Маленькое грехопадение в отдельно взятой комнате

      Мир катился к чертям собачьим — в этом Гена был уверен на все сто.       Потому что все вокруг говорили о толерантности, сериалы крутили о геях и лесбах, на работе мужички-компьютерщики с недавних пор носили джинсики в обтяжку, — после тренажерки-то сам бог велел — накупили айкосов и на девочек из бухгалтерии внимание перестали обращать. Спидрились.       Новый шеф всем сообщил, прямым текстом, что с такими показателями эффективности выдавать зарплату будет в пределах определенной суммы, чтобы хватило на пачку презервативов и свечи от геммороя, потому что лично будет ебать в жопу каждого. Показатели не возросли, из чего Гена сделал вывод — точно пидоры эти компьютерщики. Вызывают огонь на себя.       Суки хитровыебанные.       Вокруг бродили, по внушению телевидения, толпы геев и лесбух, но Гена их отчего-то не замечал. Ему ни разу за те пять лет, что он стал открытым геем, не подфартило. Ни разу он в реале не встретил ни одного представителя меньшинства. С теми, что он знакомился в инете, не срасталось — писали «зеленоглазые брюнеты спортивного телосложения» с фото со спины и в сумраке, а потом из этого сумрака выныривал лысеющий мачо с волосатым пупком.       Ну нет. Гена так не хотел. Он был в самом расцвете сил, молодости и сексуальности, поэтому желал по-честному. Он зря, что ли, сам в спортзал ходил? Зубы чистил два раза в день? Подмышки и зону бикини-хуини брил?       Ну нет.       Гена начинал отчаиваться, когда вспомнил о старом знакомом натурале Петьке, который рассказывал о том, как ходил к психологу после расставания с супругой.       — Вот хоть убей, странный он какой-то, этот Эдик! — плевался Петька. — Во-первых — Эдик. Уже подозрительно. Во-вторых, глаза у него такие масляные, будто и не в душу смотрит, а в трусы.       — В твоем случае это равнозначные понятия, — сказал тогда Гена.       — Нет, ты не понимаешь! Ну, как тебе объяснить… Не ведут себя так мужики с мужиками. Смотрел странно, на пресс мой под майкой особенно, потом дверь придержал, когда я выходил… Не, не пойду к нему больше. Упаси матушка пресвятая…       Вспомнив про этого Эдика, Гена позвонил Петьке и попросил записать себя на прием. Входя в кабинет Эдика подумал, что не зря. Харизматичный мужик, этот психолог — рубашка белая к лицу, брюки бедра обтягивают соблазнительно, черты лица твердые, брутальные, глаза почти черные. Прямо в душу. А хотелось бы в трусы, конечно.       — Геннадий Данилович, — Эдик посмотрел в блокнот, кивнул на кушетку, сам сел в кресло напротив и закинул ногу на ногу. — Вы пришли ко мне…       — …потому, что мне кажется, что вокруг меня одни геи, — произнес Гена, устраиваясь на кушетке и складывая на груди подкачанные руки.       — Как давно вы заметили за собой, что думаете об этом? — спросил Эдик.       — Думаю об этом или заметил, что вокруг одни геи?       — Заметили, конечно же.       — Где-то около полугода назад. В спортзале все пялятся, когда я снимаю майку. На работе — когда нагибаюсь. В маршрутке недавно облапали.       — Интересный случай… — психолог достал брошюру из-под стопки журналов на столе, открыл картинку с изображением летящего косяка уток. — Что вы можете сказать глядя на эту картинку?       — Геи!       — Почему?       — Ну летят, смотрят друг другу в жопу… геи!       — Ну, а что вы можете сказать глядя на эту? — спросил Эдик, перелистывая.       Гена сощурился, рассматривая изображение — сидящие у костра мужики с ружьями.       — Геи!       — Почему?       — Ну как почему! На природе, без баб, сейчас начнут приставать друг к другу! Геи!       Эдик, взмахнув длиннющими ресницами, — Гена сглотнул, потому что пробрало, — спрятал брошюру и разложил на столике картонки — тест Роршаха.       — Опишите, что вы здесь видите.       Гена вложил в ответ все, что мог, и даже больше:       — На первой — два мужика трахаются, в позе шестьдесят девять. Такие взрослые мужики, медвежата, загорелые, крепкие. На второй — один мужик отсасывает другому, а сам уже кончил, внизу вон разводы белые. На третьей — один мужик скачет на другом. Хорошо скачет, аж задница покраснела, старается.       Эдик, сунув в рот колпачок ручки, посмотрел на него долгим оценивающим взглядом:       — А что вы можете сказать глядя на меня?       — Вы тоже гей.       — Ну, а я-то почему?       — А зачем вам такие картинки?       Хмыкнув, Эдик поднялся, отложил блокнот, подошел к ящику шкафчика и вынул оттуда галстук. Намотал его на запястье, потянул за оставшийся хвостик, снова вскинул ресницы, и Гену пробрало уже вглубь, туда, где за душой скрывались несбывшиеся мечтания.       — Что я могу сказать… У вас очень богатая фантазия. Только вы не рассказывать мне пришли о своих фантазиях. Вы пришли их воплощать. Так ведь?       Гена подавился ответом и слюной тоже подавился, поскольку в рот ему запихнули вытащенный из кармана носовой платок, а руки ловко стянули этим самым шелковым галстуком. Эдик, толкнув его на спину на кушетку, перекинул ногу через него, сел на бедра, потерся о мигом напрягшийся член. Со стоном стукнувшись затылком о валик, служивший подушкой, Гена потянулся связанными руками к белой рубашке.       — Сочту за ответ, — произнес Эдик, расстегивая ширинку и высвобождая полувозбужденный член.       В состояние боевой готовности Гена его привел довольно быстро, надрачивая с такой жадностью, что, похоже, выдал свою изголодавшуюся по живому телу натуру с головой. Периодически, раз в полгода, с премии, он позволял себе мальчиков-проститутов, но это все было не то, без искорки и драйва, сплошная халтура. Уж они точно не смотрели на него так жарко и властно, как сидящий у него на груди Эдик, который потом очень ненавязчиво и незаметно научил его первоосновам минета, вынув кляп.       Потом расстегнул его джинсы, снял свои брюки, оставшись в одной рубашке, надел резинку на едва не кончившего от восторга Гену и сел на него с пошлым шлепком.       — О чем еще ты фантазируешь? — спросил Эдик, наклоняясь и проводя языком по линии челюсти, щекоча щетину.       — О том, как охуенный мужик скачет на мне, как опытная шлюшка?..       Эдик действительно скакал, как опытная шлюшка, имея при этом языком его рот с той же интенсивностью, что и выдаивал член своей задницей. Когда Гена разодрал галстук, он даже смог опробовать на ощупь ее упругость, как и зататуированную на спине и бедрах бархатистую кожу.       — Выеби меня сам, — попросил Эдик, чувствуя скорую разрядку, слезая с него, устраиваясь в кресле коленями и опираясь об его спинку грудью. Гена, впившись пальцами в обе половинки раскрасневшихся ягодиц, въехал в эти ворота личного рая с рычанием.       — Да, бля, да, да! — подмахивал интеллигентный Эдик.       Кожаная обивка кресла скрипела там, где соприкасалась с его телом.       После «сеанса» психоанализа Гена сидел на кушетке потерянным, выпавшим из гнезда птенцом. Эдик, одеваясь, молчал, затем вдруг наклонился и впервые за вечер поцеловал его в губы.       — Следующие посещения бесплатны. Не проеби свой шанс.       Гена ошалело замотал головой, не веря:       — Ты вот правда сейчас?       Эдик кивнул.       И лишь спустя время, после того, как «сеансы» решено было перенести в квартиру к Гене, потому что кушетка уже не выдерживала такого напора философской мысли, он отважился спросить:       — А как ты узнал, что я не пассив?       Эдик вздохнул:       — Слушай. Я же диплом не зря получал. Актива от пассива отличить не сложно, есть специальные критерии. Да и Петр, мой давний товарищ, с которым мы учились в одной школе, сказал, перед тем как ты пришел: Гена хочет, чтоб его отлюбили по самую маковку, но стесняется об этом сказать. Короче, ты был стеснительный гей, а теперь…       — …отважный пидор, — проворчал Гена. — Купидоны хреновы.