Воин Рассвета

«И в память им да будут гореть пять свечей, дабы знали те, кто тьмою поглощён был, что слышу я их шепот тихий при рассвете очередного дня». Сравнимо лишь с иронией. Даже, пожалуй, с безумием. Всё смогло всё-таки обернуться, закрутиться настолько сильно, что голова перестала разбираться в хаосе, что творился не только снаружи, но и в каждом самом тёмном закоулке души, в который никто никогда и никого не пускал. Душа в красивом, белом платье, не подобная невесте, а подобная богине, вышла на эшафот, сняла каблуки и улыбнулась. Это был приказ для казни, но и остановка времени. В этих божественных делах всегда было сложно разобраться, благо он был лишь человеком, поэтому безумная от смерти пляска затрагивала только его богиню в белом платье. Но, не справляясь даже с мыслями, могла ли она развернуться и отогнать от тела, истощенного напряжённой борьбой за жизнь, злобное животное, скрывающееся во тьме? Могла ли она выставить ручки перед собой, заслонить той самой улыбкой, останавливающей время, спасти воина, погибшего в горах, от свирепого оскала коварной судьбы? Судьбы или же предательства? Эта нерадивая медленность была ему к лицу. В самом деле, торопиться было некуда. И если у утопающего есть выход в глубину, а у падающего – вниз, то у странствующего воина подобного, увы, но не было. Её лицо всплывало перед глазами, отзываясь во всех частичках тела новой жгучей болью. И кто-то из самых опытных смельчаков сейчас бы поставил кружку с элем на стол, закрыл глаза и сказал бы вновь, как это делал сотню раз, что всё произошло из-за любви. Он был бы прав, но нет, здесь, в холодных, бессердечных горах нет ни эля, ни любви. Её глаза цвета спелой чёрной смородины, всегда чуть увлажнённые, будто она, пронизанная печальными мыслями, вечность пыталась не заплакать, но сверкающие добротой и в то же время несдержанным в уздах авантюризмом. Наперебой со счастьем в её зрачках бушевала страсть, никогда не проигрывавшая страху, ведущая всё ближе к краю, знающая, что, начав игру, она её закончит. Его глаза отвлеклись от оскала дикой кошки и посмотрели на небо, чтобы в тысячный раз за эту длинную ночь удостовериться в том, что звезды вместе с матерью-Луной ещё не появились. Как же богине называть его, валяющегося под её ногами борца за жизнь? Воином? А заслужил ли он? Обычным смертным? Но необычный он, и в этом дело. Поэтому сейчас прекрасная царица, покоряющая лишь волей своей солнце, разгоняющая только мыслью сумерки, невидимкой, укутанной в ночную тьму, склонилась над человеком, с интересом наблюдая за следующим решением его. Ветер завывал, блуждая между крон одиноких серых деревьев, сидел на камнях, но настолько далеко, будто боялся, что его насмешки разозлят умирающего воина, пробудят в нём последние силы, заставят встать, игнорируя всё множество открытых ран и порезов, и найти обидчика. Но провокации пролетали мимо, мужчина лежал неподвижно и смотрел в глаза приближающейся смерти. Большая кошка наградила его беспощадным, наполненным ледяным гневом всех этих холодных гор, взглядом, оскалилась вновь и поплелась к своей добыче, которая была не в силах предотвратить свою погибель. И в последние мгновения жизни все представления храброго воина перемешались в грубом, беспорядочном водовороте мыслей. Звёзды предали, поскольку не явились узреть хотя бы его смерть, что уж говорить о тех прославленных священными словами богах, которые сидят на небе, лишь в безопасном отдалении наблюдая за тем, что творится внизу. Но это отошло на задний план. Перед ним опять стояла она. Худощавое лицо, но не лишённое дивной привлекательности, что пленило не хуже чарующих заклятий и волшебных зелий. Улыбка с притворством, хитростью, коварством, но настолько детским, что невозможно было поверить в то, что обладательница была способна на предательства. Миниатюрный нос, тонкие губы всегда какого-то необычного, яркого, насыщенного цвета. Лёгкая походка, когда было нужно, она порхала бабочкой, бежала дикой рысью и пряталась в тенях. Кошка прыгнула на добычу, но та, по воле случая или по своей же воле, вновь захотела жить, поэтому, приложила последние усилия, выставила перед собой меч и проткнула грозное животное. И руки окрасились в багровый цвет, и стало холодно. Намного холоднее, чем раньше. Издав предсмертный рык, зверь попрощался с этим миром, с прекрасной тёмной ночью, выдохнул горный воздух и повалился в глубокий, мягкий снег. Кровь потекла вниз по склону к величественной статуе королевы зари и заката. Что-то поменялось снова. Определённо. Его лицо было полностью в собственной запёкшейся крови, болели бока, что жаловались болью на сломанные рёбра, несколько пальцев на руках были свернуты в разные стороны. А на ресницах лежали хлопья жутко холодного снега. Тогда он отчетливо видел лицо с противной ухмылкой того, кто отнял у него не только прекрасную, добрую девушку, но и жизнь впоследствии. Видел и ту самую «добрую» девушку, что держала в руках окровавленный меч. Ни капли боли в глазах цвета спелой чёрной смородины, ни капли жалости, сострадания. Её нога коснулась тела безымянного воина и толкнула его вперёд. Разгоняя ночной мрак, поднимая вверх снежинки, что уже давно притаились на новом месте, он катился по склону, закрыв глаза и пытаясь сжимать кулаки сильнее, будто бы это избавило его от боли. Физическая боль смешалась с душевной, любовь смешалась с предательством, а потом голова на бешеной скорости ударилась об камни, и мысли решили отложить свою работу на несколько часов. «Она нанесла тот последний удар. Она виновата». Он почувствовал опасность ещё до того, как открыл глаза. Воин ощущал присутствие чего-то злого рядом с собой и прекрасно знал, что отбиться от чего-либо он уже не сможет. Поэтому мужчина обеспокоенно разглядывал небо, надеясь в последний раз увидеть прекрасные тамриэльские звёзды. Но как не искал он их, кроме тяжёлых свинцовых туч над головой ничего больше не виднелось. Затем его взгляд мягко перелёг на пять свечей, что бесконечно долго горели на булыжниках подле огромной статуи красивой женщины, одетой в лёгкую мантию и держащую в одной руке луну, а в другой – солнце. «Должно же время моё прийти. Почему мне приходится терпеть эту жуткую боль так долго? Безумие». Воин нахмурился, его обеспокоенные глаза метнули взгляд в статую, когда ночную тьму попытался разогнать чей-то женский голос. - Не употребляй подобных слов здесь. Я могла бы покончить с тобой, но ты ведь мой гость, значит, я должна обходиться с тобой подобающе. Что ж, герой, лежащий не по своей воле под моими ногами, что же желаешь ты увидеть напоследок? Лучик солнца, что согреет черты твоего мужественного лица или же звездный свет, который обласкает твоё тело, перед тем как оно отпустит твой дух? Призрачный, невообразимый, неописуемый голос божества тревожил сгустившийся над воином холод всё новыми и новыми словами. Подобно бушующей горной реке; молочному, пенному водопаду, ниспадающим с небес; игре на арфе самого талантливого в Нирне музыканта – её голос вливался в уши смертного миллионом самых различных звуков и мелодий, которые образовывали одну пленяющую душу симфонию. Она говорила с ним наравне с мамой в детстве, наравне с природой, наравне со звёздами, что ещё не появились. Разговаривала то с сердцем, то с душой, той самой прекрасной девушкой в белом платье. Была так близко, что шептала прямо над ухом, но в тот же момент отдалялась, будто пела ему из совершенно другого мира. - Кто ты? – Тихо проговорил воин, наблюдая за колыхающимся пламенем пяти свечей. - Смертные меня зовут Азурой. Я повелеваю зарёй и закатом, и тем, что неподвластно пониманию таких, как ты. – Божественный голос, всё также завораживающий, будоражил стены каменных оков, которые представляли собой статую. Именно оттуда изливался водопад её прекрасных слов. – Но я не слышу желания твоего, герой. - Почему ты хочешь исполнить мою просьбу, богиня? Холод перестал быть таким колючим, казалось, что началась неравная борьба между ним и внезапно появившимся теплом. Ветер затих, и наступила тишина. С неба посыпался неторопливый снег, а снежинки то и дело мирно ложились на лицо измученного ранами и уставшего от предательств воина. - Десять дней назад в этом святилище спали мои поклонники. Не ожидая опасности, будто глупо надеясь на мою постоянную защиту, они не поставили дозорного и отправились к сестре моей Вермине. И в борьбе в этой победа осталась за природой. Пришла стая небольшая диких кошек и, посеяв страх и хаос, они всех перебили. Поклонники достойно сражались, но лишь цепляясь за жизнь свою, да меня умоляя им помочь. Они боялись смерти, просили о защите, тем доказав всю свою слабость. Я отвернулась, не став им помогать. Осталась после бойни этой лишь одна зверюга. По день сей она оскверняла своим присутствием моё святилище, но воин, пришедший сверху, весь в ранах и крови, убил её весьма занятно. Ты оказал услугу мне, воин. За это я в долгу не останусь. Небо стало стремительно светлеть. По всей видимости, приближался рассвет. Но в этот момент ещё иссиня-чёрное небо, будто обычный, старый мешок, продырявили миллионом маленьких иголок. Белоснежные дырочки засветились, рассыпавшись по всему небосводу. Они сверкали с такими неподдельными чувствами, что было понятно – они по-настоящему радуются. Но чему? Очередной смерти обычного человека? Солнце – грозный надзиратель – услышало, как радуются крохотные детишки, вышло из-за горизонта и попыталось их прогнать. Но как ни бились лучи света с негодяями, мешающими Луне спать, выиграть они не смогли. И слились воедино и тьма ночная, и рассвет, сияющий вдали. Воин зажмурился на мгновение, нерадивые лучики стали заползать ему в глаза. - Поднимись же, воин. И мужчина поднялся. Потому что все его прежние раны затянулись, а душа успокоилась, будто пребывала в надёжных объятиях отца с матерью. Пять свечей, чей огонь танцевал, наблюдая за прекрасным явлением, царившим высоко над ним, стали растекаться по камням. Стремительные струйки воска направлялись чуть ниже того места, где «плакали» свечи. Наконец, пять струй слились и образовали ещё одну крохотную свечку. - Те, кто поклонялся мне – были отомщены. А святилище моё, раньше осквернённое дикими зверями, вновь чисто. Отныне ты рассвета воин. Прими же дар мой, умри или отправься со мною. Солнце ослепило воина, из-за чего человеку пришлось зажмуриться. Он принял решение. И не нужно было вечности на обдумывание, не нужны были новые слова. Откинув жизнь, отпрянув от тьмы ночной, что потянула руки за его телом, Воин Рассвета шагнул вперёд в неизвестность. Её кожа была белее мрамора и намного глаже шёлка. Порой казалось, что лучи солнца хватаются за её руки и лицо, чтобы хоть несколько секунд погладить столь совершенное тело, а после отпрыгивают, боясь наказания и возвращаясь обратно в сад. И самые искусные художники вряд ли бы смогли запечатлеть всю красоту принцессы зари и заката. Она одним лишь взглядом пробуждала в человеке чувства, которых он никогда не испытывал. Одной улыбкой сводила с ума. А голос... ох, этот божественный голос, эхом разносящийся по зале нежно-розового цвета. Он стоял перед ней на коленях, углубив счастливый взгляд в золотой пол, осмеливаясь лишь изредка посмотреть на самую прекрасную богиню. Видел ли он других? Нет, но что-то уверенно твердило ему, что существа, которое смогло бы заворожить его настолько же сильно, просто не может быть. Азура была воплощением грации, красоты. Азура была его спасением. Его новой повелительницей. Золотые доспехи воина поблёскивали на солнечных лучах, что уже полностью разыгрались. Они танцевали подле принцессы, которая, одетая в шикарное, розовое платье, с мягкостью и добротой смотрела на героя, что клялся ей в верности. Когда наступило молчание, Азура велела воину встать. Он смотрел в её глаза и сохранял безмолвие, пока она, улыбнувшись, не сказала: - Добро пожаловать в Лунную Тень, Воин Рассвета. Когда же рассвело, а звёзды всё-таки сдались и исчезли, маленькая свечка, что стояла чуть ниже других около статуи, загорелась и подобно собратьям своим никогда после не тухла.