правильно-неправильно.

доён думал, что он живёт правильной жизнью. по крайней мере он всегда старался так жить. не воровать, не завидовать, помогать пожилым, работать больше чем нужно, заботиться о голосе, поздравлять родителей на праздниках. то же относилось и к его сознанию. мысли, сцены, или взоры, которые могли потенциально сбить его с праведного пути, он отмахивал с головы и глаз как приставучих комаров (нелёгкая задача, между прочим) каждый раз как мантру повторяя 'это неправильно, я не должен, я не могу'. _____ той ночью доён не мог заснуть. он знал, он был уверен, что старший так же бодр как и он, от чего запретный соблазн будоражил его мозг в разы сильнее. ким сдерживался, как бы не подать конечностям сигнал понести его в чужую и одновременно родную комнату, с разукрашенными стенами, пахнущей освежителем вперемешку со спиртом. где слева от двери лежит тело, которое стало дороже собственного, собравшее в себе все маленькие и тайные фетиши доёна. на часах спокойные 2:34, но в общежитии точно не только они бодрствуют. волнует ли это сейчас парня? нет. пойдет ли он сейчас к старшему? нет. при входе он не стучится: молча заходит, молча стоит, молча смотрит, разглядывает знакомый силуэт, расположившийся поверх одеяла. в двух глазах отражается лунный блеск, и доён понимает, что на него смотрят в ответ. вообще-то они с тэёном друзья. и ничего больше, да. о чем еще тут может быть речь? то, что доёну снятся запретные сны — ничего не значит. что он смотрит на губы хёна дольше, чем нужно — ничего не значит. что хён смотрит на него дольше, чем надо — ничего не значит. он просто зашёл к другу в комнату, просто смотрит на лежащего друга, просто хочет помолчать с другом. молчание. еще несколько минут, и оно станет слишком многозначительным. доён понимает, что если не заговорит сейчас, оно расскажет все то, что он так отчаянно скрывает. все то, что сейчас написано у кима на лице. — я не помешаю? молчание. неужели хёну тоже есть что скрывать? — садись, — видимо имея ввиду край кровати, охрипшим голосом отвечает. сел. надо что-то сказать, пока меня не разоблачат. — бессонница? — он знает, что тэ почти всегда до утра не спит. у ёна определенно что-то таится. — да нет. мыслей много. у тебя все хорошо? нет. ничего не хорошо. он вот сидит тут десять минут, а ему уже жарко и он хочет умереть от осознания одного крохотного факта: его пальцы слегка дотрагиваются голой ноги хёна. не молчи. не молчи, ким донён, блять, ты погибнешь. тэён привстал на локтях, и обеспокоенно смотря на младшего, ожидает ответа. скажи что-нибудь, дурень. ты специально провоцируешь это? хочешь спалиться до последнего уголька? тэён уже сел полностью, каким-то образом оставив между их лицами ничтожное расстояние. ну все, ты попал. потом не говори, что я не предупреждал тебя. это будет катастрофа. что доёну стоит чуть-чуть наклониться и сделать то, от мыслей о чем, у него стабильные головные боли? вообще-то, это будет стоить ему еще больше таких, но сейчас ему очень все равно. а наклоняется тэён, и теперь уже плевать абсолютно на все. точно очерченные губы хёна — сухие и потрескавшиеся от холода, как доён и представлял. он думал, его собственные мягкие и увлажненные компенсировали бы жесткость. сейчас это совсем не имеет значения. тэён целует его наяву, а ему даже не пришлось душу продавать. доен закрывает глаза и отвечает, потому что кто он такой, чтобы не отвечать? тэён хватает лапкой за футболку, и становится напористее. доён гладит невъебические ноги и позволяет языку проникнуть внутрь. целоваться с тэёном — приятно, горячо, охуенно. его даже не раздражают временные почмокивания, а в штанах от них теснеет конкретно. будучи на грани удушья, доён доходит рукой до паха старшего и понимает, что они давно уже в одной лодке, а поэтому не думая разрывает поцелуй, развязывает шнурки шорт, и приспуская резинку дотягивается горячего органа донельзя налитого кровью. тэён хоть и разгорячен, но смущается от такой раскрепащенности младшего, а поэтому пытается спрятать лицо руками, на что доён реагирует немедленно, и снова целует его нежно, успокаивает, дает знать, что все хорошо, целует по очереди ладони и возвращается к поглаживанию его члена. доён очень любит тэёна. он хочет, быть тем, кто всегда сможет облегчить тому жизнь, кто будет его успокоением и поддержкой в конце тяжёлого дня. поэтому сейчас, он хочет доставить хёну максимальное удовольствие. медленно, задерживаясь на головке, он водит рукой вверх-вниз, слыша как тэен издает глубокий вздох откидываясь руками назад. им нельзя быть громкими, иначе остальные неспящие и любопытные уши могут услышать то, что не должны. доен кусает губу, пока размазывает выступающую смазку по всему органу, наклоняется и языком очерчивает аккуратную побогровевшую головку, на что тэен сдавленно выдыхает хрипом. не заставляя долго ждать, он обхватывает ее губами и медленно углубляется. так горячо и влажно, что крышу сносит достаточно, для того, чтобы не останавливаться когда он почти бы задохнулся, но он расслабляется и берет до основания. двигается ритмично, спокойным темпом, все так же задерживаясь на головке и сжимая ее чуть сильнее, от чего старший больно цепляется пальцами в волосы кима, но вести не ведет — оставляет на самого доёна, ведь знает, что тот слишком самостоятелен и любит все сам. глаза у него закрыты, голова откинута назад, и не будь доён сейчас занят другим, украсил бы худую шею укусами старых обид: за то, что молчал, за то, что дразнил, за то, что другим улыбался одинаково ярко как ему. доён ускоряется и слышит как дыхание хёна учащается, значит он уже близок к разрядке. он сжимает руками мягкие бедра, и продолжает двигать головой еще какое-то время, потом отсраняется, и стоило обхватить пульсирующий орган рукой, как почувствал горячую жидкость на ней, и продолжил водить рукой до конца. старший падает обессиленно на кровать, пытаясь перевести дыхание. доён думает, что перед ним обзор на охуительную картину, и то, что произошло тоже охуенно. он только что орально ублажил любимого хёна, и ему все еще плевать на все. он не будет жалеть об этом когда завтра на шоу они будут улыбаться на камеру и приветствовать всех, не будет жалеть когда приедут в общежитие и вместе закажут еду на всех, и даже когда настанет ночь, оставив его наедине со своими мыслями. но все же он молча уходит из комнаты, осознавая, что легко в этой жизни ничего не приходит, и разве может он рассчитывать на что-то счастливое? они ведь друзья, и ничего более. ничего более. доён заходит в холодную комнату, опустошенным, разбитым и растерянным. насколько еще быстрее все может меняться? тэён не выгнал его из жалости? или ему вовсе было плевать? насколько очевидным он выглядел? а на другой вариант, он даже не смеет рассчитывать, и найдет тысячу других оправданий, но никак не взаимность хёна. он проходит вглубь комнаты, садится у кровати и не знает что делать. мыслей никаких, только тактильные воспоминания на руках, губах, и сладкие слуховые в ушах. сколько он так просидел? пол часа? час? две минуты? ощущение мира пропало, еще когда он переступил порог заветной комнаты. скрип двери противно режет тишину, и доён думает, что галлюцинации у него милее некуда. на пороге стоит растрепанный тэён, в белой растянутой футболке, шортах (уже других) и белых носочках, перепинаясь с ноги на ногу, опустив взгляд в пол. а что доён? ему интересно какие пределы познал его мозг, поэтому ждет. — можно я с тобой посплю? надо же, интересный глюк какой. или... стоп, это же- — поспать со мной? — два гигантских глаза готовы вылететь с орбит. — ну, просто поспать. я очень устал и... у меня как-то одиноко без тебя, — все еще уверенный взгляд в пол, и голос все тише к концу предложения. — а... ну заебись. вообще, знаете, жизнь не такая уж и плохая вещь. да. доён только что решил так для себя. а пока тэён будет засыпать у него под боком, он даже подумает, что жизнь — прекрасная штука.