Bailemos?

      На День Независимости Майами полностью преображается: местные жители создают атмосферу незабываемой праздничной ночи бесконечными гирляндами, зажигательными танцами и музыкой тут и там. Праздник отмечается в каждом уголке многонациональной страны, но только здесь собирается бесчисленное множество народностей — от коренных белых, до горячих латиноамериканок-омег.       Так уж получилось, что преступника, который перевозил тонну запрещённых веществ через границу Южной Кореи и Китая, Феликс со своим напарником Крисом поймали здесь часа в два утра, а босс дал времени до завтра. У Криса всегда имелся чёткий взгляд и острый ум — он сразу понял, что нужно идти по следам, пока они ещё свежие, и брать с товаром — чтоб наверняка, — таким образом заканчивая немного раньше положенного. А потом Бан напомнил о значимой для американцев дате, и они решили отметить закрытое дело.       Альфы продвигались вглубь толпы к бару, окунаясь в дымку всевозможных запахов. В основном пахло чем-то сладким — и, как узнал Феликс у бармена позже, это из-за настойки, которая здесь весьма популярна. Красочные описания торговца не внушали доверия, так что выпить он не решился. А вот Крис решился и не пожалел.       — Ядрёная штука.       Феликсу ядрёности и с его работой хватает сполна.       Очень не хочется просиживать филейное место на жёстком стуле, тем более какие посиделки, когда все танцуют под открытым небом? Неплохо было бы найти омегу и уже смотреть в ближайшее будущее у кого-то в номере.       Альфа берёт какой-то голубоватый Майами Айс и нетерпеливо закусывает лимоном.       Он пробегается глазами по толпе: все так веселятся, что альфа невольно начинает чувствовать то же самое и встаёт напротив танцпола, опираясь спиной на барную стойку.       Взгляд внезапно упирается в высокую стройную омегу, который танцует так, будто завтра уже и не наступит. Рассмотрев внимательнее, Феликс понимает, что меньшее, чего (или кого) он ожидал найти на этом празднике жизни, так это Хёнджина.       — Кого только не встретишь, — альфа слишком хочет не смотреть на Хвана, на его плавные изгибы и поразительные танцы. Сердце стучит слишком сильно и быстро, чтобы заставить себя отвернуться.       Крис поворачивается, следит за взором друга-коллеги и удивляется не меньше.       — Так-так, чего ему в своей Европе не сидится? — и усмехается по-доброму.       Действительно, чего это. Феликс пару раз встречал его в Испании, но дальше una noche loca у них не заходило.       Хёнджин в компании испаноговорящих латинок двигается к самому эпицентру толпы, где танцуют только самые сексуальные омеги этой ночи, и совершенно внезапно Феликс не против составить компанию.       — Пойду расспрошу.       Музыка сменилась на Reggaetón lento, и альфа думает, что это идеальный момент для того, чтобы подойти вплотную сзади и ненавязчиво положить руки на чужую узкую талию, покачивая бёдрами из стороны в сторону чётко в такт. Джинни наверняка уже дико пьяный: Феликс ни разу не чувствует сопротивления. Сладкий запах сангрии пробивается в лёгкие абсолютно беспрепятственно. Хёнджин так и льнёт, обнажая шею, и альфа не может устоять — низким голосом говорит куда-то в скулу:       — Bailemos?       Тело в его руках вздрагивает; Хёнджин слегка оборачивается, узнавая нотки запаха и интонацию, и так же заводится с пол-оборота. Этот парень сам по себе та ещё штучка, а когда выпьет, становится ещё более раскрепощённым — или это просто само присутствие Феликса наводит его на дикие мысли: Ли не знает. Но недвусмысленное движение тазом прямо вплотную к собственному говорит о puro deseo.       — О, Феликс.       Хёнджин произносит его имя с тем же акцентом, растягивая последний слог, и альфа думает, что слаще этого голоса может быть только тело.       Реггетон уже давно никто не танцует, но им и не нужно; Ликс медленно перемещает свою ладонь с талии на руку и переворачивает омегу к себе лицом, в то же время прижимая к своему телу обратно. Теперь они делят один воздух на двоих, но ни в коем случае не перестают двигаться.       Губы Хвана теперь буквально в парочке миллиметров от феликсовых — он почти чувствует кончики длинной чёрной чёлки на своих щеках и тёплое прерывистое дыхание на подбородке. Оба хотят ближе, но это успеется. Ли плавно пытается вести в танце, примкнув Хёнджина к своей груди, хотя это и не так просто, когда чувствуешь обжигающие касания на своей шее и томный взгляд из-под длинных ресниц на своих губах.       Они танцуют то слишком медленно, то слишком резко; Феликс никогда не успевал за этой омегой и раньше — одна из тех чарующих вещей в Хёнджине, но, наверное, самое завораживающее — то, как он себя ведёт, когда знает, что желанен. La personificación de la pasión — так альфа звал его там, на Канарских островах, и тогда Хван сразу же опускался на колени в подтверждение чужих слов.       Композиция закончилась, музыка сменилась на неторопливый перебор гитарных струн; омега в руках сейчас больше всего напоминает этот инструмент — зажмёшь правильные нервы-струны в нужном месте — и получишь удивительный звук. Сегодня Феликс хочет попробовать что-то из acordes de barra.       Спустя некоторое время Хёнджин приводит его в предположительно съёмную квартиру, где обстановка была тёмная, но броская: мебель из красного дерева, тёмно-зелёные обои, серые простыни. Вообще, эта кровать занимала почти всю главную комнатку, и не то чтобы Феликсу это не нравилось.       Ли еле-еле успевает хоть чуть-чуть рассмотреть место, как его без промедлений толкают к захлопнувшейся двери. У Джинни в глазах туман и что-то ещё — на самом дне, что влечёт безумно и будто бы повелевает.       Одно мгновение — и всё поле зрения ограничивается красивым лицом омеги.       Хёнджин так близко, что Феликс начинает дышать через раз, а мысль о том, что через несколько минут они будут ещё ближе заставляет и вовсе задыхаться.       Альфа проводит большим пальцем по скуле и спускается к нижней губе, обводя контур. Хёнджин уже с вызовом бросает:       — Мы так и будем стоять, или мне придётся взять всё в свои руки?       Феликс осознал, что тот не шутит, когда на слове «взять» его собственные ладони нагло положили на хёнджинову задницу.       Ли всегда нравилось дразнить его, что обычно работало в обе стороны, но под высоким градусом желание, видимо, перестало быть обоюдным, поэтому, не теряя времени, альфа усмехается и грубо меняет их местами.       Джинни сразу тянется за поцелуем, а его бедро уже лежит в феликсовой руке; Ли решает дать ему то, что хочет ahora mismo. Феликс сминает сладкие губы так, будто нет ничего сочнее, затем ласкает своим языком нежнейшую кожу и проникает внутрь без каких-либо препятствий. Хван стонет в первый раз, когда его, словно пушинку, подхватывают на руки и заставляют обхватить ногами альфью поясницу, а руками — шею. Ликс позволяет прикусить свою нижнюю губу и оттянуть её, потому что то, как это делает Хёнджин, заставляет член налиться кровью.       Феликсу нравится, как чья-та непослушная задница стремится почаще проезжать по ширинке джинсов, нравится, как горячий язык проходится по кончику собственного: да ему Хёнджин нравится весь и полностью.       Альфа слегка подкидывает Хвана, чтобы тот держался поустойчивее, и переносит их на кровать.       Открытая шея омеги покрывается мурашками от горячих влажных поцелуев; Феликс хочет попробовать больше сладкой кожи и раздевает нарочно медленно, зарабатывая синяки от раздирающих собственную одежду на спине пальцев. Главное желание Ли — услышать какое-нибудь ругательство на испанском, пока он будет двигаться в парне точно не под reggaetón lento, а под что-нибудь более быстрое.       Феликс избавляет Хвана от полупрозрачной рубашки и принимается ласкать выпирающие ключицы маленькими укусами, посасывать уже крепкие горошины сосков и размашисто слизывать пот с груди под очаровательный аккомпанемент резких вздохов и прерывистых выдохов. Кожа внизу живота у омеги такая чувствительная, что подрагивает от еле заметных касаний языка, а нижнее бельё намокло так, что теперь это сложно игнорировать.       Ли снимает с парня всё лишнее и разводит мягчайшие ножки в стороны, но Хёнджин неожиданно смущается, заставляя Феликса подарить ещё несколько поцелуев внутренней стороне бедра и спуститься дальше.       Пока он ласкает ртом яички Хвана, ладонь сама собой тянется к постоянно сжимающемуся колечку мышц; альфа рукой чувствует, насколько внутри жарко и влажно, и всасывает мокрые пальцы в рот, смакуя на языке приятный вкус смазки и устанавливая зрительный контакт прямо в эту секунду:       — Lo más delicioso.       Хёнджин будто находится в другом измерении, Феликс — тоже. Обычно бесстыжий, но сегодня в квадрате, Джинни усмехается на его слова и переворачивается на живот.       Альфа намёк понимает, но не спешит делать то, что Хван просит: сначала целует поясницу, последние позвонки и спускается до выдвинутой напоказ заднице, раздвигая половинки. Омега то сжимается, то разжимается специально, чтобы Ликс заметил вытекающую потихоньку жидкость и что-то с этим сделал, но Фел дразнит и слизывает только одну маленькую капельку рядом с мошонкой. Хёнджину этого хватает, чтобы окончательно упасть на простыни и жалобно простонать. Решение сыграть на контрасте в феликсовой голове возникает внезапно — и вот он уже засасывает дырочку парня, пытаясь насытиться им полностью.       Ли проталкивает свой язык глубже и напористее, вылизывая омегу всего изнутри; Хван делает невозможное, а именно кричит и задыхается одновременно, пока Феликс буквально ест его.       Бедный Хёнджинни содрогается в оргазменных конвульсиях, но альфа придерживает за бёдра крепко, не давая сбежать. Его детка всегда дольше положенного кончает от римминга, так что без помощи здесь не обойтись: Феликс входит в омегу и упирается в пульсирующую простату, окончательно того добивая.       — Jo-оder…       Ли делает пару толчков в сжимающееся вокруг него тело, тем самым продлевая сладкие секунды оргазма. Единственное, что ему не нравится, так это то, что он не смог увидеть лицо Хёнджина, когда он кончал. Это значит только одно: придётся заставить его кончить снова.       Омеге даже не дают прийти в себя: Феликс трахает далеко не нежно, поэтому Хвану приходится пытаться отстраниться.        — Подожди, дай мне немного отдохнуть, — Джинни обессиленно карабкается к краю кровати и взглядом приглашает лечь рядом с собой. Альфа не отказывается и уже через несколько секунд видит его меж своих ног.       Хёнджин не стесняется и трогает феликсову грудь, накаченный живот, крупные яички своими губами и руками, благодаря за такой красочный оргазм; альфе, безусловно, нравится сочная попка парня, но и от минета он не откажется.       Острый язычок Джинни игриво обводит головку и узел. Омега будто чувствует свой вкус, когда принимается сосать примерно половину ствола, потому что больше взять не получается. Ну, что уж тут говорить об общей картине: одинокими вечерами Ли вспоминал именно этого парня и именно в такой позе.       Хёнджин то посасывает, то двигает рукой по члену вверх-вниз — это немного неопытно, но заводит; спустя время насаживается сам.       Хван заставляет Феликса чувствовать, будто он тонет в жарком сладком океане и никто не собирается его спасать, но Ликс и не просит; наоборот, помогает двигаться сначала руками, направляя по круговой, а потом и тазом до звонких шлепков. Хёнджин мог бы, не спеша, его объездить, но не тогда, когда в запасе всего одна ночь.       Омега, видимо, не привык к пассивной роли даже в такой позе, поэтому надолго его не хватило: рука Ли по-джентельменски собирает пот с поясницы почти лежавшего на нём парня. И нет, Хёнджин, конечно, пытался сесть обратно, вернув свою гордость и, может, немного достоинства, но каждый глубокий толчок заставлял его почти падать в альфьи объятия.       Тогда Феликсу это надоело. Мягкое поглаживание по ягодице и временная остановка каких-либо действий после привели Джинни в расслабленный восторг — Ли не составило труда поменять их местами, только теперь стройная ножка оказалась на его плече.       Альфа, в целом, находит эту позу довольно милой, ведь так можно смотреть на то, как жадно тебя принимают. Ну и лицо Хёнджина прямо под тобой.       Хван с каждой секундой сжимается всё сильнее, и Феликс должен довести его до пика быстрее, чем самого себя.       La expresión facial es única, когда омега чувствует оргазм во второй раз. Феликс хотел бы его поцеловать, но хёнджинова узость может не вовремя сыграть с ним злую шутку под названием «дети».       — Cariño, выпусти меня.       Не то чтобы cariño сейчас вообще в адеквате — скорее всего, наряду с конечностями он не чувствует и своё присутствие в этой реальности.       Может, никто из них и не хочет прекращать. Может, Ли на подсознательном уровне не надел презерватив, потому что хочет Хёнджина себе навечно (а может он просто безответственный человек, которому собственное удовольствие важнее последствий) — никто не знает; но альфа всё же успевает вытащить и кончает на живот затраханному до слёз Хвану.       — Мы почти сцепились, Хёнджин, — Феликс со вздохом облегчения ложится рядом с омегой, приводя себя в чувство.       — Тогда тебе пришлось бы жениться на мне, а потом я бы родил тебе ребёнка, и мы бы назвали его как-нибудь символически в честь этой ночи. — спустя пару секунд он добавляет: — Либерти. Как раз девочке подходит.       Ли не хочет знать, откуда у Хёнджина такие мысли после двух оргазмов с ним, но недопонимание не мешает поймать влажные салфетки сначала взглядом, а потом и руками. Феликс знает, что омега никогда не любил ходить в душ после таких мощных раундов, и это напоминает о былых временах на островах Испании.       — А если бы родился мальчик?       — Какая разница? Ты только что выкинул всех теоретических детей в мусорное ведро.       Странное чувство оседает где-то на дне грудной клетки. Ли натягивает одеяло на уже охладившиеся тела и нависает над лицом Джинни с немым вопросом.       — Tonto tu, Феликс. Надеюсь, в вашем частном самолёте есть лишнее пассажирское место.