пути никаких ловушек и не почувствовав никакой опасности. Только фрасьоны Октавы — эти безобразные колобки и непонятного вида существа, — подозрительно косились на чужака, но не предпринимали попыток на него напасть, лишь разбегались в разные стороны, что-то недовольно бормоча. Помощи и толку от них тоже никакого не было — они были или слишком тупы, чтобы понимать, что Аарониеро от них хочет, или же просто игнорировали его. Но и в лаборатории ученого не оказалось тоже. Среди многочисленных пробирок, склянок, пищащих и мигающих разноцветными лампочками приборов, морозильных ящиков и бог знает еще какой гадости, плавающей в огромных стеклянных, чуть подсвеченных красноватым светом колб, Заэльапорро не был обнаружен. А Аарониеро разумно ничего там трогать не стал. Скорее, из соображений собственной безопасности и некой брезгливости к подобного рода вещам, чем из уважения к чужой собственности. Странно и то, что Заэльапорро сам тоже не появился внезапно из неоткуда. Ведь он, Аарониеро, пробрался туда, куда остальным путь заказан. Невозможно было представить, чтобы Октава так вот просто позволил кому бы то ни было спокойно разгуливать по его святая святых. Но факт оставался фактом — Новено был здесь и ничего не понимал: Заэльапорро куда-то исчез или самоустранился, бросив лабораторию, или следит за ним через свои многочисленные камеры и мониторы, проводя какой-то свой глупый эксперимент? Но как бы то ни было, Новено вскоре догадался поймать одного из колобкообразных фрасьонов за шкирку, словно щенка, встряхнув и приказав отвести его прямиком к его хозяину. Фрасьон некоторое время упирался, не желая сотрудничать, но быстро согласился Новено помочь, как только тот пригрозил его выпотрошить, ткнув острием своего трезубца прямо в круглое пузо фрасьона. Удивительно глупое и трусливое создание — мать родную продаст ради целостности своей шкуры. Мысль о том, что ученый может быть совершенно не готов принимать у себя непрошеных гостей, голову Аарониеро, естественно, тоже не посетила.***
Развернувшееся перед ним зрелище было чертовски привлекательным: чуть припухшие губы соблазнительно приоткрыты, дыхание влажное и уже сбилось, тело покрывает легкая испарина, отчего и в комнате, погруженной в приятный полумрак, становится жарко и душно, словно все свободное пространство заполняет терпкая и сладковатая пелена. Но ему нравится. Нравится наблюдать, как изящно выгибается тонкое тело, бедра приподнимаются выше, напряжённый член дрожит, а с головки стекает капля прозрачной смазки. У Форникарас совсем другое тело, даже если совершенно идентичное с Заэльапорро внешне. Оно совершенно во всех отношениях — ученый слишком долго над этим работал. Потому человекоподобная форма арранкара ему кажется блеклой подделкой по сравнению с этой, его настоящей. А у этой формы нет тех дурацких очков — трансформированного обломка маски пустого, которые невозможно снять и которые только мешают в такие минуты видеть потемневшие от возбуждения необычного золотого цвета глаза. Нет, его голову обвивает самый настоящей белый тонкий фигурный венец, не знак королевской власти, но символ его превосходства. Заэльапорро ведет языком по ярко-накрашенной верхней губе, закусывает порозовевшую от возбуждения нижнюю, любуясь этим жестом, повторяет пальцами движение своего языка, мягко погружает их в рот, и картинно посасывает, даже не пытаясь сглатывать скапливающуюся в уголках губ слюну, позволяя влаге стекать по длинной тонкой шее и подбородку. Томно опускает пушистые ресницы, обрамляющие правильный разрез глаз, не прекращая при этом внимательно следить за собой в зеркале. Это его заводит, и он принимает ещё более развратную позу, раздвигая бедра шире, теперь уже наблюдая, как блестящее от покрывающей его прозрачной слизи длинное фиолетовое щупальце скользит между ягодиц, упирается в розовеющее пока еще сжатое и кажущееся таким маленьким отверстие, слегка надавливает, поглаживает, обильно пачкая его в смазке, а затем медленно и постепенно погружается в его тело. — А-а-а-а-х... — он не сдерживает свои стоны и вздохи, наслаждаясь звуком собственного голоса, расслабляется, пропуская в себя щупальце глубже плавными поступательными движениями. Внимательно прислушивается к ощущениям, находит внутри то самое место, где наиболее приятно, и двигается дальше, выше приподнимая над постелью бедра и принимаясь ритмично отираться напряжённым членом о мягкую ткань подушки под собой. Он может себе это позволить — трахать самого себя настолько медленно и настолько долго, насколько ему одному этого захочется, и так, как только ему хочется. Ни с кем не делясь удовольствием и ни с кем не считаясь. От этого возбуждение лишь усиливается, отдается приятной тяжестью внизу живота, где его заполняет собственное щупальце. Ужасно хочется пустить в ход руки, приласкать жаждущий внимания великолепный, уже весь липкий от смазки, член и кончить. Но Заэльапорро не желает делать этого слишком быстро — это испортит сладостный момент ожидания и самолюбования. Наоборот, хочется всласть наиграться, позволить себе гораздо больше, чем обычно. Дойти до предела. Попробовать кончить, даже не прикасаясь к себе... Это такая гениальная идея! Так что он мысленно запрещает себя касаться, с тихим стоном вновь закусывает нижнюю губу, жмурится, убирая из-под себя подушку, сдерживаясь, оставив сочащийся, раскрасневшийся от напряжения член совсем без внимания. Но тут же распахивает глаза и смотрит, как щупальце, будто уже живя своей жизнью и совсем ему не подчиняясь, ритмично проникает дальше. Но Заэльапорро интересно, его это заводит, хочется проверить, насколько глубоко он способен его принять. Приятная истома внизу живота сменяется не менее приятными тяжестью и напряжением, граничащим с болью. Внутри уже невыносимо тесно. Сколько в нем? Плевать. Это настолько остро и великолепно, настолько потрясающе осознавать, что его тело способно даже на такое, способно от подобного получать столько извращенного удовольствия. Как раз все, что он любит... Он долго медленно вытягивает из себя щупальце, облегченно и шумно вздыхая, мгновенно ощущая тянущую пустоту внутри. Нужно срочно это исправить. И тут же аккуратно вводит его снова, ритмичными движениям, на этот раз еще глубже, глухо протяжно застонав, падая грудью на постель, выгнув спину и закусывая простыни, чувствуя, как вязкая слюна скатывается с его губ и шелковые подушки под ним еще больше намокают. Тогда как ягодицы остались высоко приподняты, рефлекторно в жадном и рваном ритме двигаясь навстречу трахающему его щупальцу, пока он трется о простыни напряженными сосками, добавляя остроты и насыщенности ощущениям. И понимает, что больше уже выдержать этого напряжения не сможет. Смазка течет по его бедрам, пропитывая постель под разгоряченным телом, уже не кажущимся таким бледным, низ живота ритмично вздувается и опадает, член пульсирует и капризно вздрагивает, требуя прикосновений, ласки и внимания, тело непроизвольно начинает мелко дрожать. Напряжение внизу живота настолько сильное и непонятное, отдающееся глухой болезненной пульсацией: то ли от возбуждения, доведенного до грани и невозможности кончить, то ли от той невероятной заполненности и тяжести внутри. Ему необходима разрядка. Сейчас. Не прикасаясь к себе — так интересней. Заэльапорро переворачивается, резко и шумно падая на спину, и подзывает к себе одного из фрасьонов, случайно или специально оказавшегося так вовремя поблизости. Хватает того за волосы на плоской безобразной макушке, раскинув перед ним стройные ноги, глядя на свою развратную позу теперь уже в зеркало на потолке, и заставляет это маленькое уродливое создание взять его напряженный член в рот целиком, буквально за одно движение, с силой надавливая на затылок фрасьона. Хрипло усмехаясь, наблюдая за тем, как уродливое создание пытается сначала сопротивляться, давится, но тут же послушно и боязливо принимается шумно сосать, совершенно неумело и неуклюже двигая своим шершавым языком вдоль чувствительного органа Октавы. И в этом есть доля своеобразного извращенного удовольствия — мучить своих же созданий даже подобным образом, прекрасно зная, что фрасьон не откажется удовлетворять своего хозяина. Еще бы! Ведь все его фрасьоны знают, что с Заэльапорро лучше не спорить и ничему не противиться. И это ощущение превосходства, собственной власти, вид в зеркале, будто насмешливый контраст между таким идеальным созданием, как он, и его уродливой, перепуганной, но покладистой игрушкой, заводит только сильней. До желанной разрядки остается совсем чуть-чуть... — Давай лучше я тебе помогу, — Заэльапорро мгновенно замирает, уставившись на того, чье присутствие не заметил, настолько сильно сосредоточившись на себе. Аарониеро пользуется его замешательством, отстраняя маленького уродца, и подхватывает Октаву под бедра с такой наглостью и решительностью, что Заэльапорро теперь сам уже, будто оказавшись на месте своего фрасьона, не успевает ничего возразить или сопротивляться. А чужие пальцы в перчатках уже жестко впиваются в его кожу там, где выступают подвздошные кости, и решительно тянут его к себе ближе, на край постели, оказавшись между его широко разведенных ног. — Ах! — возражений действительно не находится. От подобного властного жеста Заэльапорро коротко напряженно выдыхает, но даже не думает отстраняться, когда Новено прижимается пахом к его промежности, лишь широко распахивает глаза, опуская взгляд вниз, туда, где соприкасаются их тела: одно полностью обнаженное и влажное, а другое окутанное плотной и жесткой белой тканью формы Эспады. А под одеждой Аарониеро явственно ощущается твердая, наверняка горячая плоть. Тело, сейчас ведомое только одним желанием — удовлетворять свою похоть, мгновенно реагирует на подобную близость: заставляя приподнимать таз, весьма непристойно потираясь промежностью и пахом о член Новено, будто бы говоря, что Заэльапорро совсем не против. Он слишком возбужден, чтобы активно пытаться контролировать собственные порывы, и одновременно в шоке, что кто-то вошёл к нему незамеченным. Неужели он так увлекся, что забыл включить всю защиту? Или не заметил за работой над новым проектом, как система дала сбой. Как подобное могло произойти? Позволить себя застать в подобный момент... Как много успел увидеть Аарониеро? Эмоции мгновенно смешиваются и начинают бурлить внутри, образуя невероятный пьянящий коктейль из гнева, страха, волнения, стыда и возбуждения, заставляя лицо раскраснеться еще больше, а истекающий смазкой член призывно дернуться.***
Аарониеро наблюдал за Октавой достаточно долго, чтобы как следует разобраться, какие еще извращенные эксперименты предпочитает проводить этот безумный ученый, и неплохо познакомиться с его сексуальными пристрастиями. В первую секунду ему показалось правильным поспешно удалиться и не мешать — наверное, его дело не на столько срочное, чтобы в такой момент прерывать Заэльапорро. Однако, его совершенно не смущало оказаться случайным свидетелем чужих сексуальных игрищ, особенно подобного формата: как спариваются по углам Лас Ночес арранкары, то тут, то там нагибая друг друга раком, прямо как настоящие животные, он видел, но чтобы пытаться просунуть в самого себя метровое толстое извивающееся щупальце... Так что он предпочел остаться и досмотреть представление до конца. Или пока Октава не обнаружит его присутствие. Что будет, если это случится, никак не вырисовывалось в похожей на пробирку голове Аарониеро. А зрелище все больше затягивало своей откровенностью и, как ни странно, чертовски заводило, заставляя буквально замереть на пороге чужой спальни и практически не дышать — да, Заэльапорро определенно стоило сниматься в порнухе, а не плясать со своими склянками в лаборатории. Хоть Новено прекрасно и понимал, что это все не предназначено для него и его возбуждения, или для кого бы то ни было — только для самого Заэльапорро. Заэльапорро всегда отличался от остальной Эспады, не только своей внешностью, совсем не сохранившей животных черт васто лорда, и интеллектом, но и своим поведением — будто бы он никогда не забывал, что был человеком. И тем самым неимоверно раздражал. Будто молчаливо и ненавязчиво, но демонстрировал окружающим, что он лучше их во всех отношениях, но настолько воспитан, чтобы не кричать об этом вслух на каждом углу, способный даже покинуть Эспаду, не стремясь ни к силе, ни к власти, как это делали все остальные. Сексуальные предпочтения Заэльапорро также были неочевидны. Ходили самые разные сплетни: начиная от того, что Октава убивает своих любовников, как Клеопатра, в последующем пожирая их, и заканчивая тем, что дыра пустого Октавы, находящаяся в "самом интересном месте", настолько большая, что это лишает его возможности заниматься сексом. Хотя этот слух Аарониеро только что опроверг — дыра пустого была... вполне себе маленькой и аккуратной, ничуть не мешавшей его члену нормально функционировать. Вот только при всем при этом Заэльапорро никогда не был замечен в связях с другими арранкарами, потому сплетни оставались лишь сплетнями и шутками, которыми щедро одаривали Октаву за спиной из-за его любви к демонстративному флирту и процессу высвобождения, выглядящему откровенно двусмысленно и пошло. Впрочем, и это все Аарониеро нисколько не волновало до настоящего момента, когда Новено воочию наблюдал, как Заэльапорро удовлетворяет себя самостоятельно и при помощи своих фрасьонов. Отвратительное и завораживающее зрелище одновременно: сложно было бы представить, даже в шутку, такого прекрасного Заэльапорро рядом с чем-то настолько уродливым и мерзким, которому было бы позволено настолько откровенно касаться его возбужденного естества. Как оказалось, зря... Заэльапорро был настоящим извращенцем, предпочитая в качестве любовника самого себя и свои живые игрушки. Аарониеро не мог сказать, что Октава привлекал его физически, или в сексуальном плане, или в каком-либо еще. Просто именно сейчас так получилось, что он стал свидетелем слишком горячих сцен, что мгновенно заставило думать Новено о многом, не прекращая при этом откровенно пялиться на чужое гибкое и влажное тело, бесконечно извивающееся на смятых простынях. Развратные позы, широко разведенные длинные стройные ноги, так очаровательно поджимающие пальцы в напряжении, совершенно не скрывающие все, что скрывается между ними: раскрасневшееся анальное отверстие и исчезающее в нем толстое извивающееся щупальце, что очерчивает свои изгибы сквозь натянувшуюся кожу на животе Октавы. Бледные крылья с набухшими ярко-алыми мешками-каплями, будто пульсирующие в неровном мерцающем свете, разметавшиеся по постели. Стекающая по горячей розовеющей от возбуждения и похоти кожи тяжелыми каплями липкая смазка и прозрачная слюна. Все эти откровенные, наполненные удовольствием стоны, влажные вздохи, то чуть более громкие, то приглушенные, когда Заэльапорро закусывает простыни или свое запястье, оставляя на них след от помады. Подобное зрелище, Аарониеро был точно в этом уверен, способно вскружить голову любому, пробуждая все его потаенные животные желания и зверский аппетит. Новено тоже не железный и реагирует, как того требует его естество — явным напряжением в паху. И Заэльапорро, казалось, совсем не привык сдерживаться, а скорее наоборот, предпочитал демонстрировать свою чувственность во всей ее красе. Возбуждение с каждым новым стоном Октавы, с каждым движением его щупальца и бедер, охватывало Аарониеро все больше. Нестерпимо захотелось обозначить свое присутствие и самому оказаться на месте той склизкой тентакли, прорастающей откуда-то от основания крыльев Октавы, срывать своими действиями эти великолепные звуки с его влажных губ. Самому проникать в него так же глубоко, грубо и резко, заставляя просить остановиться. Или наоборот, томительно долго и плавно, заставляя умолять о большем. Разыгравшаяся фантазия подкидывала еще более извращенные и невероятные картины. Хотелось, чтобы Заэльапорро ерзал и выгибался под ним, сам приглашающе раздвигая ноги, как последняя шлюха, подставляя свой растраханный зад. Впрочем, почему бы и нет? И Аарониеро решительно подошел к нему, как только Октава подозвал к себе фрасьона, явно собираясь закончить. Нет. Новено хотел, чтобы Заэльапорро кончал под ним, пока сам Аарониеро будет с упоением насаживать эту мягкую задницу на свой член, а не с этим маленьким уродством.***
Посторонние мысли покидают обоих, когда Аарониеро берется за щупальцу, извивающуюся в чужом теле, плавно, сантиметр за сантиметром вытягивая её наружу. — А-а-а-х! Б-о-о-о-же! — Заэльапорро невольно выгибается — это оказывается ещё приятней, когда это делает кто-то, а не он сам. Хватаясь руками за простыни, откидывает голову назад и стонет протяжно и громко, мгновенно потеряв всякий стыд и рассудок, только лишь шире раздвигая ноги, так и норовя подставиться чужим рукам. Раньше он не позволял проделывать подобного с собой, и вряд ли бы когда-то позволил. Не показывал себя в этой форме и столь откровенном виде. Не был настолько уязвим и открыт перед случайными любовниками, предпочитая лишь быстро удовлетворять свои низменные потребности, не размениваясь по мелочам, оставляя все самое сладкое только для себя одного. А сейчас... Сейчас его просто ничего не сдерживало, когда он уже вдоволь наигрался и был доведен до той точки возбуждения, когда разум отключается, опьяненный, не хуже опиума, и охваченный единственным желанием — потакать своей похоти. И Новено чертовски повезло оказаться так вовремя рядом. — Как в тебя поместилось? Не думал, что ты способен на подобное... — Новено удивлен и восхищен — щупальце действительно оказалось неимоверно длинным, продолжая извиваться в его руке, после того, как с влажным и до одури неприличным звуком покинуло растянутое отверстие. Тело Октавы действительно необычное, а подобные игры доставляют ему явное удовольствие. Аарониеро испытывает некое щекочущее предвкушение — его такого рода развлечения в крайней степени заводят. Ведь его собственное тело так прекрасно подходит под извращенные вкусы Заэльапорро, будто специально было создано для него и их обоюдного удовольствия. Как жаль, что осознание этого происходит сейчас. Но ничего, Аарониеро собирается быстро наверстать упущенное — им должно быть интересно вместе. — Войди в меня, — Заэльапорро тихо, но так настойчиво просит, даже требует, приоткрывая глаза, пристально уставившись в лицо Новено, скрытое высокой маской, не в силах терпеть ни минуты образовавшуюся пустоту внутри. Пусть Аарониеро хотя бы трахнет его. Пусть заполнит его жаждущее тело своим членом. Или не только членом... Плевать. Лишь бы это, накатившее новое прекрасное ощущение не прекращалось. — Хм... Давай поиграем? Проверим, сможешь ли ты принять меня в моей освобожденной форме? Как тебе такой эксперимент? — чужие длинные пальцы, не удосужившись даже снять перчатки, легко погружаются во влажное и горячее отверстие. Судя по тому, что Заэльапорро даже не пытается его сжать, полностью расслабленный, мягкий и податливый, он явно готов к большему. Пальцы Аарониеро уверенно и как-то по-хозяйски трахают его под звуки пошло хлюпающей смазки. И ощущение, отдающееся легкой пульсацией внутри, когда пальцы Новено намеренно задевают набухшую простату, такое приятное, но Октаве этого недостаточно. Хочется больше, глубже и грубей. И в своем возбуждении Заэльапорро готов уже на любой извращенный эксперимент, лишь бы получить желаемое. — Сделай уже хоть что-то, — Октава мгновенно соглашается, плохо соображая, что он говорит и кто перед ним находится. Тихо всхлипывает, когда чужие пальцы еще несколько мгновений его только дразнят, пытаясь проникнуть уже всей ладонью. И кажется, еще чуть-чуть — Заэльапорро даже подается бедрами навстречу, — и он получит то, что хочет, снова будет стонать от удовольствия и переполняющих его ощущений, теперь уже отдаваясь чужой инициативе. Да, он сдается слишком быстро... Такой покладистый и податливый, готовый на все — просто бери и пользуйся! Это не Октава, к которому Аарониеро привык. Но такой Заэльапорро ему даже больше нравится. А тот, уже окончательно потеряв всякий контроль над собой, чувствует, как в него настойчиво, но аккуратно проникает снова что-то извивающееся и скользкое, намного более толстое и длинное, и совсем другой формы, чем его собственные щупальца. "Глотонерия", — бьется мысль на краю сознания. Это пугающе, но до одури хорошо. Сам бы он на подобное не решился. — Прекрати... Это слишком...- он приподнимается на постели, мутным взглядом уставившись в ставшее вполне человеческим лицо Новено — он сменил облик на более подходящий моменту. Пытается упереться ногой в его плечо и оттолкнуть Аарониеро от себя, но тонкая ступня соскальзывает. Пытается поймать дрожащими пальцами за плечи, вцепиться и остановить, когда становится совершенно невыносимо, по-настоящему и совсем не возбуждающе больно, и кажется, что ритмично скользящая в нем толстое щупальце Глотонерии, не прекращающее грубо и настойчиво ползти глубже внутрь, вот-вот разорвет его. Но Аарониеро только скидывает с себя чужие руки и толкает Заэльапорро обратно на постель. — В тебе ещё полно места. Я знаю, ты способен на большее. — Н-е-е-т... Ох! — Заэльапорро тихо вскрикивает и замирает, тяжело влажно дыша, понимая, что это его предел. Ощущений невероятно много, но подчиняться, становиться безвольной игрушкой в чужих руках в такой момент слишком непривычно и необычно. И внезапно именно эта мысль заставляет снова пульсировать от неистового возбуждения, судорожно кусать в предвкушении губы и желать-желать-желать еще большего, окончательно теряя рассудок. Стонать, задыхаться, всхлипывать, изгибаться на постели, соблазнять и умолять, полностью отпуская себя и отдаваясь другому, позволяя Новено делать со своим телом совершенно все, что тому вздумается. Смотреть на себя в зеркале, словно со стороны, и не узнавать — слишком невероятная, слишком странная для него роль, как и все происходящее, больше похожая на больную фантазию. На того, кто сейчас так уверенно подчиняет его тело себе, Заэльапорро плевать. Он любуется только собой, открывая в себе новые, казалось бы совершенно невозможные для него грани. И не хочет останавливаться, до безрассудства жадный до новых впечатлений и экспериментов. Но Аарониеро в какой-то момент останавливается, снова вынуждая возмутиться, всхлипнуть, почти заскулить капризно, требуя продолжать. И только его руки скользят по телу Октавы, бесцеремонно, жадно облапывая во всех доступных для них местах, отчего Заэльапорро извивается, пытаясь то ли уйти от прикосновений, то ли пытаться заставить себя хватать и ласкать в нужных местах, тогда как простыни под ним уже совершенно мокрые от собственных и чужих выделений и смазки. И внезапно хочется, чтобы они намокли еще больше от спермы. Чтобы картинка в отражении зеркала стала невероятно пошлой, грязной и столь же прекрасной. — Боже... боже... Я больше не могу... — острый розовый язык проходится по мгновенно пересохшим губам, дышать тяжело? и кружится голова. А вместе с тем стремительно и резко накатывает что-то такое, отчего он невольно вздрагивает, а тело сжимается, уже не такое податливое, и Заэльапорро уже чувствует приближающуюся разрядку. Наконец-то... Даже не успев прикоснуться к себе или дать этого сделать Аарониеро. — Нет. Еще рано. Мы ещё не наигрались... — Новено прекрасно все замечает, не переставая наблюдать и любоваться, вовремя плотно сжимает член у основания пальцами, надавив даже сильней, чем это необходимо, сдавливая канал, не давая кончить, заставляя Заэльапорро вмиг громко заскулить от разочарования, вскинуться и начать тут же самому ерзать на его щупальце. Резко и рвано. Было бы здорово, если бы он с тем же рвением прыгал и на члене Аарониеро... — Пожалуйста... Пожалуйста... Пожалуйста... — шепчет он уже в беспамятстве, совершенно ничего не соображая — это видно по расфокусированному взгляду золотых, лихорадочно блестящих, глаз и хаотичным вздохам, стонам и движениям. Да, именно такого Октаву и хочется сейчас видеть. И знать, что Аарониеро способен довести его до подобного состояния: безвольного, готового совершенно на всё желе, умоляющего и жаждущего только одного — чтобы его хорошенько оттрахали. О, это то ещё восхитительное чувство — ощущать свое превосходство над тем, кто стоит выше тебя в иерархии и опасней в разы. Может, он потом пожалеет, но сейчас... — Совсем не умеешь терпеть? Я тебе помогу, — Новено склоняется над телом ученого настолько близко, что почти касается губами его лица, обдавая кожу горячим дыханием. И тонкие пальцы тут же хватают Аарониеро за плечи, вцепляются в них с такой силой, что ткань до сих пор не снятого плаща под ними трещит, готовая разойтись по швам. Аарониеро и сам уже практически доведенн до предела видом развратного Октавы. И грубо, бесцеремонно, под шумный вздох, разворачивает его на постели, отцепляя от себя его руки, перехватывает за таз покрепче. Ставит его, словно куклу, в коленно-локтевую, заставляя шире развести ноги и приподнять соблазнительный зад. Прижимается к нему сзади, обхватывая рукой поперек груди, и делает то, что уже давно хотел сделать: губами скользит по его плечам и шее, оставляя на бледной коже несколько грубых чувственных укусов. А Заэльапорро ощущает, как вместе с уже заполняющим его щупальцем на вход надавливает что-то еще. Твердое, горячее и большое. Он мгновенно встрепенулся, широко распахивая глаза, понимая, что Новено собрался поиметь его так... Одновременно. И тут же пытается отстраниться. Но Аарониеро ломает его сопротивление, жестко надавив рукой между лопаток, прижав грудью к постели, не давая даже ерзать. Заэльапорро, лишь дернув крыльями, сразу сдается, сдавленно охнув. — Нет! Подожди... Я не смогу! — Заэльапорро комкает в руках простыни и выглядит действительно напуганным, но лишь напряженно замирает, не оказывая никакого сопротивления. Аарониеро еще прекрасно соображает и отдает себе отчет в том, что если бы Октава действительно не хотел, то не дал бы к себе прикоснуться, нашел бы множество способов все это прекратить. Но нет. Он не прекращает. Сопротивляется для большей красочности действия, но по-настоящему не отталкивает — кажется, он полностью готов к любым экспериментам. Аарониеро лишь усмехается его актерской игре — она ему определенно нравится. И хочет, чтобы Заэльапорро снова просил о большем. Не спеша надавливает собственным членом на и без того натянутое до предела щупальцем Глотонерии анальное отверстие, пару раз соскальзывает, и, наконец, с трудом протискивается внутрь, тут же ощущая, насколько туго обхватывают хаотично пульсирующие мышцы его возбужденную плоть. Ощущения великолепны, что Новено уже и сам не сдерживает низкого стона, а Заэльапорро вскрикивает в этот момент, настолько громко, от внезапно пронзившей его тело острой боли, которая мгновенно отдается пульсацией внизу живота. Но все ощущения от этого лишь усиливаются и смешиваются, не давая до конца понять, где сейчас больше всего хорошо. Кажется, именно этого ему не хватало. Аарониеро не церемонится, не дает Октаве привыкнуть, а перехватывает его за основание крыльев и с упоением трахает, ритмично и грубо вторгаясь в него, заставляя Заэльапорро буквально трепетать под собой: вздрагивать и дергаться в попытках отстраниться, но Новено каждый раз рывком возвращает его на место; а через мгновение уже умолять не останавливаться и самому жадно насаживаться на его член. Пока не чувствует, как Октава непроизвольно начинает сжиматься вокруг его напряженной плоти, снова слишком быстро дойдя до предела. Но Аарониеро не собирается давать ему возможность так просто кончить — он непременно должен сделать это первым, на этот раз обвивая его вздрагивающий член щупальцами, которых у него имеется в достатке, сжимая у основания не только ствол, но и подтянувшуюся мошонку, слегка оттягивая и одновременно лаская чувствительную головку, размазывая по ней капли скатывающейся чуть ли не ручьем смазки, раздразнивая любовника лишь еще сильней — пусть кричит, извивается и бесконечно просит, пока не охрипнет, чтобы Аарониеро дал ему желаемую разрядку. Но стоит Заэльапорро действительно сорваться на вскрики, как его рот ловко и умело затыкается очередным щупальцем, проникая в его горло до предела глубоко. Но это не слишком помогает — стоны Заэльапорро не прекращаются ни на секунду, хоть и становятся сдавленными и приглушенными, а тот начинает только еще больше ерзать на чужом члене, призывно выгибая спину и подставляясь, шире раздвигая ноги, словно животное в течке. Кажется, Новено нашел у него еще одну эрогенную зону, потому что Заэльапорро с таким рвением принимается обсасывать его, закатывая глаза, давясь собственной слюной, что Аарониеро и сам очень скоро доходит до пика. И не сдерживается, перехватывая Заэльапорро за бедра, рвано и хаотично еще несколько раз толкаясь в него, прежде, чем бурно излиться глубоко внутрь этого великолепного тела. Заэльапорро прекрасно ощущает, как напрягается и дергается внутри член Новено, капризно хнычет, скребет пальцами по постели, снова вскидывается и пытается ухватиться то за щупальце у него во рту, пытаясь его вытащить, то за руку Ааронеро, пытаясь освободить свой член и тоже получить разрядку. Ощущения невероятные. Что он даже пропускает тот момент, как Новено резко отпускает его, позволяя кончить следом. Лишь в один миг широко распахивает глаза и хватает ртом воздух, словно через плотный густой туман слышит собственные стоны и горячее дыхание, эхом отдающиеся в голове. И как дрожат его бедра, по которым стекает чужая липкая сперма. Удовольствие, смешанное с болью, настолько яркое, тягучее и сильное, заполняющее собой все пространство комнаты, что картина перед глазами расплывается и меркнет, сознание уплывает, оставляя лишь полупрозрачную черную дымку.***
— Пошел вон, — Аарониеро еще не успел окончательно прийти в себя, как Октава уже вернулся к своим привычным манерам и такому же привычному вполне человеческому виду, грациозно поднимаясь с постели, будто не его только что трахали до потери сознания. — Но я... — Заэльапорро жестом его останавливает, не давая договорить. Да и подобная резкая смена настроений ученого заставляет Аарониеро растеряться: вот он только что расплывается перед ним на постели в самом развратном виде, а через мгновение уже приказывает ему, столь высокомерно, будто общается с каким-то фрасьоном. Новено хотел было возразить, мгновенно вспомнив причину своего визита, но золотые глаза уже смерили его пристальным угрожающим взглядом. — Я как-то неясно выразился, Новено? Уж твой скудный мозг может понять два простых слова. Или я переоценил твои умственные способности? — Заэльапорро вопросительно вздернул тонкую розовую бровь. — Выметайся отсюда, — ученый понизил голос до шипящего шепота, словно гадюка, собирающаяся вот-вот накинуться, но слова звучали четко и доходчиво. Медленно и по слогам, что даже до тупого фрасьона Октавы бы дошло. И до Аарониеро дошло. Что сейчас он тут совершенно лишний. И что действительно стоит убраться, пока он не лишился пары ненужных конечностей или что похлеще — за Октавой не заржавеет. Так что он поспешил собраться и быстренько смыться из чужой спальни, но уже на пороге Заэльапорро его остановил. — Я так понимаю, у тебя ко мне было какое-то срочное дело, Арруруэри? — холодный деловой тон нисколько не сочетался с его растрепанным, перепачканным собственной и чужой спермой, обнаженным видом. Но Заэльапорро, кажется, это ничуть не смущало — полное отсутствие стыда, как и совести тоже. — Да. Есть одно дело, — Аарониеро не стал отпираться и выдумывать, что заглянул к ученому в гости просто так развлечься. — Я сам тебя приглашу. А сейчас можешь валить, — Заэльапорро лишь тихо фыркнул и отвернулся, направляясь в ванную приводить себя в порядок. Новено еще секунду задумчиво смотрел вслед его худому, но довольно соблазнительному заду, и молча удалился...