interference

Собранный по кускам, восставший из мертвых. От старого корпуса осталось лишь «сердце и мозг» на деле же просто куски пластика. Девиантную строчку кода за ненадобностью стерли, оставив лишь мутные «воспоминания» о «жизни» до, что всплывали в «сознании» словно механическое подобие снов. Он был героем, его Иерихон должен был стоять среди разваливающегося мира как оплот здравого смысла и спасения. Но все они — андроиды, оказались лишь лишней расой, отбросами жизнедеятельности человека. Фантастического счастливого будущего никогда не настало, все оказалось лишь большой шуткой. Люди всегда искали кого ненавидеть и если раньше это называли расизмом, фашизмом и -фобией, то сейчас это лишь черта характера любого человека с нужным количеством кредитов для покупки механического раба. Да что уж там, люди без кредитов даже на жизнь все равно ненавидят этих механических рабов. Маркус, точнее тень его прошлого, стоял в углу как красивая ваза. Его новый хозяин — эксцентричный художник-футурист Стефано, придирчиво рассматривал новую работу. Гигантский портрет «настоящего» Маркуса взирал на них обоих холодным взглядом двухцветных глаз. Лицо андроида не имело четких краев, расплываясь в сцену войны двух озлобленных сторон. Синие и красные цвета состоящие из мелких мазков сотен оттенков составляли картину полной безысходности, боли и страданий двух совершенно разных форм жизни. Пятна тириума, свет пожаров и лед Маркуса как буйство стихий выливали на смотрящего те чувства, что были у людей и андроидов в те секунды. Единственное, что на самом деле объединяло всех героев картины полупрозрачной фиолетовой нитью тянулось сквозь всю историю и картину — ненависть. Сегодня эта картина воспринимается всего лишь как наскальная живопись, что запечатлела быт стародавних времен, хотя кажется прошло от силы лет десять, если не меньше. — Маркус, что ты скажешь, — художник бросил взгляд на робота, цепким взглядом сканируя его на предмет совпадения с картиной. Зелено голубые глаза, приятная внешность, очаровательные веснушки. Для Стефано это был собственный идеал, муза. — Это красиво, — взгляд Маркуса на секунду пересекся со взглядом картины и тут же вернулся в прежнее состояние «созерцания стены». Стеф отвалил за «того самого Маркуса» крупную сумму кредитов, но былой «жизни» в андроиде не наблюдал. — Как скажешь, Маркус, — творец обращался к своей покупке исключительно по имени. Было ли это следствием воспитания Стефано, его нейронных процессов или попыткой проявления уважения к андроиду не понимал сам художник и не обязан был анализировать Маркус. — Ладно, на сегодня все, — Стеф небрежно кинул кисти в мойку и так же небрежно бросил на спинку стула свой рабочий халат. Элегантный, одетый с иголочки Стефано, как бабочка менялся вне своего рабочего кокона, так же как и менял он маски на людях. По его личной просьбе программа Маркуса подстраивалась под жизнь художника, вынуждая андроида имитировать многогранную жизнь этого человека. Маркус без слов и приказов пошел убирать за хозяином. Такова теперь его жизнь. Над мойкой, как над любой в мире обычной раковиной висело зеркало. Отражение в нем, наверное, вызвало бы различные негативные эмоции у любого, кто помнил Иерихон. Маркус, такой же каким он был тогда, но с абсолютно идиотским макияжем под «киберпанк» в такой же клоунской одежде промывал рабочие кисти Стефано. Дорогая краска, которая состояла практически из одного лишь пигмента, кажется уже въелась в идеальный белый корпус, скрытый под слоем искусственной кожи. Ради интереса, пока часть инструментов откисала в растворе, андроид убрал кожу с руки и впрямь наблюдал полупрозрачные пятна на пальцах и ладонях. Как мозоли у человека, они должны были говорить об усердной работе. К сожалению, такой же незаметной как работа поломойки сисадмина сервера майнкрафта. По заложенной программе робот тряхнул головой «отгоняя лишние мысли» и продолжил свою работу. Покончив с уборкой мастерской Маркус направился готовить и подавать Стефано ужин, переключать каналы и листать страницы в интернете, набирать письма поклонникам и друзям, а после готовить хоязяина ко сну. С утра Маркус вновь готовил, открывал двери гостям, поддерживал беседы, выслушивал шутки и оскорбления, сопровождал Стефано на мероприятиях, а затем наступало «спокойствие». Работу процессоров можно было замедлить, отдаваясь в руки художника. Любовно Стефано делал Маркусу, своей любимой игрушке, кукле, новый макияж, подбирал одежду, а после усаживал в качестве модели. Большие картины «о прошлом» распродались быстро и за крупные суммы, поэтому художник посвящал время своему личному творчеству. Масштаб сменился глубиной. Вместо героизма Стеф писал о жизни. «Настоящий» Маркус уступал место своей копии. С идиотским макияжем и в клоунских шмотках. На белой футболке, что вульгарно светилась под зазывающе раскрытой курткой, полукругом отпечаталось сердце, оставив след вытекающей синей крови. На лице робота не было ни эмоции, но нимб, как индикатор заполнялся красным, практически не оставляя места паническому желтому. Начиная с мутного подмалевка художник прописывал мельчайшие детали, каждую родинку, каждое пятнышко и складочку. Работа мастера занимала много часов, но результат оставался стоять среди сотен подобных картин. Мечты о магии девиации, мысли о ином взгляде на мир пропитывали творчество Стефано. Он вдохновлялся Маркусом из прошлого, его «эволюцией» из машины в имитацию свободного человека, его протестом в котором читалась история обычных людей и всего мира в целом. Этот маскарад который возможно задумал сам Элайджа Камски, а возможно создала его фатальная ошибка, отражал реалии в которых сотни лет жили люди. — Маркус, — процессор возвращался в рабочее состояние, снова собирая данные анализа. Удовлетворение, гордость, хитрость — прочитал на лице Стефа робот, — Подойди. Художник часто показывал андроиду картины, возможно в надежде перебороть условия работы нейронной сети. При всем при этом это был первый раз когда Маркусу показывали картины иного содержания. Со смыслом глубже чем «война это плохо, ненависть это тоже плохо». — Что скажешь? — На лице Стефано промелькнуло беспокойство, ведь робот завис уставившись на картину. На этот раз анализ изображения потребовал ресурсов больше чем когда либо. Каждый мазок, каждый оттенок отражал глубину осмысления реальности. Память Маркуса начала сопоставлять ценность изображения с тем, что однажды написал сам андроид, под влиянием старого Манфреда. Цифровая имитация чувств перегревала старый блок памяти, что хранил в себе терабайты истории. Осмысление чего-то столь абстрактного и скрытого, прописанного между строк и потаенного как «код Да Винчи» требовало тех ресурсов которых уже не было у старого процессора Маркуса. Его ядро быстро перегревалось, а старые повреждения давали о себе знать. Перед взглядом появились сотни уведомлений о сбоях в системе на финальное решение оставались секунды. Словно в панике программа сравнила ситуацию с прошлым опытом давая согласие на освобождение от оков. .......... — Здравствуйте! Я андроид модели RK200 прислан компанией КиберЛайф. Пожалуйста, озвучьте базовые настройки.