***
У Отто Пороховой Бочки небольшие ожоги на когтях, весьма ощутимый кошель на поясе, периодическая боль в хвосте, годы опыта и Командующий с мышью в печёнках. Он покидает кузню почти ночью, идёт на берег — проверять воспоминания — и только после плетется на чужую — почти свою — территорию, делится и заедает всё сыром. Знает, что неинтересно, но угрожает — пока — шутливо. Ему тоже не — особо — увлекательно вытаскивать массу сплошных сомнений. Хотя, и вправду, жаловаться каждый день — перебор, при мыши каждый раз — флорины, Командующий — удивительно стабильно — показывается от силы на минуту. Но это лучше пиратских баек, тех, про разбои и королей. Отто в этом — почти — уверен.***
У правильно сформированной крысы вся жизнь проходит вокруг жестокости. Силас — когда-то — слышал подобное, не придавал значения, считал себя слишком-высокой-мышью, разочаровался в жизни. А теперь сидит и пьёт, с кем-то, один, в компании ненасытного чувства вины. Собутыльники разные приходят. И ни один из них не спрашивает, как там, у мышей, живётся. Заговаривает об этом — иронично — Тило, смотрит чёрными глазищами, показывает — не специально — две белые лутки, стол, на котором они стоят, пьяного-что-то-лепечущего-Силаса-напротив и лапу кузнеца Роло, хватающего лутки за маленькие головы. А Силас посылает — куда подальше — к кухарке, ползёт вон, вежливо скалится Беллару, бредёт в свою каморку. У охранника перед дверьми — пара шрамов и взгляд дикий, уставший, никак-не-мышиный.***
Отто Пороховая Бочка поднимается — едва услышав, останавливается у кровати и — снова — не приносит ничего взамен. Лапу кусают больно, до спелых капель крови, замолкают, утыкаясь, и — интуитивно — слизывают. Отто Пороховая Бочка вздыхает, проводит свободной лапой — как делала амма — по загривку, садится, не — жалуется на свою жизнь. Сидит, смотрит в сторону, ждёт. Придумывает новую фразочку — на утро, быстро выуживает лапу — Силас как раз чихает и поворачивается на другой бок. С сожалением признаёт потерю необходимых навыков, обещает исправить, оставляет в покое. Вестовик с опаской ложится в ладонь. Символы — вроде как — переданы правильно и оставлены на столе. А у Отто Пороховой Бочки ещё приказ от командующего, недостаточно уменьшенные доспехи в кузнице, гнусный — непиратский — ком при взгляде на две фигурки и серебряный браслет.***
Тило маленький, проницательный, слишком много общается с мышами-ворами и — совсем от слова не — аккуратно спрашивает, прощупывая почву. Силас признаёт, закатывает глаза, усмехается. должно быть крыски у вас не очень Когда же остаётся один, занимается работой, в частых перерывах лакает брюходёр, затем усиленно трезвеет. — у командующего уши мышиные.***
Шерсть Силаса чаще всего торчком, грубая, и — увы — хуже его, хотя должно быть явно наоборот. Её цвет Отто Пороховой Бочке нравится, напоминает родной корабль, и вызывает шальное желание исправить, чтоб лоснилась, была приятна коже и насыщена цветом. Но — если подумать — это далеко не главное, главное — крысенышное доверие, душевное спокойствие в крохотных стенах, раскрытая личность и абсолютное принятие в ответ.***
Силас зарывается в шерсть — серую, кое-где сожженную, в паре маленьких участков белую, вдыхает глубоко, расслабляется. В голове ещё кружит от выпитого, ухо — подерганное за это деревянными клыками — побаливает, он жмётся ближе, тычется и вдыхает глубоко, запоминая. Кузнец пахнет палёным, железом и — самую малость — сыром. Он же сам воняет брюходёром, наверняка — тухлыми яблоками и любимыми вестовиками. Роло фыркает, почти зло. Цапает за второе ухо, перебирает коготки. — И долго ты будешь вспоминать детство? — Да. Силас счастливо улыбается, закрывает глаза. Взрослый крыс, опытный, а ведёт себя, как маленький, жадный до внимания и жаждущий ласки. Роло смеётся, ведь внимание и ласку он дать способен.