Ночь, вино и разговоры

— Ты совсем не пьянеешь? — заинтересованно спрашивает Гильгамеш, покачивая вино в кубке. Время идет к ночи, и царь наконец-то наслаждается часами отдыха в компании своего единственного друга. — Нет, — улыбается Энкиду. — Совсем-совсем? А почему? — Потому что мое тело только выглядит как человеческое, а на самом деле сильно отличается, — объясняет юноша. — Но ты ешь, пьешь и спишь как человек? — Только потому что я живу среди вас и стараюсь подражать. Ты же знаешь, на самом деле мне это не нужно. Божественная сущность дает достаточно энергии телу Цепей. — Знаю, — кивает Гильгамеш, — но ты ведь можешь стать таким же как человек? — Да, это нетрудно, — пожимает плечами Энкиду, гадая, для чего друг поднял эту тему. — Тогда почему? Почему ты продолжаешь ходить в виде этой странной имитации, вместо того, чтобы сделать себе нормальное человеческое тело, — интересуется царь, наливая себе еще вина. — Не знаю, не думал об этом. Это важно? — Не то чтобы… но если ты хочешь понять людей, то должен быть как они. Энкиду несколько минут обдумывает эту мысль, прежде чем произнести: — Хорошо. Гильгамеш внимательно наблюдает, однако внешне ничего не меняется, просто в какой-то момент юноша делает первый вдох и в задумчивости смотрит на свою ладонь. — Ощущается немного странно. Кажется я потерял большую часть связи с Землей и чувствительности к магическим потокам и воспринимаю всё немного по-другому. — Конечно странно, но именно так люди и познают мир. Через слух, запах, вкус, обоняние и осязание. На, выпей, — Гильгамеш протягивает кубок, и Энкиду аккуратно берет его, на мгновение прикасаясь к теплым пальцам. Металл в руке прохладный, а вино сладковато-терпкое, и юноша смакует его, удивляясь непривычным ощущениям. — Вкусно? — с интересом спрашивает царь, в его голосе слышно плохо скрытое предвкушение. — Слуги! Несите еды и вина да больше и разнообразней! Мой друг будет пробовать кушанья Урука! — незамедлительно кричит он, как только получает согласие. Гильгамеш заставляет Энкиду перепробовать все фрукты, потом мясо, выпечку и даже лизнуть соль и сахарный тростник. Солнце уже давно село, и опустели кувшины с вином. Им взамен принесли новые, и теперь царь хитро щурится, задавая вопрос: — Ну как? — Странно, — признается Энкиду, слегка улыбаясь. Ему кажется, что где-то тут есть подвох. Определенно, Гильгамеш что-то задумал, — но вкусно. — Во-от, а ты не хотел, — царь веселится и доливает в кубки вино. У него на диво хорошее настроение, потому что наблюдать за другом интересно. Настолько, что Гильгамеш чувствует себя слегка пьяным. Не вином, нет, скорее этой теплой атмосферой и веселыми зелеными глазами напротив. — Неужели люди всегда так себя чувствуют? — Да. — Вот как? Жаль, что я раньше не вернулся в этот облик, — качает головой Энкиду, удивленно замирая от непривычных ощущений. В голове немного тяжело от вина, а внутри наоборот легко и хочется петь и плясать. Или выглянуть в окно и глубоко вдохнуть ночной воздух. Или развалиться на подушках, блаженно жмурясь. Или… — Не вернулся в этот облик? — зацепился за фразу Гильгамеш. — Да, — улыбается и глупо кивает юноша, взмахивая рукой с зажатым пустым кубком. Где-то тут определенно есть подвох. — Ты знаешь, я же был глиной… а потом встретил Шамхат. Она… Теперь, когда я пожил среди людей, могу сказать, что она очаровала меня. Такая красивая и чистая душой… Если бы не она, я бы никогда не принял облик человека. — Шамхат — это?.. — с любопытством переспрашивает Гильгамеш, допивая очередной кубок и наливая еще вино. Облизывается и попытается сдуть волосы, упавшие на лицо. Кажется он выпил слишком много, раз ему начало казаться, что воздух слишком горячий. — Жрица, — мечтательно вздыхает Энкиду, с улыбкой вспоминая прошлое. — Жрица? — удивленно моргает царь. — Стой, ты хочешь сказать храмовая жрица? Проститутка? — Ну… да, — недоуменно подтверждает юноша, не понимая смеха Гильгамеша. Тот хохочет, запрокинув голову назад и почти откинувшись спиной на подушки. — Я-то думал, что ты у нас чистое и непорочное создание… а ты, аха-ха-ха, оказывается с храмовой блудницей успел поразвлечься… Энкиду пожимает плечами, разглядывая друга. Сейчас, когда царь прекратил хмуриться и презрительно цедить слова, он выглядит абсолютно по-другому. Взгляд юноши скользит по оголенной шее, потом по светлым волосам, прилипшим к щекам и лбу, и замирает на прищуренных алых глазах. Что-то непонятное мелькает в них, прежде чем Гильгамеш ставит кубок и резко подается вперед, оказываясь совсем рядом. — И как? Понравилось? — горячо выдыхает он прямо в лицо юноши. — Это было приятно, — отводит взгляд Энкиду. — Приятно… — шире усмехается царь, склоняет голову вбок и шепотом продолжает, — неужели какая-то блудница смогла сделать тебе хорошо? А, Эн-ки-ду? — Что ты имеешь в ви… — начинает было говорить юноша, но поворачивается и замирает, ощущая дыхание на своих губах. — Гил? — еле слышно выдыхает он, не в силах оторвать взгляда от лица напротив. Такого непозволительно близкого. С этого расстояния можно разглядеть каждую ресничку, если бы удалось оторваться от нечеловеческих алых глаз. Сердце непривычно громко бьется в груди. — Да? — мурлыкает Гильгамеш, медленно прикасаясь пальцами к щеке юноши и заправляя длинную прядь за ухо. — Что ты делаешь? — Я? Всего лишь смотрю. Скажи, друг мой… Эта жрица… она объясняла тебе, что такое поцелуй? — Поцелуй? — сглатывает Энкиду. — Это… когда двое людей выражают свои чувства путем… эм… прикосновения губ. — Ве-ерно, — облизывается Гильгамеш, — а какие чувства можно выразить поцелуем? — Л-любые, — шепот. Любые, да? Осознание этого тяжелой волной падает на Энкиду, заставляя замереть под звук глухо стучащей крови в ушах. Ему кажется, что весь мир сосредоточился в алых глазах, поэтому он упирается рукой в пол и тянется вперед. Сладковато-терпкий привкус вина на губах увлекает настолько, что Энкиду не сразу чувствует горячую ладонь в своих волосах. Впрочем, это делает всё только лучше. Он прижимается ближе, наслаждаясь горячим дыханием на своей коже. Распахивает рот, позволяя другу научить его этому… поцелую. Жарко и непривычно, но юноше нравится. Внутри всё превращается в раскаленную пустыню, и единственным спасением кажутся горячие губы со послевкусием вина. Энкиду с удовольствием слизывает терпкий аромат, слегка прикусывает и получает в ответ тихий смешок. — Мне… удалось передать свои чувства? — задыхаясь спрашивает Энкиду чуть позже. Он облизывает пересохшие губы и сглатывает. — Да… хотя мне кажется, что я не всё понял. Надо повторить, — хитро усмехается Гильгамеш и тянет его на себя.