Косички

— Валтор, можно задать тебе вопрос? — опасливо спрашивает девочка в желтом платье. — Конечно, принцесса, — отвечает мужчина. Спина у него прямая — в пожухшей траве королевского парка он сидит точно на придворном совете, темные веки с черной каймой ресниц полуприкрыты. Но брови и волосы светлые. Не белые, не золотистые — точь-в-точь, как у Персика — котенка с кухни, только не такие мягкие. Дафна бросает взгляд на дальние деревья: красно-золотой отцовский мундир сливается с осенней бронзой и багрянцем листьев, изумрудное платье мамы — яркая память уходящего с Домино лета. Вот она хватает папу за руку и что-то ему говорит. Но расстояние скрадывает звуки, а шорох ветра в древесных кронах не дает расслышать и слова из их разговора. Значит, не услышат и ее. — Валтор, а что у тебя с шеей? Круглые следы идут по бледной шее дорожкой, линией сбегают от небольшой ямки под ухом в складки тугого воротника. Больше всего они напоминают обыкновенные синяки — такие появляются на коленях, когда не удерживаешь равновесия на скользком после полировки полу. Ничего страшного в вопросе вроде бы нет, но почему-то голова сама вжимается в плечи, а голос опускается почти до шепота. — Мы с твоим папой играли, — невозмутимо ответил Валтор, небрежно поводя плечами. — Ну как, принцесса, меня уже можно показывать в приличном обществе? — Опять шутишь! — фыркает Дафна, старательно заплетая косу. Крупные, жесткие пряди норовили выскользнуть из рук, распасться отдельными волосками. — Вы… ты всегда красивый! — Я польщен, принцесса. — Не вертись, иначе криво будет! Щеки горят, хотя Валтор всего лишь улыбнулся — как только у него так получается! Дафна плетет еще усерднее прежнего: раз, два, три, эти пряди скрестить, те — аккуратно стянуть петлей из двух других, таких же светлых и как конская грива жестких. — Валтор, а ты с нами на верховую прогулку сегодня поедешь? — спросила Дафна после недолгого молчания с робкой надеждой в голосе. — Как будет угодно Вашему Высочеству, — тут же отозвался ее собеседник, подставляя лицо косым солнечным лучам. — Не смейся! — маленькая принцесса даже притопнула ножкой в лаковой туфельке, так велико было ее возмущение. — Я и не думал шутить, принцесса! — в голосе неизменная учтивость, полупоклон, насколько это возможно сидя. — Если мое общество будет вам приятно… — То есть поедешь! Вот здорово! — не будь в руках косы, Дафна бы по-простецки захлопала в ладоши. — Я покажу вам, как мы с Элси научились прыгать, она уже совсем не упрямится! А потом мы с мамой поедем вперед, чтобы не мешать, а вы с папой можете сколько угодно о делах разговаривать! Валтор — папин друг и ее, пожалуй, тоже. Разговор с ним интереснее любой книжки, а уж улыбается он так, что сразу хочется ему нравиться. Как жалко, что поговорить с ним получается нечасто. Пусть и чаще, чем с папой, которого он постоянно сопровождает… — Дафна! Дафна, где ты! — шелк платья с шорохом цепляет сухую траву, нежный голос — крик потревоженной птицы. — Дафна! Дафна, хочешь поиграть? — весело звучит мужской голос. — Я иду искать! Ленточка наконец-то стягивается узелком, почти черная среди светлых волос. Валтор заговорщически улыбается и прижимает палец к губам. Все правильно — когда играешь в прятки нельзя шуметь. Прикуси язык, задержи дыхание, но не выдавай себя ни шумом, ни смехом, когда к твоему убежищу подходят совсем близко. Но сейчас Дафне не весело и совсем не смешно. — А почему мы прячемся? — тихо спрашивает Дафна. — Мама же беспокоится… — Мы играем в прятки, — шепотом отвечает Валтор, — Тш-ш-ш! — Но мама же не… — «не играет? не знает?». Кажется, Дафна совсем запуталась! — Королева иногда бывает излишне… настойчивой в желании знать обо всех все. Вам так не кажется, принцесса? — О чем ты? — спрашивает Дафна, аккуратно усаживаясь в сухую траву рядом. — Я не понимаю… — Дафна! Дафна, где ты? Валтор прижимает к губам палец и не говорит ни слова, она тоже. От волнения в мамином голосе внутри неуютно и неспокойно, хочется крикнуть, отозваться. Но вместо этого лишь крепче прижимается к мужчине, как будто груз тишины от этого разделится на двоих. — Давай выйдем? Мама же расстроится! — жалобно просит принцесса. — Не бойтесь. Я все беру на себя. Обжигающий жар руки чувствуется даже через волосы и перчатку, когда Валтор успокоительно треплет ее по голове. — Дафна? — шорох платья теперь уже совсем близко, — Дафна! В животе крутит, а в горле давит, будто там в ком слиплись слова. Нет больше сил их сдерживать. — Мама! Мы здесь! — Мое почтение, королева Марион. Живая изгородь колышется, осыпает их ворохом золотых от солнца и осени листьев. Они везде: в подоле платья, на плечах, у Валтора в волосах, когда он едва заметно склоняет голову. Она не подает руку для поцелуя, он — произносит слова колко, имя — почти как грубость. Мама — всегда приветливая, всегда улыбающаяся — до белизны сжимает губы. — …а вы, принцесса, беспокоились, что нас не найдут! «Валтор, замолчи. Пожалуйста!» — про себя просит Дафна. Как он может не видеть, что мамин взгляд мечет молнии? Почему говорит, не умолкая — многословно благодарит за молчание, гладит по волосам? Почему тепло и гладкий атлас жилета под щекой — точно улики неведомого, но страшного проступка? Того, что Валтор обещал «взять на себя»! Нельзя так, нельзя! Если что-то плохое и в самом деле сделала она… Дафна рывком отстраняется, едва не падая в выцветшую траву — тяжелая рука лишь невесомо соскользнула с плеч. Мама тут же поворачивается — уже совсем не злая — расстроенная и испуганная. — Дафна! Марион! Где вы? — раздается от садовой дорожки. — Папа! Треск, шелест и шум тут же приближаются. Из-под ног рассыпаются листья, когда Дафна вскакивает. Шаг, шаг. Носок туфли ударяется о что-то, скрытое под слоем пахнущего сыростью и пряностью золота, а тело, точно на веревочке, тянется дальше. Вперед. Не страшно, совсем не страшно, ведь папа уже протягивает руки навстречу. — Папа! — радостно вскрикивает девочка, утыкаясь лицом в обтянутое красным сукном плечо. — Солнышко, — теплое дыхание шевелит волосы, прерываясь лишь ласковым прикосновением к макушке, — ты захотела в прятки поиграть? Полные ветра верхушки деревьев и голубое небо становятся ближе, когда папа выпрямляется, крепко-крепко прижимая Дафну к себе. Тут же высыхают набежавшие было слезы, исчезая мокрыми кляксами на плотной материи. «Папа!» — бормочет она с каким-то облегчением, вдыхая исходящую от рубашки вкусную древесную горечь и тепло (папин, только папин запах!). — Посмотри, Орител! — говорит Валтор — голова изящно склонена к плечу, переброшенная на грудь коса толстой змеей спускается к животу, кремово-светлая на темном жилете. — Да, Дафна, очень красиво. Молодец, — папа расплывается в улыбке, — да, Марион? — Ровнее, чем звенья в цепи! — вторит Валтор. Его улыбка напоминает оскал, какая-то непонятная искорка появляется в светлых глазах. И горделивый поворот ничем не прикрытой шеи. — Да, красиво, — ровно произносит мама. Презрительно. Обжигающе-холодно, так, что по спине бегут ледяные мурашки. Папины руки на мгновение вздрогнули и тут же сжались крепче, словно защищая от неведомой опасности. Дафна уже не смотрит — закрыла глаза, уткнулась носом в воротник, в успокаивающее тепло. К вечеру небо закрыли тучи, а горизонт глухо зарокотал. Разумеется, ни о какой прогулке не могло быть и речи. *** — Валтор, а почему вы с мамой поссорились? — Поссорились? С чего вы так решили, принцесса? Призрачные бабочки: синие, лиловые, сверкающие — срываются с рук Валтора. Целых полдюжины садится маленькой принцессе на плечи, щекотно перебирают теплыми лапками на щеке. Еще десяток облюбовал умытые ночным дождем оранжевые кусты и черные, выглядывающие тут и там бутоны зимнецвета. Дафна, как всегда, непроизвольно ахает от восхищения. В другое время она бы с удовольствием поиграла, но не сейчас. Как часто говорит папа, «дело не терпит отлагательств». — Спасибо, они очень красивые, — вежливо, как учило тяжеловесное «Пособие для юных леди» и строгая madam, начинает Дафна. — Но, например, мама не подает тебе руки… Сотня мелочей: ледяных взглядов, странных слов, многозначительных интонаций и жестов — никак не хочет объясняться словами. Открытое, почти нарочитое нарушение этикета — самое простое и неважное из того, о чем можно вспомнить! Чтобы скрыть волнение, Дафна, совсем как большая, крепко вцепилась в складки теплого платья — благо, лужа посреди парковой дорожки была отличным поводом сделать это естественно. — Я был не лучше, принцесса, — произнес Валтор со своей обычной усмешкой, — сидел в траве и даже не думал вставать. Думаю, королева сочла это неуважительным. — Настоящая вежливость — не замечать промахов других людей, — возражает Дафна. Вот и пригодилась ей книжка! Спина сама собой выпрямляется — так удобнее глядеть Валтору прямо в глаза: серовато-голубые, как небо ранним утром, и такие же ясные. — Разумеется, — с той же невозмутимостью ответил мужчина. — Возможно, стоит задать этот вопрос ей самой? Порыв сырого ветерка заставляет воду в луже пойти частой рябью, шепчет что-то зловещее в золотых кронах. Красные мундиры: папин и лорда-казначея Жаффри («Жабы!») — остались позади. Что-то неуловимо-подозрительное было в ответе Валтора, но что — понять было невозможно. Мучительно, как длинный-длинный пример, в котором невозможно найти ошибку! Ах, как не хватает здесь madam Фор — на уроках она так хорошо объясняет непонятные вещи… — Возможно, я знаю ответ на ваш вопрос, — вдруг произносит Валтор, задумчиво проводя затянутой в перчатку рукой по оранжевой листве. — Зависть. — Что? — непонимающе переспрашивает Дафна. — Или жадность — зовите, как угодно, принцесса. Бабочки срываются с оранжевых кустов. На темной материи плаща и жилета ее спутника они сверкают как драгоценности. От этого блеска, да еще и недоумения, Дафна моргает. Еще раз. Но все равно не понимает. — Так получилось, что королева ужасно одинока. — Объясняет Валтор. — Ни подруг, ни даже фрейлин — только вы да ваш отец. И необыкновенно жадна в своем одиночестве. — Мама не такая! Она хорошая! — Конечно, принцесса, — покладистый кивок, темные, словно покрытые краской, веки на мгновение опускаются в такт словам. — Каждый хочет быть с тем, кого любит, верно? Никогда не известно, когда получится увидеться с мамой. За завтраком, или перед сном, или где-то между уроком математики и этикета. Но что эта встреча будет, Дафна знает точно. В совсем счастливые дни они вместе весь вечер: в саду или в гостиной с вазочкой печенья и сказкой. Редко-редко, но к ним заходит папа: улыбающийся, усталый. Колюче целует в щеку, смеется и очень-очень старается не спать на ходу. Почти до слез обидно, когда очередной лорд Жаба, министр или тот же Валтор уводят его прочь! На час-два, до самого утра или даже дольше. В такие дни мама приходит на ночь к ней. Но, кажется, не спит вовсе, ведь глаза у нее усталые… — Но при чем тут зависть и жадность, Валтор? — жалобно спрашивает принцесса. — Я не понимаю! — Ваша матушка желала бы делить с мужем все, — отрезал мужчина, щелчком отзывая призрачных крылатых. — Но она не может. А я — могу. Все проблемы, все неприятности, которыми Орител не хотел бы нагружать ее! О, Марион прекрасно это чувствует и оттого ревнует. Боится, что ей не доверяют, не любят. Что она не нужна… — Но это же неправда! — Ощущениям не прикажешь. Белоснежный носовой платок появляется словно из ниоткуда — тонкий, пахнущий деревом, горечью. Витиеватая «О» под пальцами гладко вышита шелком. Можно представить, что эта папина рука, ласково утирает бегущие по щекам слезы. — Ну-ну, принцесса! — голос спокойный, недавнее возбуждение ушло без следа. — Если кто увидит, что я вас расстраиваю, не сносить мне, по справедливости, головы… — Бедные мама с папой! — всхлипывает Дафна. — Это же неправильно… — Неправильно, — соглашается Валтор, аккуратно присаживаясь перед ней на корточки. — Неправильно. Руки у него горячие, точно угольки в камине и почти такие же сильные, как у папы. Шея без следа синяков, волосы, воротник — все едва уловимо пахнет папой. «Понятно, ведь Валтор постоянно находится с ним!» — грустно думает Дафна. Запах, как прежде, успокаивает. — Поверьте, Орител вас очень любит. И очень жалеет, что не может сам говорить об этом чаще. Влажный носовой платок приятно освежает лицо, стирает остатки слез. Небрежный щелчок пальцами и мокрые следы под глазами исчезают. — До свидания, принцесса. — Тихо произносит он. — Королева идет. Я передам Орителу, что она забрала вас. Дафна спешно делает реверанс в сторону удаляющейся фигуры. И тут же разворачивается, бежит навстречу силуэту в зеленом. — Мама! — восклицание выходит почти неслышным, тонет в плотном мшистом бархате платья. — Что такое, солнышко? Что случилось? Если бы можно было объяснить! Мысли как клубок ниток, который дали поиграть Персику — за одну потянешь, а она в море других запуталась. И маму с папой жалко, и Валтора, и придумать надо, как сказать… Так ничего и не придумав, Дафна замирает на месте. Осеннее солнце золотит мамины волосы, согревается и согревает. Шершавая зелень платья, ласковая рука касаются щек. Уж на что Дафна продрогла бежать, сейчас ей тепло. — Дафна, где папа? Он же обещал сегодня погулять с тобой? — мягко спрашивает мама. Гладит, легкими движениями расправляет сбившийся воротничок платья. — Мы с ним и гуляли. А потом появился лорд Жаб… Жаффри, и папа попросил Валтора за мной присмотреть! Если на ее оговорке мама улыбнулась, то под конец фразы на долю секунды окаменела. Дафна успевает заметить, как она смотрит вдаль и вниз. Туда, где остался папа, куда ушел Валтор. — Мама! «Боится, что ей не доверяют, не любят. Что она не нужна…» — всплывает в голове фраза. Злая, до слез. «Неправда! Неправда!» — Дафна даже мотает головой, чтобы выгнать мысль. «Ощущениям не прикажешь» — продолжает голос изнутри. — Мам, я тебя люблю, очень-очень! — сбивчиво бормочет Дафна. — И папа тоже любит, только не хочет, чтобы ты переживала. И ты нам очень-очень нужна! Не хватает рук, чтобы обнять, в горле сжимается, а в глазах опять мокро. «Быстрее, быстрее сказать, пока еще можно!» - …очень-очень-очень. Валтор сказал-л… пап-п-па тож-ж-е-е-е… Дальше говорить не получается. Только поглубже зарыться в щекотный, дрожащий, сладко пахнущий бархат. — Дафна, — как сквозь сон, нежно и почему-то глухо. Темная фигура наклоняется к плечу красной — шепчет что-то ей на ухо. На мгновение, они отстраняются — настолько, чтобы незаметно соприкоснуться ладонями. Красная уходит, вслед за такой же, но скромнее. Темная — оборачивается для того, чтобы почтительно поклониться.