Ты так и будешь тыкать в меня своей пукалкой?

— Я еще глаза продрать не успел, а ты с меня уже трусы стаскиваешь. Мне страшно, — Александр сиплым сонным голосом смеется и шипит от ощущения влажных губ между своих ног, упрямо выцеловывающих внутреннюю сторону его бедер. — Справедливо опасаешься, — хмыкает в ответ Сэм, поднимаясь наверх, и наваливается всем телом, чтобы подарить утренний поцелуй уже в губы — ленивый и сладкий. И Александр снова смеется, но в животе почему-то поселяется неприятный холодок от того, что его ждет. События между мужчинами так быстро развиваются, что он уже и не помнит ту часть, что была между их взаимными пререканиями и шуточными подкатами с целью выбесить, вывести на эмоции; и грубым сексом после того, как они не поделили Агату, которая, как оказалось, была лишь случайно попавшим меж скал камешком. — Мы не очень-то спешим вызволять Агату из тюрьмы, не находишь? — Александр делает попытку подняться, но его тут же с силой укладывают обратно на постель и заставляют умолкнуть, кусая в шею. — Успокойся, Гудман знает, что надо сделать. В сложившейся ситуации мы бессильны. Всё, что нам остается, это ждать. Другое дело — как именно ждать, — Сэм играет бровями и потом вдруг резко слезает с Нильсена, а затем и вовсе с кровати, уверенно сунувшись в тумбочку. — Посмотрим, что тут у нас... Прихватив с собой в поездку «дорожный» набор любимых секс-игрушек, Алекс не надеялся, что все они будут в итоге применены на нём же. Но и не отметал этот вариант совсем. Пока поэкспериментировать удалось только с наручниками, и весь процесс «до» он Иисуса Христа молил о том, чтобы малыш Сэмми решил использовать мягкие специальные наручники из его набора, а не выудил свои собственные — полицейские, настоящие, наверняка натирающие запястья до крови и заставляющие мышцы ныть. Обошлось. Но он уже понял, что с Макото нужно быть аккуратным и мягким, иначе нарваться можно на что угодно. Хотя справедливым будет отметить, что он и не имеет ничего против этого самого «чего угодно» и каждый раз с замиранием сердца и болезненным стояком ждет, что родится в голове этого непредсказуемого японца следующим. Сэм забирается обратно на кровать, скрипящую под его весом, и скрип этот обычно не предвещает ничего банального, до тошноты обыденного. Он сдергивает приятно нагретое человеческим теплом одеяло с Александра, заставляя его поежиться и немного подсобрать конечности от внезапной прохлады. — В душ, — командует, подбадривающе похлопывая того по ягодице, и Александр не смеет ослушаться приказа полиции, ускользнув в душевую в обнимку с большим махровым полотенцем. Всё же сложно сказать, кто из них двоих больше помешан на играх в постели и лёгких БДСМ-практиках. Нильсен был уверен в своих силах и намерениях первое время, когда перед глазами мельтешил примерный, правильный, идеально прилизанный блюститель закона в белой рубашечке с до смешного милой недовольной мордашкой. Но, стоило ему спровоцировать его хоть один раз по-настоящему, как он с искренним удивлением понял, осознал на себе — это всё, с ног до головы, обманчивая картинка, роль, образ, абсолютно не соответствующий тому, что сидит внутри. Сэм так отчаянно старается быть хорошим полицейским, что срывается — также отчаянно. Александр выходит из ванной комнаты влажный, горячий, чистый до блеска и скрипа, вкусно пахнущий каким-то тропическим гелем для душа, и это заставляет Сэма прикусить губу, откидываясь на подушки и жадно любуясь картиной, которую стоило бы запечатлеть самыми дорогими масляными красками на каком-нибудь холсте. На ровной, едва подзагоревшей коже маняще блестят маленькие капельки воды, стремительно бегущие вниз, оставляющие за собой влажные дорожки, очерчивающие рельефные мышцы — Александр прямо сейчас подобен сочному, только что вымытому наливному яблоку или персику, который Макото намеревается непременно раскусить, испробовать, просмаковать на кончике языка, высосать все соки. Но тот не дает любоваться собой больше нужного, быстро вытирается, трясет шевелюрой, брызгаясь прохладными каплями на Сэма, и нетерпеливо лезет обратно в постель, желая поскорее узнать, чем они займутся сегодня. Макото с невозмутимым выражением лица укладывает Александра на живот, припадает губами к широкой спине, проходясь поцелуями по каждой родинке, исследуя линию позвоночника, прикусывает нежную кожу на боку, заставляя того сдавленно охнуть, и добирается до ложбинки меж ягодиц, заставая его совсем уж врасплох своим горячим юрким языком. — Мгм, малыш Сэмми, ты... — Александр не успевает договорить, задыхается от ощущений и глухо стонет в подушку, пошире разводя ноги, чем очень радует Сэма, судя по звукам. — Чего «ты»? Договаривай давай, — весело отвечает тот, дразняще водя меж ягодиц пальцем, а затем убирает руку, насмехаясь над тем, как Алекс просяще приподнимает бедра. — Ты невероятный... невероятный садист. Сэм только пуще смеется, выдавливая на свои пальцы смазку. Он ужасно горит идеей, с которой сегодня проснулся, и не собирается сходить с курса, и его всего потряхивает от одной только мысли о том, что они могут сделать. Ему доставляет смотреть, как Александр изводится перед ним, извивается и дрожит от ощущений, ему нравится, что тот этого тоже до безумия хочет. Это ведь самое горячее, что только может быть — когда оба точно, совершенно на сто процентов хотят друг друга. Никто из них никогда не страдал и не страдает ненормальными желаниями принуждать, выбивать силой и тому подобными страшными вещами. И всё происходит в рамках дозволенного, обговоренного и контролируемого. Сэм никогда не причинит боль Александру. Если тот этого сам не попросит, конечно. Но для воплощения безумной задумки помощника детектива нужна хорошая подготовка, в том числе и моральная — для обоих. Он слегка приподнимает Алекса за талию, глядя вниз: отличная работа — твердо стоящий член и такое трогательное мокрое пятнышко на простыне под ним; и довольно выдыхает, улыбаясь, как черт: — Какой же ты, а... — Какой? Давай договаривай, — парирует Александр с ухмылкой, но ухмылка эта быстро стирается со смазливого личика, когда в него резко вставляют два пальца, почти пролетающие с помощью смазки до самого конца. — Развратный мальчик. — Разве это не было очевидно с самого начала? — выдавливает из себя Нильсен, все еще пытаясь придать голосу непринужденность и даже некую насмешку, и в ту же секунду утыкается лицом в подушку от яркого ощущения методично разрабатывающих его чувствительные стенки длинных пальцев. — С самого начала ты из себя непокорного доминанта строил, — хмыкает Сэм, кладя вторую руку на поясницу и надавливая, чтобы тот для удобства все-таки прогнулся, и сгибает пальцы внутри так, чтобы Алекс нетерпеливо пыхтел и шипел в свою многострадальную подушку. — Терпи, казак, атаманом будешь. Тебе еще много чего нужно будет принять сегодня. Макото всегда с упоением, запрятанным далеко внутри, наблюдает за тем, насколько нетерпелив, открыт в своих желаниях и примитивен в них Александр. Он же — полнейшая его противоположность, привыкший, даже приученный не показывать чувства и эмоции до последнего, сажать на цепь всех своих демонов и надевать маску порядочности и отстраненного спокойствия, и даже самое невыносимое болезненное возбуждение игнорировать, если потребуется. При этом всем имея за душой множество необузданных и неизведанных, возможно, даже им самим желаний и мечт, которые вряд ли сравнятся с желаниями голубоглазого любителя жалкой пародии на БДСМ. Сэм с легкостью справляется с бурным нравом Александра, направляя все его выкаблучивания в нужное для себя русло. — А ты малыша невинного из себя строил. И до сих пор строишь при остальных. — Вот, видишь, как мы славно ролями махнулись, — Сэм вгоняет уже три пальца и прокручивает, заставляя Александра захныкать и сжать в кулаках простынь. — Милостивый Боже, какой ты шелковый внутри. Эти слова заставляют Нильсена почувствовать себя беззащитным маленьким мальчишкой, его щеки нещадно покрывает румянец и очень хочется куда-то деться от неловкости. Он был таким уверенным в себе и вел прекрасную сексуальную жизнь, никогда не позволял себе быть снизу, а потом появился этот японский дьявол в белой рубашке и перевернул в корне все его представление об удовольствии. Показал, как может быть хорошо, когда ты не пытаешься держать под контролем абсолютно все, доминировать во что бы то ни стало и придерживаться каких-то рамок. У них теперь нет никаких рамок, они творят в постели друг с другом то, чего оба хотят, только единственное остается неизменным. — Ты помешан на моей заднице, Макото, — Алекс почти пищит, кусая губы, отрывисто дышит и начинает сам двигать бедрами навстречу, еще больше насаживается на пальцы и заодно потирается возбужденным членом о простынь, чувствуя, что уже на грани. — Ты дурак, — смеется Сэм в ответ и, замечая слишком уж интенсивные движения парня, останавливает его, вытаскивает пальцы и поднимается, чтобы куснуть за ухо и взглянуть в голубые глаза. — Я помешан на тебе. Задница у тебя, конечно, потрясная, но это так, приятный бонус. Его горячий томный шепот поселяет бабочек в животе Александра, окутывает теплом и чувством нужности, умопомрачительной желанности. Полицейский стремительно изучает все его слабые точки, потайные места в сознании, смело нажимая на них, забираясь в мозг и не оставляя шанса как-то от себя скрыться. И, пока Нильсен валяется в размышлениях о том, в какой опасный плен попал, он и не замечает, как Сэм уже обратился вновь к своей любимой тумбочке и теперь что-то смазывает у него за спиной, судя по звукам. Алекс заинтересованно оттопыривает задницу, а зря — его тут же осаждает прикосновение прохладного предмета к разгоряченной коже, и кончик силиконовой анальной пробки легко вторгается в колечко разработанных мышц. Александр даже не успевает опомниться и привыкнуть к новым ощущениям, чтобы сконцентрироваться на своем возбуждении и получении удовольствия, настолько резво Сэм, делая пару-тройку поступательных действий туда-обратно, вводит игрушку до конца и размещает ограничитель поудобнее меж его ягодиц. Нильсен расслабляется, привыкая к приятной наполненности, немного сжимается и чувствует, насколько пробка мягкая и гибкая, а давление совсем не болезненное, напротив, нажимает, как ему кажется, абсолютно на все нервные окончания внутри. Возбуждение заставляет его двигать бедрами, способствуя движению плага внутри, и сладко постанывать в процессе. — Так, стоп, — Сэм грубо хватает его за бедра и переворачивает на спину, оглядывая его бесстыдную физиономию. — Хватит с тебя. Нам давно пора на завтрак, он вот-вот остынет, — и тянет парня за руку на себя, но не скрывает своего чертовски довольного выражения лица и румянца на щеках. — Подожди, ты же не хочешь сказать, что я буду с ней в.. Сэм! — Да ладно, это будет весело, — тот завлекает его в игривый поцелуй, но намеренно не касается его разгоряченного тела. — И хорошенько тебя подготовит. И Алекс хочет возмутиться, но справедливо признает, что мысль о том, что он проведет день с игрушкой в заднице, а Макото будет за ним наблюдать и они оба будут до предела возбуждены, но никто вокруг не будет об этом догадываться, заводит его до трясучки. Он прикусывает губу, тянется к своему члену рукой и кладет лоб на плечо полицейского. — А можно я хотя бы... — Нет, Алекс, нельзя, — Сэм качает головой, поджав губы, и убирает его руку, легко заводя за спину. — Так и знал. Но попытаться стоило. — Давай успокаивайся, подумай о мертвых бабушках и все в таком роде, надевай брюки поплотнее и пойдем. Макото выглядит таким уверенным и спокойным, что Александра это аж бесит. Какого черта он один должен изнывать от возбуждения? Единственное, что успокаивает, так это красноречивый бугор на его штанах, но то, какой выдержкой обладает малыш Сэмми, восхищает и даже немного пугает. Нильсен знает, что совершенно бесполезно интересоваться, что он там задумал дальше и к чему ему нужно подготовиться, да и самому совсем не хочется портить себе сюрприз. В любом случае, ему приходится разочарованно простонать и нелепо спуститься на пол, хмурясь от непривычного ощущения меж ягодиц. Все те мучительные минуты, пока он отыскивает одежду и натягивает на себя, Сэм наблюдает за ним с нескрываемой насмешкой, сложив руки на груди, за что ему прилетают тяжелые взгляды исподлобья. Макото контролирует, чтобы тот спустился в столовую, не предпринимая никаких действий, которые бы шли не по его плану, а сам заруливает к себе, чтобы переодеться, расслабиться и подумать. Он не успел отследить момент, когда все пошло наперекосяк. Александр изначально произвел на него не самое лучшее впечатление, а, если говорить честно, откровенно раздражал своим надменным отношением ко всем и вся и болтливым неугомонным языком. Но вкупе с объективно привлекательными внешними данными его просто хотелось нагнуть и как следует заткнуть, заставить растерять всю свою напускную доминантность, сломить его эгоизм, стереть вечную ухмылку с лица. Сэм сквозь зубы терпел его рядом, пока им не пришлось остаться наедине со всеми своими невысказанными претензиями друг к другу и бушующими эмоциями. Полицейский думал, что Алекс запал на Агату, и наоборот. Но, оказалось, все не так просто. Макото не знает, как подобрал к парню правильный подход, чтобы разглядеть его настоящего, он считает, что ему просто повезло. Но то, каким тогда Александр резко стал послушным и мягким, не забудет никогда. И у него до сих пор в голове не укладывается, что всё, что тот показывает остальным, какой образ строит перед окружающими, совсем не то, что внутри на самом деле. Ему страшно представить, из-за какого опыта Нильсен приобрел такую защитную реакцию, что он защищает и почему. Но есть мнение, что самые высокомерные, саркастичные, циничные мерзавцы, как он, чаще всего самые сломленные и нуждающиеся в помощи, но не желающие этого признавать. Александр феноменально умен и хитер, что позволяет ему с успехом осаждать всех вокруг своим невероятным арсеналом хлестких фраз, и это ему, по-видимому, доставляет удовольствие и повышает самооценку, но... Сэму еще предстоит узнать, что "но". Вся его раздражительность пропала ровно в тот момент, когда он спровоцировал шведа напористыми поцелуями и недвусмысленными прикосновениями и, намереваясь побороться за место сверху, просто не увидел никакого сопротивления. Ему пока не хочется признавать, что Александр в него до невозможности влюблен и доверяет ему, хоть это такой очевидный факт, что приходится закрывать глаза. Но Макото в любом случае не смеет теперь предать это доверие. Они не делают попыток серьезно поговорить о том, что между ними происходит, и пока это устраивает обоих. Они хорошо проводят время вместе и сейчас страшно задумываться о том, что масштабы их отношений куда больше, чем они считают. Сэм не горит желанием доводить себя до разрядки, потому лишь принимает прохладный душ, забирающий сильное возбуждение, а затем выбирает одежду и выбор его падает на черный бадлон, обтягивающий его подкачанное тело. Среди немногих взятых с собой наспех аксессуаров он находит любимую позолоченную цепь, которую буквально не снимал в былые времена, в Америке так, кажется, было очень модно, и вешает на шею; брызгается легким одеколоном и слегка приглаживает гелем свои непослушные волосы иссиня-черного цвета, но все равно оставляет некий беспорядок на голове. Александру это нравится. Друзья из штатов сказали бы ему, что он сейчас выглядит как самый горячий корейский айдол, Сэм фыркает своим мыслям и выходит из комнаты, натягивая маску сосредоточенности. Вся атмосфера в особняке давит на него с самого приезда сюда — своими огромными полупустыми помещениями, старинной мебелью, наверняка стоящей кучу бабла, картинами на стенах, запахом, напоминающим скорее музей или библиотеку, нежели жилой дом, и это определенно неуютно. Кажется, словно он попал в совершенно другой мир, машина времени откинула его на пару-тройку веков назад. Сэм слишком современный, слишком простой человек, чтобы долго жить в таком дворце. Преодолев все мрачные коридоры и огромные мраморные лестницы, застланные алыми коврами, он наконец спускается в столовую и замедляет шаг, стараясь появиться как можно незаметнее. Едва оказавшись в дверном проеме, он тут же цепляется взглядом за стоящего Александра, мило беседующего с Рэйчел, опирающегося локтем о выступ в стене и беззаботно попивающего кофе, в то время, как девушка сидит за столом и явно нервно постукивает по лакированной столешнице ноготками. Вот кто из них действительно волнуется об Агате сейчас. Ответный взгляд от Нильсена прилетает не сразу, лишь когда Макото сам дает о себе знать, шагая внутрь, сунув руки в карманы. И в этом взгляде — всё. — Доброе утро, дамы и господа, — улыбается он, кивая, и присаживается рядом с Рэйчел. — Александр, а ты чего стоишь? Присаживайся. Полицейский кожей чувствует всю ненависть и возмущение, которое излучает Алекс, но знает, что всё это в пределах игры, а сейчас ему очень хочется играть. Тот медленно опускается на стул с мягкой обивкой и, Сэм готов поклясться, сейчас он не дышит. Да и сам Макото затаивает дыхание от мысли, как сейчас двигается игрушка внутри Александра и в сидячем положении давит в разы сильнее. Ребята перебрасываются малозначительными фразами по поводу расследования, Агаты, дружбы Рэйчел и Алекса, и других отстраненных вещей, но всё о чем может думать Александр, так это проклятый Сэмюэль Макото, который засунул пробку в его задницу, чтобы поиздеваться, и выглядящий как дьявол прямо сейчас. Нильсен очень старается не слишком очевидно перед девушкой жрать его взглядом, но всё в нем — пухлые губы, уверенный взгляд, так сексуально спадающие на лоб пряди волос, непозволительно обтягивающая водолазка, цепочка на шее, вскруживающий голову аромат — абсолютно всё провоцирует Александра сию секунду схватить его за шиворот и потащить в спальню, а плаг внутри так некстати увеличивает возбуждение вдвое. Но он не проиграет эту игру. Хоть Сэм и затеял ее, он явно ждет, что тот сдастся, убежит к себе и вытащит игрушку, кончит прямо в штаны или издаст неуместный стон, и его проницательный взгляд говорит об этом, но нет, Алекса просто так не возьмешь. Он будет очень терпеливым. — Не хочешь пробежаться, Алекс? — Рэйчел поднимается, и только сейчас тот видит, что она облачилась в спортивный костюм. — Это не вопрос, вообще-то. Давай, а то жопу просиживаешь, того и гляди, форму свою растеряешь. Пошли, пошли, — упрямо тянет его за руку, и тому ничего не остается, кроме как подчиниться. Но перед уходом он успевает наградить Сэма такими выразительными взглядами, что тот изо всех сил сдерживается, сжимая подлокотники стула, чтобы откровенно не заржать. — Побегайте-побегайте, а я загляну к начальнику, может, что известно стало, — Макото незаметно для девушки подмигивает Александру и удаляется из столовой следом, прикусывая губу и пряча этот жест в темноте коридора. Гудмана слушать очень, очень тяжело, когда в голове только мысль о том, что Александр сейчас там, в саду, бегает с игрушкой внутри себя и изо всех сил держит лицо, и от этого Сэма почти потряхивает. Слова детектива начинают пролетать мимо ушей совсем, когда он вдобавок ко всему вспоминает, что именно намеревается сделать с Александром, а приятные мурашки холодком покрывают кожу по всему телу. Ему приходится провести с наставником еще пару часов, рассуждая о работе, перерывая все имеющиеся материалы, чтобы иметь все основания доказать невиновность Харрис. — Приудариваешь за ней? — Что? — Сэм, конечно, отчетливо слышит фразу, с усмешкой брошенную Гудманом, но немного не верит своим ушам. — Я говорю, тебе нравится Агата? Вы много времени проводите вместе. Это вполне понятно, вы молоды и полны энтузиазма. Но будь осторожен... — Никак нет, сэр. Харрис интересна мне исключительно в рабочих целях, и с такой же постоянностью я нахожусь в контакте с Нильсеном и Линд. Они помогают расследованию и более охотно делятся информацией со мной, нежели с вами, вы знаете это, сэр. Гудман не отвечает, только ухмыляется и кивает головой — непонятно, согласился ли он с помощником или просто не стал спорить. Сэму главное, что ни к нему, ни к ребятам нет никаких обвинений об интрижках. За такое его могут запросто уволить и это будет весьма масштабным крахом всей его новой жизни, которую он так тщательно и кропотливо выстраивал последние годы. До обеда Макото не сталкивается с Александром, искренне не стараясь его искать, но все же оглядывая коридоры и прислушиваясь каждый раз, как идет по делам. Тот стопроцентно специально не показывается ему на глаза, не давая наслаждаться своим видом и как-либо еще издеваться. Но вскоре они вынужденно вновь встречаются в столовой за обедом, и Макото с наслаждением наблюдает, как тот садится за стол с неописуемым выражением лица. Но потом взгляд Александра становится подозрительно хитрым и довольным, а Сэму это определенно не нравится. Он ковыряет еду в тарелке совершенно без аппетита, в горле ком от сладостного предвкушения и зарождающегося легкого возбуждения. Он не сразу замечает, что в какой-то момент они остаются одни и Нильсен привстает, чтобы усесться обратно, а затем начинает плавно ерзать на стуле и показательно закатывать глаза, кусая губу. Засранец. У Сэма от такого вида ноет внизу живота и нещадно сбивается сердцебиение, и он не отрывает взгляда. Игра продолжается. Какое-то время полицейский просто пялится, почти воя, а тот держит ответный взгляд, и это походит на гляделки, отвлекает лишь накатывающее волнами возбуждение — у обоих. Александр всем своим видом кричит, что уже до безумия хочет пойти в постель и поскорее кончить в руках одного горячего японца, и победно ухмыляется, когда Сэмми проигрывает этот раунд, вскакивая из-за стола и жестом подзывая его за собой, и резво срывается следом. Едва переступая порог комнаты Алекса, Макото грубо вжимает его в стену, впиваясь в губы долгожданным поцелуем, терзая их зубами, вторгаясь языком внутрь, сдавливая его талию руками. От такого умопомрачительно напора у Нильсена крышу сносит к чертям, и он неконтролируемо стонет прямо в его рот, обмякая в мертвой хватке. Вот и всё, он больше не надменный саркастичный подлец, только не с малышом Сэмми. Сейчас он может позволить себе быть ведомым, это так непривычно и странно, что сердце бьется бешено и темнеет в глазах. Все происходит быстро благодаря болезненному возбуждению, Сэм толкает его к постели и переворачивает, нетерпеливо сдергивая джинсы вместе с бельем. Все резкие прикосновения к себе Александр воспринимает очень чувствительно и постанывает в подушку, успевая лишь удивляться, сколько в парне силы, энергии и желания, не помещающегося ни в какие рамки дозволенного. Кожа горит буквально везде, а спертый воздух вдруг становится так тяжело вдыхать, словно вокруг разросся пожар и вот-вот пламя оближет его пятки. Он шумно втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы, когда Макото не церемонится, с характерным звуком вытаскивает пробку под аккомпанемент хныкающих шведских стонов, и этих ощущений вполне хватает, чтобы Алекс окончательно и бесповоротно двинулся разумом. Он все же позволяет себе отобрать у полицейского щепотку контроля, поворачиваясь на спину и рывком толкая его на себя, чтобы впиться в губы с напором, но трепетом и осторожностью. Все мышцы расслабляются, когда Сэм отвечает ему с такой же нежностью, лаской, невероятной теплотой, и этот момент отпечатывается в голове не хуже самых бесстыдных, самых развратных прикосновений, на которые они способны. Александр чувствует так много, что едва может удержать это внутри, грудную клетку нещадно жжет, и в горле солоноватый привкус, будто только что пробежал стометровку быстрее всех. Он запускает длинные пальцы в гладкие волосы парня, ворошит их и приглаживает обратно, ласкает ладонями шею, плечи, добирается до краешка водолазки и плавно стаскивает ее, откладывая в сторону. Теперь ему совсем не хочется торопиться и это желание тут же передается Сэмюэлю, который теперь с обнаженным рельефным торсом нависает над ним, а сверкающая цепочка на шее, раскачивающаяся из стороны в сторону, придает его образу еще сто процентов пикантности. Александр ловит ее зубами, тянет на себя, чтобы коснуться губами татуировки, обрамляющей мускулистое плечо. — Алекс, что ты творишь?.. — приговаривает Сэм, выцеловывая его шею, прикусывает кое-где и усилием воли сдерживается, чтобы не украсить оливковую кожу ярким засосом. — Я сейчас передумаю и просто затискаю тебя. — Нет, — тут же отрезает Нильсен, по-смешному испуганно поднимая глаза и изгибая брови. — Я хочу узнать, что ты там удумал. Или я зря весь день мучился? — Ты прав, — Сэм напоследок чмокает его в губы и слезает с кровати, направляясь прямиком к комоду, в котором недавно оставил некоторые свои вещи в силу того, что буквально поселился в комнате Александра последнее время и бегать туда-сюда ему осточертело. Он возвращается с широкой атласной лентой кровавого цвета и закрывает Алексу глаза, крепко завязывая на затылке на пару-тройку узлов, чтобы точно не спала и не испортила сюрприз. Тот хмурится, осознавая, что ему даже не будет доступна картина происходящего, сегодня он достоин пользоваться исключительно своей фантазией для визуализации образов, и это заставляет его судорожно вздохнуть. — Так, мне уже очень интересно, но страшно. Малыш Сэмми, только не... — Я не собираюсь делать тебе больно, сладкий, — совершенно всерьез отвечает Макото, взяв в ладони его лицо и ласково проводя по щекам большим пальцем, и вновь целует влажные искусанные губы. — Так или иначе, ты можешь попросить меня остановиться, если тебе будет неприятно и больно, и я сразу же прекращу. Нильсен улыбается, вздыхая теперь спокойнее и равномернее, и в груди разливается тепло, а твердый член уже вовсю ноет, пульсируя и выделяя влажную смазку. Он спокойно может сорвать повязку с глаз, отказаться от всего происходящего, кардинально поменять их положение, и это не составит ему труда, но он не будет. Ему вдруг становится так комфортно от того, как Сэмми за ним ухаживает и делает всё, чтобы доставить неимоверное наслаждение, даже если и не самыми стандартными, немного садистскими, методами. Но он бы не предпринимал их, если бы Александру это не нравилось, верно? Сэм возвращается на постель, и Алекс прислушивается, стараясь угадать по чавкающим звукам, что именно он там смазывает лубрикантом. — Черт, я так давно хотел этого, Алекс... — выдыхает тот таким дрожащим глухим шепотом, что у Нильсена инстинктивно сводятся вместе коленки. — Я буквально ничего не вижу, Сэмми, не дразни меня. Или я должен задницей угадать? — Помолчи, прошу тебя. Именно сейчас шутки могут стоить тебе многого. Макото укладывает Александра на спину, непозволительно широко разводя его бедра, и с упоением любуется на растянутую раскрасневшуюся дырочку, вновь щедро смазывая пальцами мягкие стенки. Его почти ломает от невероятности происходящего, от того, насколько развратно открыт сейчас перед ним Нильсен, покорно отдающий себя полностью, каждый сантиметр своего тела, каждую клеточку своего организма, лишенный возможности видеть процесс; от того, насколько он на самом деле большой и массивный, не намного, но крупнее самого Сэма, при этом такой послушный и чертовски привлекательный. Полицейскому хочется вгрызться в это сочное тело, обвести языком каждый кубик пресса, прикусить кожу на мягких округлых ягодицах, и крыша едет от того, что он сейчас действительно может это сделать. Он припадает губами к впадинке под грудью, ведет дорожкой влажных беспорядочных поцелуев вдоль живота, заставляя Алекса подергиваться от мурашек, прикусывает выступающую тазовую косточку и напоследок издевательски легко, почти невесомо, касается кончиком языка влажной разгоряченной головки члена. Александр тонет в этих невыносимых прикосновениях, двигается, подставляясь, как марионетка на ниточках, и замирает, не дыша, когда чувствует что-то очень холодное между своих ягодиц. Сердце колотится как ненормальное, когда он осознает, что из игрушек в наличии у него нет ничего металлического, а потом оно и вовсе ушло в пятки, когда до ушей донесся отчетливый щелчок взведения курка. — Твою мать, это что, револьвер?! — Успокойся, — Сэм поглаживает Александра второй рукой по животу и груди, проходясь по твердым соскам, и водит по нежной коже возле колечка мышц дулом револьвера. — Он не заряженный. — Это не отменяет того, что ты псих, — выдавливает Нильсен, но сдерживает порыв отодвинуться и, несмотря на страх настоящего огнестрельного оружия так близко к своему анусу, доверяет Сэму и искренне надеется, что это лишь очередная безумная игра, а не изощренный способ ареста его как подозреваемого в убийстве Аннет. — Только задницу мне не прострели, умоляю... — Алекс, он несколько раз прочищен и там нет патронов. Я что, по-твоему, похож на идиота? — Честно? Иногда да. Макото удивленно усмехается способностью парня юморить даже в такой ситуации и вгоняет дуло внутрь, с трудом пропихивая его из-за мешающего гребешка мушки, но затем всё идет как по маслу, и Александр расслабляется, начиная жарко постанывать, откинув голову назад под гнетом невыносимого желания. В нем сейчас револьвер Сэма, эта мысль щекочет все нервные окончания, и он ужасно жалеет, что не может этого видеть. Судя по восторженным охам тот не меньше заведен происходящим, они оба сейчас на одной волне и их несет куда-то в противоположном от реальности направлении. Металл постепенно теплеет, обрамленный горячими стенками Александра, и он с облегчением осознает, что дуло револьвера не такое уж и большое, как казалось сначала, и благодарит всевозможных богов за то, что полицейский не завел себе какой-нибудь глок. Сэм плавно трахает его оружием, шумно втягивая носом воздух, и накрывает налитый член ладонью, издевательски медленно поглаживая и сжимая у основания, дабы не дать сладостной волне разрядки прокатиться по телу Александра раньше времени. — Черт возьми, как красиво... — вкрадчиво говорит Сэм хриплым голосом, с трудом сглатывая. — Издеваешься? Я тоже хочу посмотреть. Сэм медлит, недолго раздумывая, а затем срывает ленту с глаз Александра — сюрприз все равно уже удался. Тот жмурится от непривычно яркого света, бьющего в глаза, вглядывается в лицо напротив — Макото смотрит на него с вожделением, от напряжения виднеются выступающие вены на бледных руках, сильная грудь вздымается от рваного дыхания, повлажневшие от пота пряди упали на лоб, на нем лишь черные обтягивающие джинсы и цепь, за которую так и хочется потянуть, и Нильсен от одного его вида несдержанно стонет, двигая бедрами навстречу плавным толчкам. Теперь он может видеть, чуть приподняв голову, как в него входит револьвер, и картинка будто добавляет остроты ощущениям, он падает в сладкий транс, почти задыхаясь от возбуждения и восторга, а Сэм вслед за ним, и происходящее не кажется им неправильным, странным, все словно так, как должно быть в их постели. Они оба сходят с ума, но ни капли об этом не жалеют. Полицейский меняет руку, интенсивнее трахая Алекса, приподнимает револьвер, меняя угол и нажимая на чувствительное место, и с восхищением любуется на то, что творит. На то, как безумно Александр изгибается перед ним, кусая губы, как сладостно прикрывает глаза от ощущения такой новой, незнакомой ласки, и Сэм награждает его более резкими поглаживаниями по всей длине разгоряченного органа, кое-где нажимая, а где и вовсе дразняще проходясь лишь кончиком пальца. Он впервые применяет свое оружие в таких целях и впервые позволяет своей ладони на рукоятке дрожать. Указательный палец уже машинально лежит на спусковом крючке, и это пробуждает в нем особые, еще совсем неизведанные чувства, но чувства эти определенно заставляют его упиваться происходящим, изнывать от возбуждения и беззастенчиво постанывать, кое-где срываясь на хриплые рыки. Сэм любит оружие, секс и Александра, и сейчас коктейль из данных составляющих отключает его разум насовсем. Александр внезапно подает голос, на удивление все еще имея способность говорить связно, так еще и генерировать в голове отменные фразочки, и на этот раз делает отсылку к его первой неоднозначной встрече с этим же револьвером: — Ты так и будешь тыкать в меня своей пукалкой? — Если ты хочешь мой член, так и скажи... — Я хочу твой член, — Александр обрывает его беззастенчиво, смотря прямо в глаза, и пошире разводит ноги в стороны, игриво проходясь ладонью по собственному телу, ловит пальцами и сжимает чувствительный сосок и прекрасно знает, что провоцирует Сэма на совсем не нежные действия. Макото позволяет себе отнять руки от Алекса ненадолго, оставляя дуло револьвера внутри, чтобы быстро стянуть с себя джинсы вместе с бельем, не отрывая взгляда от парня, послушно не прикасающегося к себе, только нетерпеливо сводящего бедра и легка сжимающего мышцы вокруг оружия. Он буквально набрасывается на него, игнорируя любые ответные действия, одной рукой хватает Нильсена за запястья, поднимая руки и грубо вжимая в кровать над его головой, второй бесцеремонно вытаскивает револьвер и откидывает в сторону, на подушки, наслаждаясь хныканьями и стонами от проделанного. Сэм целый день ждал этого момента и от такого терпеливого ожидания награда вдвое больше — все чувства обостряются, ярко отдавая легкими судорогами по всему телу и бешеным сердцебиением. Он пристраивается к мягкой подготовленной дырочке, закидывает ноги Алекса на свои плечи, щедро льет смазку на промежность, предвкушающе наблюдая за тем, как та вязкими каплями стекает ниже, скрываясь меж ягодиц. Порывисто наклоняется, сминая своими губами губы Александра, пропуская их через свои зубы на грани с тем, чтобы причинить боль, а затем выпрямляется обратно, дабы плавно, но быстро проникнуть в него, заполняя своей твердой плотью горячее мягкое нутро. Сэм и хотел бы не спешить, вдоволь насладиться моментом, но разумом его сейчас полностью руководит такое тягучее, обволакивающее их обоих возбуждение, и телу хочется поскорее прийти к разрядке, обещающей быть убийственно яркой. — Сэмми... — выдыхает Алекс, отчаянно цепляясь за его плечи, царапает кожу непозволительно близко к татуировке и не отводит взгляда широко распахнутых небесных глаз. — Да, Алекс, — Макото блаженно кивает в ответ, наклоняясь ближе и уверенно толкаясь внутрь, и улыбается одним уголком губ. — Ты самый горячий парень на свете. Он не видит абсолютно никаких болезненных эмоций на лице напротив и мысленно гладит себя по голове за то, что так хорошо подготовил парня, настолько, что тот тут же принимает его с нетерпением и даже жадностью, читающейся в глазах. Сэм снова собирает его руки и прижимает к кровати возле изголовья за запястья, второй опирается с другой стороны и начинает вбиваться резче, выходя почти полностью и с силой вгоняясь обратно, вырывая из уст Александра самые непристойные, самые развратные стоны, которые только слышали его уши. В конце концов, он наклоняется, чтобы жарко обцеловать его шею, с большим трудом сдерживаясь, чтобы не оставить щедрые отметки, явно не сыграющие в их пользу, спускается ниже и прикусывает твердый солоноватый сосок, тут же зализывая укус горячим языком. Алекс буквально горит. Истекая потом, он позволяет Сэму вдалбливаться в себя с остервенением, крепко держа за бедра так, что пальцы почти до боли вжимаются в мягкую кожу, успевая лишь прерывисто вздыхать меж стонов, чтобы не задохнуться напрочь от ощущения того, как плоть парня будто разрывает его изнутри резкими толчками. Возбуждение, таившееся внизу живота крепким узлом с самого утра, быстро охватывает его всего, наливая твердый член до предела, и ему даже не приходится притрагиваться к себе, настолько резво изнывающий орган благодаря бешеному темпу бьется о его упругий плоский живот, и хватает Нильсена совсем не надолго. — Еще, прошу, — сдавленно шепчет он, постепенно теряя всякую связь с реальностью. В груди Сэма вдруг нещадно щемит от того, как они близки сейчас. Как восхищенно смотрит на него Александр, как обоим комфортно и хорошо, насколько между ними сейчас нет никаких ментальных барьеров из стеснения, различий в характерах, взглядах и напускной надменности, некогда заставлявшей отталкивать друг друга. Он пока не хочет даже думать о том, насколько влюблен. Вытягивает его из сосредоточения на собственных ощущениях и мыслях громкий вскрик Алекса, и Сэму приходится выпрямиться, как струна, чтобы увидеть такую трогательно-горячую картину того, как тот содрогается в оргазме, выгибаясь в спине и изливаясь себе на живот, но даже не дотронувшись до собственного стояка ни, мать его, разу. Мышцы его сокращаются, и Макото чувствует это так хорошо, что срывается на бешеный темп, чтобы еще несколько раз толкнуться внутрь и почувствовать, как тело пробивает яркая дрожь оргазма. Александр в этот момент словно становится таким чертовски узким, что Сэм задыхается от ощущений, изливаясь внутрь, размазывает его теплые капли по подтянутому торсу и постепенно обмякает, выходя и распластываясь рядом со стихшим парнем. Когда дыхание постепенно восстанавливается, а сознание возвращается в реальность, Александр сглатывает, облизывая высохшие губы, и нашаривает ладонь Сэма наощупь, переплетая их пальцы. У того вновь ноет в районе грудной клетки от такого, казалось бы, простого, но трепетного жеста. Но все, на что он сейчас способен, это счастливо улыбаться, бездумно пялясь в потолок, поддавшись послеоргазменной неге. — Не знаю, что сказать... — Ничего не говори, — сипло отвечает Нильсен и посмеивается на низах, бархатисто. — Ты мне уже всё показал. — В каком плане? Сэм все же находит в себе силы повернуться набок и совсем об этом не жалеет, наблюдая за блаженным лицом Александра, таким идеальным профилем, пробегается глазами по ровной линии носа, приоткрытым губам, изящной шее, выделяющей кадык, и объемной груди, к которой так и хочется прижаться. Что он, собственно говоря, и делает. И улыбается довольно, как кот, нажравшийся сметаны, когда тот обнимает его и крепко прижимает к себе, словно не собираясь отпускать в ближайшую вечность. — Меня никто еще не трахал с таким влюбленным взглядом. — С каким, с каким?! — якобы возмущенно приподнимает голову Сэм, но проигрывает в невозможности сдержать улыбку поверх нахмуренных бровей. — Сэмми, у тебя всё на лице написано, — Алекс только пуще смеется беззвучно, опускает его голову обратно и поднимает за подбородок на себя, чтобы чмокнуть в нос, а затем в губы, оставляя в этом поцелуе теплую беззащитную улыбку. Сэма разрывает от чувств во всех смыслах. В голове пролетает мысль, что трахаться стоит не только ради оргазма, но и ради такого момента после, когда не хочется отрываться от партнера ни на секунду, и оба, чересчур чувствительные после яркой вспышки ощущений, позволяют себе нежиться друг с другом, как дети малые, и так откровенничать. — Единственное, чего я боюсь, так это того, что за все время расследования в моей заднице побывает слишком много предметов. — Мы это обсудим, — хихикает Макото, невольно бросая взгляд на свой револьвер на другом конце постели. — В этом особняке так много всего интересного, что можно использовать как... — Черт подери, пупсик, — с волнением в голосе начинает Нильсен и тут же получает укус в шею за саркастичное прозвище. — Давай лучше съездим в магазин и купим что-нибудь адекватное. Но я не против стандартного секса с моим скромным набором из тумбочки, подумай над этим на досуге. — Не говори, что тебе не понравился мой малыш. — Какой из? — на грани смеха почти пищит Александр и получает уже щедрый удар в бедро коленом, все-таки взрываясь заразительным хохотом. — Я пошутил, успокойся! — Не постесняюсь прострелить тебе задницу, Нильсен, — процеживает Сэм, но выдержать такой натиск не может и тоже смеется, устраиваясь на разгоряченной груди поудобнее. — Нужно приходить в себя и спускаться, расследование не... — Подождет, — серьезно отрезает Алекс и крепче сжимает Макото в своих руках на всякий случай, чтобы тот не начал выбираться из постели раньше времени. — У нас есть кое-что поинтереснее расследования. — Что же? — Дурак? — голубые глаза осаждают Сэма проницательным взглядом, и тот реально чувствует вину за свой вопрос. — Мы.