О яблочных огрызках и настоящих мужиках

Знал бы папочка, командующий четвертью королевской гвардии, куда пристраивает на службу сыночка... — Шевелись, мелкий огрызок! — жёсткий пинок под зад едва не отправил Анхеля лбом в стену. — Да я не вижу ни черта! — обиженно взвизгнул, оправдываясь, юноша, и эхо прокатилось во мраке потайных ходов. Рот тут же зажала сухая, как щепка, ладонь, а вторая привычно, до синяков, стиснула плечо. — Будешь верещать, как девица, или ногами шевелить? Может, тут не так темно, и тебе просто локоны девичьи глаза застилают? — насмешливое шипение прокралось в ухо, а рука, отпустившая челюсть, зарылась в спутанные космы на затылке. — Да будь я проклят, и впрямь, как у девицы мягкие! И яблочком пахнут... — Я не девица! — брыкнувшись, Анхель вырвался из рук жреца и заторопился дальше по коридору, краснея и сердито бухтя под нос о настоящих мужиках и каких-то там бабах... Жрец Август не отставал, ядовито посмеиваясь над тем, как задело подручного такое сравнение, но больше к подобным насмешкам не возвращался. Ни через день, ни через неделю... Так почему бы не выбросить их из головы и не забыть, как тысячи других беззлобных пинков и несерьёзных оскорблений, на которые жрец никогда не скупился? Зачем продолжать вспоминать ощущение руки за затылке и жаркое дыхание на щеке? Заставлять себя надуваться, сжимать кулаки от этих мыслей, и... так и путаться у жреца под ногами в темноте туннелей, напрашиваясь на затрещины и глумливые остроты... Мелуан вот стонала так, что жрецу и ей пришлось рот зажимать. А Анхель стоял за углом и грыз яблоко, наблюдая за ночным коридором западного крыла, на случай внезапного появления случайных людей. У младшего секретаря казначея волосы короткие, на затылке толком и не ухватишь... Почему-то от этого становилось обидно и хотелось показать Мелуан язык, когда она, шатаясь и на ходу оправляя юбки, прошла мимо по коридору. Вот только её полная блаженства улыбка заставляла злиться ещё сильней. Да что ж такое?! — Чего хмуришься? — блестящее от пота в лунном свете лицо мужчины, распахнутая ряса и татуированные ладони, неторопливо завязывающие штаны. — Тоже её возжелал? Покайся, и властью, данной мне святым престолом, я отпущу тебе сей грех! Хриплое хихиканье напоследок... Да больно нужна Анхелю эта стриженная воображала! Она, конечно, тёплая и, наверное, влажная везде, и так сладко шепчет и скулит, когда жрец её тискает, что... Эй! Недоеденное яблоко, выхваченное из руки, мокро хрустнуло в зубах у жреца. С тем же вызывающим удовольствием, с которым он целовал женщин, говорил, ходил, дышал... Неожиданно и остро хотелось стать этим яблоком, этой Мелуан, этим воздухом или хотя бы полом, который меряют стоптанные дорожные сапоги... — ... У неё волос нет! — задумавшись, невпопад брякнул Анхель, когда большая часть тёмного коридора осталась позади. — Зачем она вам? — Дурак, — расхохотался в спину жрец. — Будто женщине без волос мужчину взять нечем. Знаешь, что общего у всех этих стриженных, кучерявых и прочих, с которыми я вижусь? — Грудь! — чувствуя, как краснеют кончики ушей, важно заявил Анхель и, замешкавшись на повороте, снова попал жрецу под ноги. — Да нет же, прыщ ты лохматый! — раздражжённо хрипнул жрец, ловя падающего от случайного удара подручного поперёк туловища и прижимая спиной к себе, чтобы помочь поймать равновесие. — Просто они все меня хотят, — прямо в ухо, так, что ноги никак не могли найти опору, и руки растерянно зашарили по стене. — Вот, что главное. Они с ума сходят, когда я хватаю их, — щипок за задницу заставил Анхеля совсем по-девчачьи взвизгнуть и дёрнуться, но впереди была стена и единственная опора, которую не отпустить. — И куса-а-аю! — отодвинув подбородком его волосы, жрец нагло хрюкнул Анхелю в шею и со смехом разжал руки... Но Анхель не двигался с места, часто дыша и безумно оглядываясь через плечо. — Анхель, ошмёток пушистый, это и на тебя действует, что ли? — покатился со смеху жрец. — Вот это да-ха-ха! Мне точно подсунули де-хи-хивицу, чтоб меня! — Я. Мужик! — сжав вспотевшие ладони в кулаки, до корней волос пунцовый Анхель яростно развернулся... и смех тут же оборвался, а жёсткая рука, тряхнув, как щенка, за ворот, прижала его спиной к стене. — И это твоя главная проблема сейчас, да? — тяжёлое дыхание губы в губы, пальцы, терзающие ткань ворота и задевающие кожу под ней, так, что невозможно противиться желанию прижать их щекой... — Чёрт, похоже, и моя... Рука жреца не нашла на грудной клетке юноши привычных выпуклостей и решительно двинулась вниз. Анхель всхлипнул, пытаясь схватить жреца за запястье, но тот вдруг резко поцеловал его — так же, как и любую из своих любовниц, о боги, прямо в губы, с тем же агрессивным удовольствием, с которым ел яблоко, говорил, ходил, дышал... Снежный ком из мыслей о том, что будет, если жрец начнёт травить байки о том, как в темноте перепутал Анхеля с девицей, и те расползутся по казначейству, дойдут до отца... прокатился холодом в животе... и растаял... Осталось только стыдливое ноющее желание, растерянность, боль, неосознаваемая жаркая нагота своего дрожащего и чужого, твёрдого, как деревяшка, тела, безжалостно вдавливающего его в камень стены. Солёная на вкус ладонь, зажимающая рот, за волосы оттягивающая голову назад, зубы, царапающие подбородок, и отрывистый мокрый хрип в ушах, пока не рухнет гора с плеч, не ослабнут до предела напряжённые мышцы, в глазах не вспыхнут звёзды и проклятая стена подземного туннеля не рухнет, превращаясь в пол под щекой... Хлопая в темноте мокрыми от слёз ресницами, Анхель боялся пошевелиться. Сейчас он действительно чувствовал себя огрызком яблока, съеденного жрецом. Надо заметить, очень довольным, хоть и испуганным огрызком. Зашмыгал носом, попытался поднять голову, и с волос нехотя убрался чужой локоть. — Какой же ты костлявый, — шурша натягиваемой рясой, недовольно обронил жрец, и на душе у Анхеля почему-то потеплело. — Чёрт знает что... Живой хоть? — Жрать охота, — буркнул юноша, с трудом принимая сидячее положение. — Мужик! — больно хлопнув по плечу ладонью, жрец лающе засмеялся и, порывшись в карманах, бросил Анхелю на колени что-то круглое, холодное и гладкое... яблоко... Он ушёл молча, а юноша ещё долго собирался с силами, прежде чем нашёл вторую штанину, из которой пёс его знает когда успел вытащить ногу, и наконец всадил зубы в любимый фрукт. С жадностью и вызывающим наслаждением, которому мог бы позавидовать любой, увидевший его в эту секунду...