hospitalier

— Михаил Павлович, Михаил Павлович! — Бестужева-Рюмина кто-то активно толкал в бок, на что блондин лишь нахмурился, стараясь продолжить сон.       Спать хотелось безумно. Особенно после ночной. Три операции: внутреннее кровотечение, сломанная нога и аппендицит. — Михаил Павлович! — медсестра Аня ещё раз толкнула Бестужева, и Миша был вынужден открыть глаза. — Ну что? — блондин недовольно посмотрел на девушку, приоткрыв один глаз. — Вас ждут в операционной. Там операция какая-то сложная, — медсестра отошла от дивана, позволяя хирургу встать. — А Трубецкого что не позовёте? — Миша зевнул и надел халат. — Так у него ж выходной, — озадаченно ответила девушка. — Пиздец. — блондин встал и направился к выходу из ординаторской. — Как какой-то пиздец случается, у всех выходной.       Блондин быстро добрался до операционной и, переодевшись, вошёл внутрь. На операционном столе лежала девушка. Аппараты периодически пищали, показывая состояние пациентки. — Что с ней? — спросил Бестужев, схватив планшет и перелистывая бумаги с данными о девушке. — Попала в аварию. Внутреннее кровотечение в левом лёгком, а ещё раздроблено седьмое ребро слева. А пятое и шестое — сломаны, — ответил Пестель, его друг и по совместительству медбрат. — Понял.       Миша взялся за работу: необходимо было раскрыть грудную клетку, разрезать левое лёгкое и запаять вену и сосуды, откуда хлещет кровь. Откачали из легких уже литр крови, плюс девушка потеряла примерно столько же, поэтому тут же ей начали делать переливание. Иначе умерла бы раньше, чем Миша сделал бы надрез.       На операцию потребовалось три с лишним часа: Миша вымотался, голова болела, а ещё его мутило, так как он не ел, наверное, пару суток. Как-то навалилось все, поэтому блондин забил на еду: поспать хотя бы.       Бестужев уже представлял, как ляжет снова спать, но его окликнул на выходе из операционной Александр Павлович — главврач больницы. Рядом с ним стоял Николай Павлович — его брат и заведующий хирургическим отделением — и какой-то мужчина. Блондин стянул с себя маску и окровавленные перчатки и медленно пошёл навстречу мужчинам. — А это гордость нашего хирургического отделения: самый молодой хирург больницы, но не менее опытный, чем его старшие коллеги. Он даже проработал полгода в Америке на стажировке: я устроил. Зато вернулся ещё более квалифицированным специалистом. Михаил Павлович Бестужев-Рюмин. — Александр Павлович с улыбкой стоял и нахваливал Мишу, а блондин в это время разглядывал незнакомого мужчину.       Это был брюнет с зелено-голубыми глазами, невероятными скулами и выразительными губами. Одет он был в халат, поэтому Миша сделал вывод, что это новый врач. Мужчина протянул руку Бестужеву, и Миша пожал ее: — Сергей Иванович Муравьев-Апостол. — Миша сухо кивнул и, извинившись, направился в раздевалку, чтобы снять с себя одежду после операции и переодеться, а потом блондин собрался лечь в ординаторской и спать до вечера: все равно выходной. А домой ехать было лень. Да и всякое случиться может: опять никого, кроме Миши, свободного не окажется. — Слышал о новом хирурге? Вчера вроде Палыч его принял. — заявил Пестель на обеде, когда они с Бестужевым сидели в столовой и ели. Точнее ел Паша, а Миша просто пил кофе: аппетита особо не было. — Да, меня вчера с ним и познакомили после операции. — без энтузиазма ответил Рюмин и допил кофе, сминая стаканчик. — Говорят, он работал в Англии. Один из ведущих хирургов. То ли его Палыч выманил на бабки, то ли скандал произошёл. Не помню. Но суть такова: он теперь работает тут. — Паша ел плов и мечтательно рассказывал о новом хирурге. — Круто. — ответил Миша скорее из вежливости и начал разглядывать людей в столовой, его глаза почти сразу же встретились с глазами вчерашнего знакомого. Сергей слегка улыбнулся и снова вернулся к рассказам Трубецкого, с которым они когда-то вместе учились. А потом Сережу пригласили в Англию, но связь мужчины не потеряли. Хоть и редкую, но поддерживали. — А ты, кстати, что здесь делаешь? У тебя же выходной. — Пестель своим вопросом поставил Мишу в тупик: квартира у него была неплохая, с ремонтом, в центре города. Дома его ждала девушка, Ира. Но с ней все как-то херово в последнее время стало, что Бестужев просто решил взять больше нагрузки, чтобы дома вообще не появляться. — Лень. — коротко ответил Миша и встал из-за стола. — Я, наверное, пойду в тренажёрке позанимаюсь. — Ты ж не поел даже. — нахмурился Пестель, посмотрев на друга, и как будто впервые заметил, что Миша-то и бледнее стал, скулы острее проглядывались, да и вообще худым блондин стал. Слишком худым. — Ты себя загнал чёт, Миш. Все в порядке? — Все шикарно, Паш. Не начинай. — блондин раздраженно повёл плечом и направился на выход.       А происходило с Мишей и правда что-то странное. Резко из жизнерадостного парня он превратился в саркастичного и даже немного понурого мужчину. Бестужев стал слишком раздражительным и даже нервным, из-за чего начал принимать легкие успокоительные, чтобы не сорваться в нужный момент. А ещё Миша стал курить раза в три больше. А все это произошло после того, как у него на операционном столе умерла девочка-подросток. Такая маленькая и хрупкая. Он не спас ее. И по идее, это нормальная ситуация: опухоль слишком глубоко оплела артерию. Сделать было ничего нельзя. Но Бестужев считал, что только он повинен в смерти Насти, поэтому чувство вины разъедало его. Александр Павлович сказал, что всякое бывает и спасти всех нельзя. Но Миша-то шёл в медицину, чтобы спасать, а не руками разводить, мол, ничего сделать было нельзя.       Бестужев выкурил две сигареты, а затем, переодевшись, поднялся в тренажёрный зал для персонала. Александр Павлович вообще не скупился на больницу: старался обеспечить комфорт как персоналу, так и больным. Находил инвесторов, строил новые корпуса, покупал самое инновационное оборудование, но больница все равно была далека от тех же больниц Америки или Англии.       Бестужев встал на беговую дорожку и включил одну из высоких скоростей. По идее, он должен был размяться, но хирургу сейчас хотелось, чтобы тело и легкие аж болели от нагрузки, поэтому Миша тут же включился в процесс. Краем глаза блондин заметил, что новый хирург тоже уже успел прийти и занял соседнюю беговую дорожку. — У вас же вроде выходной. Судя по графику дежурств, — начал разговор Серёжа. — Решил пропустить, — коротко ответил блондин. — Так вы работали в Англии? — Было дело. Всего пять лет. Там клиника была, меня прям с ординатуры в Питере переманили в Лондон, — Муравьев рассматривал профиль Бестужева, который выглядел не очень хорошо. Бледный слишком, но держался уверенно. — Круто, — а это была Мишина коронная фраза. Он отвечал ею в любой ситуации, когда нечего было сказать. — Почему ушли оттуда? — Давай на «ты». Я ж не Трубецкой. — Серёжа улыбнулся, а Миша на его реплику засмеялся. — Смешно. Он та ещё деловая и официальная задница, — блондин засмеялся, и Муравьев впервые себя поймал на мысли, что ему нравится, как смеётся Рюмин. За эти парочку дней все те разы, что он видел парня, он был нахмуренный, серьезный. А сейчас, смеясь, он выглядел лет на пять моложе. — Как его ещё Рылеев терпит. — Так ты знаешь? — слегка удивлено спросил брюнет. В России как-то очень странно относились к геями. Даже враждебно сказал бы Серёжа. Особенно после пяти лет в Англии, где это было нормой. — И тебя это не напрягает? — Однополые отношения? Нет. В плане, меня это не должно волновать. Это их личные отношения. Я против геев ничего не имею. — Миша коротко глянул на брюнета. — Есть, конечно, тут парочка гомофобов, но, в целом, коллектив неплохой. Так что, жить можно. Даже геям. — Отлично.       Затем они обсуждали Сережин опыт в английской клинике и Мишин в американской. Обсуждали различия и сходства. Дошли даже до зарплат и цен на продукты. Бестужев получше выглядеть стал: бледность спала, лицо более естественное. Миша выключил беговую дорожку и резко сошёл с неё, от чего голова закружилась, перед глазами потемнело, а ноги подкашиваться стали. Блондин замер, чувствуя, что тело теряет опору. — Ты в порядке? — Серёжа рядом сразу же оказался и позволил блондину опереться. Брюнет к таким вещам относился всегда серьезно: у него мать лет десять назад умерла от того, что замотала себя и организм. Поэтому Серёжа всегда ценил отдых и старался не утруждать слишком сильно ни себя, ни своих пациентов, рекомендуя им больше отдыхать. — Да, все ровно, — через десять секунд зрение вернулось, да и состояние вернулось в норму. — Иногда случается. — Ты переутомился. Миш, может, домой все-таки? — Муравьев обеспокоенно взглянул на блондина. — Не сочти за грубость, но я и сам могу справиться. — Рюмин тут же взял полотенце и направился на выход из тренажёрки. Дни сменялись неделями, недели месяцами. Сергей Иванович влился в коллектив, а коллектив с теплотой принял его. Кроме Миши. Бестужев просто избегал Сергея или каким-то отстранённым был. Пару раз Муравьёв ловил его и спрашивал в чем дело, но Рюмин лишь отвечал, что все прекрасно и, слегка хлопнув по плечу брюнета, уходил восвояси.       Правда, один раз Миша застал Сережу в очень сомнительной ситуации. Брюнет забыл закрыть раздевалку, и, когда Бестужев после смены зашел туда, столкнулся с такой картиной: Муравьев с перевязанной рукой старается сделать себе укол, а рядом стоит пузырек с жидкостью, которую Рюмин всегда и везде узнает: отец морфинистом был.       Сережа, увидев Мишу, не прекратил, а лишь глаза закатил от удовольствия. Было в этом что-то интимное, сексуальное и возбуждающее, что блондин сначала замер и готов был признаться, что хотел бы сейчас подойти и, нагнув Сережу, трахнуть как следует, чтобы выбить из него всю дурь. Миша отмер и огляделся. Тут же закрыл раздевалку и подошел к мужчине, ожидая объяснений. А Сережа все еще отходил от возбуждения, которое ударило ему в голову, когда он понял, что Миша видит все, что он делает. Когда же пелена спала, Муравьев вдруг дернулся, взглянув в глаза Миши, и встал, тут же начиная все убирать. — Миш, это не то, что ты думаешь. Я могу объяснить. — брюнет начал быстро-быстро говорить, на что Миша зажмурился, как от боли: отец также начинал лепетать, когда блондин в очередной раз заставал его за морфием после обещания бросить. — Да мне плевать, — холодно проговорил Бестужев, понимая, что это не так, но он права не имеет указывать Сереже, как минимум, потому, что он ему никто. Их ничего не связывает. Так чего же он беспокоится? — Ты только сделай одолжение, не бери морфий из запаса больницы, потому что прикрывать тебя за такое я точно не стану. — Миш… — Муравьев хотел коснуться Мишиной руки, но блондин дернулся, как от удара, и быстро вышел из помещения. Сереже нужна была помощь, но похоже не только ему…       Сегодняшний день отличался от всех: всё хирургическое отделение было на нервах. Произошла авария, крупная авария, много пострадавших, которые нуждались в хирургическом вмешательстве. Самым первым приступил Бестужев. У Серёжи в тот день был выходной, но его вызвали. К моменту появления Муравьёва в больнице Бестужев до этого дежурил сутки, а ещё и уже двоих прооперировал. И выглядел не очень. Под глазами были чёрные круги. Бестужев осматривал девушку без сознания на наличие внутренних повреждений, когда к нему подошёл Муравьев. — Давай я сменю тебя, — брюнет хотел отстранить блондина от пациентки, но Рюмин поднял на него тяжелый взгляд и продолжил осмотр. — Сам справлюсь. — спокойно проговорил он. — Миш, ты сутки дежурил, едва ли ты отдыхал. А потом ещё и прооперировал нескольких пострадавших. Тебе нужно отдохнуть. — Серёжа попытался коснуться Мишиной руки, но тот резко дернулся и отошёл. — Она твоя. — грубо ответил блондин и ушёл к другим пострадавшим. — Бестужев, ты свободен на сегодня. — холодно проговорил Николай Павлович, увидев их с Серёжей ссору. — Сергей Иванович прав, ты что-то замотался.       Но блондин проигнорировал заведующего и продолжил работу. Люди нуждались в его помощи: он не мог позволить себе отдыхать. Это эгоистично по отношению к умирающим людям. — Михаил Павлович, я два раза повторять не буду. — Романов грозно взглянул на блондина. Миша тут же стянул с себя маску и перчатки и, взглянув на Муравьёва, направился в противоположную сторону.       Миша зашёл в курилку и, достав сигарету, откинул голову к стене. Он чувствовал себя беспомощным. Когда ты обладаешь такой силой — лечить людей, и не используешь ее — ты всегда будешь виноват, что не предотвратил. Бестужев сжимает руку в кулак, вспоминая Настю.       Когда в ход пошла третья сигарета, в курилку зашел Муравьев. Брюнет молча отнял сигарету и, потушив ее, кинул в мусорку. — Ты когда в последний раз спал, ел и отдыхал? — Серёжа видит Мишины красные уставшие глаза, чересчур впалые щеки и бледную кожу. — Я не барышня кисейная. Могу выстоять перед трудностями жизни. И я не маленький мальчик, чтобы обо мне пеклись, — блондин хотел уйти, но его остановил брюнет. — Так не веди себя как ребёнок. Миш, что происходит? Что за саморазрушение? Кому и что ты хочешь доказать? — Муравьев беспокойно вглядываются в карие глаза, пытаясь понять молодого хирурга. — Я не ребёнок! И вообще, что ты до меня доебался?! Я что тебе парень что ли?! — Бестужев лихорадочно посмотрел в Сережины глаза, чувствуя злость, а Муравьев глаза опустил на губы Мишины. Секунда, две, три…       Серёжа тут же притянул к себе Мишу и впился в его губы. Рюмин такого расклада явно не ожидал, но прошла пара секунд, и блондин начал отвечать. Так же пылко, вкладывая в поцелуй всю боль, что была у него внутри.       Муравьёв в кудрявые волосы блондинистые зарылся рукой, слегка оттягивая их, а Миша руки брюнету на шею положил, крепче к себе прижимая. Поцелуй этот был похож на борьбу. Только в ней ни победивших, ни проигравших не было. — Ой, извините, — в дверях стоял Рылеев, от чего Миша тут же отпрыгнул от Муравьева и, взглянув на него коротко, вышел из курилки.       Бестужев начал избегать Серёжу с удвоенной силой после этого случая в курилке. «Этот поцелуй ничего не значил. Я натурал. Иру люблю. Люблю ли?»       Неделю продолжались эти игры: Миша убегал, Серёжа пытался догнать. А потом Бестужев пропал. Пестель только руками разводил: мол, взял парочку отгулов. А что, почему и надолго ли никто не говорил.       Сергей Иванович у Паши адрес Миши попросил, а тот, недолго поломавшись, дал ему его. Муравьёв поехал сразу после смены. Квартира находилась у парня в неплохом районе, что Серёжа даже присвистнул. Брюнет поднялся на девятый этаж и позвонил в дверь. Муравьёв не знал, что сказать Мише, но, похоже, ему и не надо было париться по этому поводу: дверь никто не открывал. Тогда Серёжа решил пойти на хитрость: взял свой телефон и набрал номер блондина. За дверью действительно послышалась трель айфона. Муравьёв ухмыльнулся и ещё раз позвонил: Миша был дома.       Спустя минуту дверь все-таки открылась. Только вот перед Серёжей предстал заспанный и, видимо, недавно бухавший Рюмин. Волосы его были в беспорядке, лицо опухшее немного и красное. Да и выглядел он разбито. Муравьёв впервые увидел столько боли в одном виде и взгляде. — Миш? Ты чего, Миш? Все в порядке? — Муравьёв не решался подойти к блондину, но, когда тот отрицательно покачал головой и опустил взгляд вниз, Серёжа тут же преодолел разделяющий их метр и обнял Мишу. — Тише, тише.       Бестужев вцепился пальцами в Сережины плечи и уткнулся носом в его шею. Он не мог позволить себе расплакаться перед чужим человеком, но почему-то Муравьёв не казался чужим. Миша шмыгнул, и Серёжа крепче его обнял. — Все наладится. Обещаю. — Серёжа нежно гладил Рюмина, перебирая его блондинистые волосы. — Не уходи, пожалуйста. — прошептал Миша, и Серёжа едва ли мог узнать его голос: ведь в больнице он всегда стойкий, холодный и даже несколько раздражительный. А сейчас он как будто даже меньше ростом стал. — Я здесь. Здесь, — прошептал Серёжа и, стянув с себя куртку, пошёл за Мишей, который лёг на диван и закурил. — Ровно год назад в больницу привезли девочку. Настю. 14 лет. Диагноз был неутешительный, но я был уверен, что справлюсь, что можно все исправить, что девочка продолжит жить. Но я облажался. Опухоль слишком сильно обхватила артерию. Она умерла. Прям на моих руках. Я облажался. — Миша шумно втянул воздух, сдерживая слезы. — Я так старался, что не заметил простых вещей. — Ты хотел помочь. В этом нет ничего плохого. — Муравьёв положил руку Мише на коленку, слегка поглаживая ее, чтобы успокоить блондина. — Она умерла, Сереж! Потому что я пообещал ей и ее родителям, что все можно решить. А по итогу, они получили дочь в чёрном пакете. Без операции она прожила бы год. А я лишил ее этого года. — Бестужев не сдержался: по его лицу текли слёзы. Он не мог себя простить. — Я убил ее. — Нет. — Серёжа притянул к себе Мишу. — Ты не убил ее, понял? Такое случается. Ты должен простить себя, иначе не сможешь больше работать. Ты же так с ума сойдёшь. — Я не хочу, чтобы кто-то ещё умер, — прошептал блондин. — Миш, ты первоклассный хирург. Ты выкладываешься на двести процентов. В любом случае, кто-то умрет, но это будет не твоя вина. А воля обстоятельств. Прими это. — Муравьёв держал Мишу в объятиях и гладил его по голове. — Я не хочу так. Не хочу. Пожалуйста, я не хочу так, Сереж. Пожалуйста, — у Миши началась истерика, его била мелкая дрожь, а по щекам текли слёзы. — Тише, Миш. Смотри на меня. Миша, смотри на меня! — Серёжа взял Мишино лицо в ладони. — Смотри на меня!       Миша поднял глаза на Серёжу, но продолжал пытаться вырваться. Ему просто хотелось, чтобы боль прекратилась. Чтобы все это закончилось. Муравьёв не знал, что сделать кроме, как притянуть к себе Мишу и впиться в его губы. Блондин все ещё бил Серёжу в грудь, но с каждым разом все слабее и слабее, пока не вцепился пальцами в его рубашку, боясь, что мужчина просто исчезнет.       Миша несмело начал отвечать, всем телом прижимаясь к Серёже. Блондин так хотел, чтобы боль ушла, а от действий Муравьёва действительно становилось легче. Миша затрепетал все телом, когда Серёжа опустился губами на его шею. Блондин начал медленно расстегивать Сережину рубашку.       Бестужев громко ахнул, когда Серёжа прикусил кожу Мише за ухом. Муравьёв стянул с блондина футболку и сжал его бока, а Миша припал к шее брюнета, стягивая рубашку. Серёжа прижался своим возбуждением к Мишиному бедру, и блондина повело. Повело от похоти, которую он находил во взгляде брюнета, повело от того, как Серёжа целует его в шею и ключицы. Повело от самой ситуации. Миша готов был поклясться, что еще немного и он просто перевернет Муравьева и возьмет его без подготовки. Блондин впился в Сережины губы, покусывая их, от чего брюнет шумно выдыхал. Миша руку опустил Серёже на член и сжал его. Брюнет воздухом аж подавился и прикусил кожу на Мишиной груди.       Блондин судорожно старался расстегнуть ремень и ширинку Серёжи, а брюнет просто оттянул Мишины домашние штаны и обнаружил, что блондин был без трусов. Ухмыльнувшись, брюнет поцеловал Мишу и схватил его член, отчего блондин простонал прямо в поцелуй. Миша наконец-то расстегнул джинсы Сережи и засунул руку в трусы, хватая вставший член. Брюнет прикусил Мишину губу, почувствовав руку на члене. Мужчины исступленно целовались, надрачивая друг другу. Миша судорожно цеплялся свободной рукой за Сережино плечо. Когда же волна удовольствия накрыла их обоих, Муравьев пересел на колени Миши и страстно поцеловал его, все ещё держа его член. — Это было так по-гейски. Но мне понравилось. — прошептал Муравьев. — По-гейски было бы, если бы я тебя нагнул и трахнул. — прошептал в ответ Миша, продолжая целовать Сережины губы. — А ты можешь? — брюнет хитро ухмыльнулся. — Посмотрим. — Миша уронил Муравьева на кровать, подминая под себя и продолжая целовать. — Но это потом. А сейчас я хочу просто побыть с тобой. — У нас полно времени. — ответил Муравьев, зарываясь в Мишиных кудрявых волосах. — Спасибо, что появился в моей жизни.       Миша провёл по Сережиной щеке, слегка улыбаясь. Впервые ему не хотелось вылезать из кровати и уходить из квартиры. Хотелось запереться с ним в спальне и не выходить никогда. — А, может, это ты появился в моей жизни, а не я в твоей. — улыбнулся Миша и снова поцеловал брюнета. — Но теперь я тебя не отпущу. — Я на другое и не надеялся.       В тот вечер они долго и сладко целовались, Миша впервые за последнее время так много улыбался и смеялся. А Серёжа впервые увидел плюс в своём переезде обратно в Россию. Теперь у него был такой вот блондинистый серьёзный, но милый воробушек, которого он никогда теперь не отпустит. А Миша наконец-то нашел причину возвращения домой вечером. Вот ради таких моментов.