Вернуться

      Рубен ни за что бы не простил предательства Хименеса. Жалкий докторишка присвоил все его научные работы себе. Сдал «Мобиусу» творение всей его жизни. Присвоил. Присвоил. Присвоил!       Рубен так жаждал выбраться из STEM, что совсем забыл о не менее важном для него – Татьяна Гутьеррес.       Для дальнейшего существование он вошёл в тело Лесли Уизерса, мог творить дальше, что пожелает его воспалённый разум, но тоска всячески одолевала его. От одной лишь мысли от возвращении в систему его одолевала злость и появлялись рвотные позывы.       Рубен злился, Лесли - кричал. Рубен бесчинствовал - Лесли кидался на стены. Рубен осознавал своё бессилие - Лесли калечил себя.       Он хотел вернуться. Вернуться к своей Татьяне. Снова познать вкус её губ, ощутить тепло её тела, услышать её голос и дурманящие стоны. Почувствовать её нежные руки на своих плечах. Рубен желал. Желал её ещё. То, что случилось между ними, он списывал на элементарную случайность, стечение обстоятельств, слабость, эксперименты «Мобиуса» над его мозгом – страх, злость, удовольствие, экстаз, эйфория. Тело Татьяны было прекрасно в его снах. Лесли уже давно не Лесли, он видел сны Рубена Викториано. Он жил жизнь Рубена Викториано. Лесли хотел вернуть себе Лауру Викториано. Лесли хотел снова заполучить Татьяну Гутьеррес. Лесли хотел их обоих. Лесли видел их в своих снах. Две раскрепощённые девушки, купающиеся в крови его подопытных, пока тот наблюдал за ними, попивая дорогое красное вино из бокала. Две темноволосые его соблазнительницы. Подбираются ближе, шепчут его имя, целуют шею и обе норовят залезть языками в рот Лесли.       Лесли их ласкает. Лесли их целует. Лесли их трахает.       Так не должно быть. На его месте обязан быть Рубен. Только он. Лишь он имеет права обладать этими женщинами – что Лаура, что Татьяна – они принадлежат ему. Никто иной не смеет даже коснуться их пальцем.       Но Лесли не желал возвращаться в STEM. Он периодически приходил к воротам психиатрической больницы «Маяк», которая уже давно закрыта для всех. Чудом оставшихся в живых пациентов распределили по другим лечебницам, трупы вынесли и похоронили на территории того же "Маяка", заколотили окна и двери и на ворота повесили большой замок. Поставили табличку: "Скоро здесь будет новый торговый центр". Но больница как стояла в центре города, так и продолжает стоять.       Лесли подходил к воротам и смотрел на башню. Лесли думал о Татьяне. Лесли думал о Лауре. Но он лишь оболочка. Не более. Все его действия: каждый шаг, каждый вдох совершал Рубен Викториано. И только он жаждал вытащить Татьяну из самим дьяволом проклятой системы. Он хотел, чтобы эта женщина была с ним. Он хотел. Он желал. А его желание – закон для всех миров. Лесли улыбался. Татьяна Гутьеррес его. И только его. Нужно лишь подвести её к тонкой грани и поместить в подходящий «сосуд».       Мозг Лесли способен выдержать многое, впрочем, как и сильное воздействие Рувика. Визерс раскинул руки в стороны и что было сил закричал. Рубен ещё продолжал быть неотъемлемой частью STEM даже в реальном мире. У него был шанс войти в систему. Он не хотел, но он желал.       Снова холл больницы. Снова то треснувшее зеркало. Снова наглухо запертые железными дверьми палаты. Длинные узкий коридор. Но где же Татьяна? Рубен теперь Рубен – не Лесли. На плечах испачканный в крови и подвальной грязи балахон и ободранные штаны на бёдрах – его привычная одежда на изуродованном глубокими ожогами теле. «Я пришёл. Я вернулся. Татьяна, где же ты?». За железной решёткой, где подсвечивалось инвалидное кресло, никого не было. Регистрационный стол визитов Себастьяна Кастелланоса пустовал, а дверь, ведущая в служебное помещение, оказалась приоткрыта.       Босые ноги Рувика прошли по холодному полу в жгучий мрак. В отдельной комнатке горел тусклый жёлтый свет, едва прибивающийся через туманный занавес. С момента его последнего визита ничего не изменилось. Сколько времени прошло? Рубен сам не знал: пару дней? Неделя? Месяц? Полгода? А может несколько лет? Все границы стёрты. Он прошёл дальше, надеясь застать Татьяну в дальнем углу этого помещения. Там, где светила белая лампочка и рядами располагались ячейки для хранения. Здесь же скучало одинокое кресло и смотрело на стоящую напротив белую доску с плакатом человеческого мозга. И здесь пусто. Нигде никого.       Рувик впадал в отчаяние. Её нигде нет. Её нет. Нет! Он скалился, шипел, судорожно сжимал кулаки до белизны костяшек. Сгорбился над креслом. Лишь капля трезвости сдерживала его от того, чтобы не разнести всю зону к чертям собачим.       -Рубен? – внезапно прозвучал знакомый голос за его спиной. Пробежал мурашками по спине. Мужчина медленно обернулся. Зрачки немного расширились, когда он увидел стройный силуэт с красной кофточкой, тонувший в туманной пелене.       Она сделала два шага ему навстречу. Его сердце пропустило удар. Белый свет мягко коснулся фарфорового лица женщины, скользнул по волосам, блеснул на чёрной оправе очков и выхватил из мрака её взволнованный взгляд.       Рувик также медленно приблизился к женщине, неотрывно смотря на неё, словно под гипнозом.       -Ты вернулся, - не менее взволнованно произнесла Татьяна, - Я думала…       -Тшш, - господин Викториано прервал её речь, приложив палец к женским губам. Наверняка останется след от бардовой помады. Неважно. Теперь ничего не важно. Весь его мир уменьшился до этой комнаты, до тех двух плиток на полу, на которых они стояли. – Ничего не говори.       Он убрал палец с её губ и с осторожностью коснулся её щеки. Провёл ладонью по шелковистым чёрным волосам и аккуратно убрал выбившуюся из хвоста прядь, что посмела прикрыть собой висок. Рубен уткнулся носом в её макушку, жадно вдыхая запах Татьяны. Лёгкий парфюм, видимо, лавандовый шампунь, медикаменты и хлорка, с которой она мыла полы в больнице. "Сегодня я заберу тебя с собой". Мужчина потянулся к её приоткрытым губам и мягко накрыл их своими. Татьяна прикрыла глаза, отвечая на его поцелуй.       Она тоже скучала по нему.       Та ночь изменила их обоих. Стала переломным моментом в сознании Рубена Викториано. Поцелуй в холле, их близость, отсутствие страха Татьяны перед ним, удовольствие Рувика, страсть - всё казалось таким неправильным. Но только казалось. Теперь гений-садист был по-настоящему счастлив.