Ничего святого

      Раскрасневшаяся, мелко вздрагивающая женщина лет сорока продолжала заходиться в рыданиях уже более получаса с момента, как рыжий сослуживец Танидзаки принялся её утешать, успокаивающими движениями поглаживая ту по костлявой, сгорбившейся спине. Сложно представить, сколько она просидела так. На эту мысль наводило маленькое мокрое пятно, что расположилось на дощатом полу аккурат под её закрытым огрубевшими ладонями лицом.       Сегодня местное отделение Ордена ждало крайне неприятное известие. Найдено ещё два тела. Одно из них было обнаружено совершенно случайно этой самой женщиной, что всего-то навещала своего брата да принесла тому снедь, дабы не голодал, как рассказала она, прерываясь на громкие истерические всхлипы. Тем братом оказался сорокапятилетний стражник, господин Араи, тот самый, что сторожил подозреваемого по делу об убийстве Артюра Рембо в ночь происшествия с разбитым кувшином. Сразу же после столь неприятной находки, на другом конце города, в собственной небогатой лачуге, обнаружили тело его товарища — господина Каматы.       Связь была очевидной. Обоих мужчин распотрошили ровным счётом так же, как то было с Рембо. Те же кинжалы, те же пентаграммы на полу. Разве что воронок на стенах не было. И тут немного неясно, то ли так задумано, то ли хлипкие деревянные домишки попросту сложились бы от подобных повреждений конструкции.       Осаму стоял, приложившись спиной к косяку дверного проёма и, массируя двумя пальцами руки виски, переводил взгляд с мечущегося в порыве самобичевания Куникиды на Танидзаки, который, в общем-то, смотрел туда же.       — Господи, какой же я идиот! — воскликнул Доппо, громко саданув кулаком по старому обеденному столику. — Хотел же приставить к ним наблюдателей! А ещё лучше — оставить в отделении под присмотром! Чёрт! — засадил он ещё раз.       Действительно, что Доппо, что Осаму сглупили, когда не придержали единственных свидетелей, а отпустили тех восвояси дожидаться суда. Слишком самонадеянно было полагать, что Чуя в этом деле единственный убийца. В том, что он убийца Рембо, господин инквизитор, собственно, сомнений не имел. Но появление второго, а может быть, ещё нескольких убийц не играло им на руку. В допущение можно было предположить, что это сам Накахара, воздействуя извне, сумел провернуть такое, но Дазай накануне лично напоил его той самой водой, дабы тот больше не выкидывал фокусов и, конечно же, не помер от жажды.       — Версия напрашивается одна, — решился прервать словесное самоистязание начальника Осаму. — Шпион. Человек, который знал об этих двоих как о свидетелях. Проблема в том, что таких мелких сошек в нашем отделении предостаточно.       — Да… — устало ответил Доппо. — Но если бы только я приставил к ним наблюдателей!       И опять продолжение. Куникида порой бывает слишком импульсивен в моменты, когда надо принимать какие-то решения. Вот как сейчас.       А какие тут могут быть решения? Казалось бы, этот таинственный некто — наверняка сообщник Накахары, который знал о способе жертвенного убийства и весьма действенно прикрыл его ныне голый зад. Но целью было не только убийство свидетелей. Ещё вчера агенты Ордена, сосредоточенные на контроле стремительно расползающихся слухов в народе о неспособности Святой Инквизиции вычислить убийцу, этот самый контроль стремительно теряли. Теперь же, когда горожане прознают, что смерти продолжаются, могут сотворить, что угодно. Люди — страшная сила. А недовольные и запуганные люди, и вовсе сравнимы с вестниками апокалипсиса. Волнений не избежать.       Тело господина Араи уже сняли и отгружали под строгим руководством лекаря Ёсано. Сестру погибшего опросили на месте и предложили кров, но та отказалась, ссылаясь на невозможность оставить хозяйство без присмотра. Наверняка пойдёт разносить новость о своём горе по всем знакомым. А те, в свою очередь, по своим знакомым.       — Стоит заканчивать поскорее, Куникида. Слухи расходятся быстро, — постановил Осаму, резво оттолкнувшись от опоры и в том же успокаивающем жесте, коими награждал Танидзаки рыдающую женщину, положил руку на плечо сходящего с ума наставника. — Стоит скорее возвращаться в Орден.       — Мы готовы! — очень вовремя прокричала со двора Акико, и Доппо, до того примостившийся за столом и чуть ли не рвущий на себе блондинистые волосы, разогнулся, принимая серьёзный вид.       — Отправляемся.       Их сопровождала добрая дюжина коллег погибших. И уже сейчас, толпой шоркая каблуками сапог по мелкому песчанику на окраине города, где каждый поначалу улавливал скрип телег, на которых перевозили Араи и Камату, взгляд начали притягивать зеваки. Куда без них? Люди в этом районе — редкие бедняки и неудачливые торговки, завидев процессию, постепенно просачивались на улицу изо всяких щелей, наблюдая и перешёптываясь.       Началось. Ближе к центру — будет хуже. Оставалось надеяться, что Миноура, тот самый магистратский служака, покинув место преступления раньше всех, выставит какие-никакие посты, призванные разгонять любопытных. Хоть толпа, тянущаяся за ними, не внушала никакого доверия, господин инквизитор всё же лелеял надежду пробраться в нутро отделения без осложнений.       «Рано понадеялся», — осознал Осаму, как завидел поначалу изрядно напрягшегося Куникиду, а после собравшуюся небольшую толпу у самых ворот отделения. Толпа, в этот миг представившаяся ему неуправляемой массой, до сего момента зверем шумно не то роптавшая, не то шумящая, за пару мгновений стихла, стоило инквизиторской колонне с бедняками на хвосте подползти ближе.       Толпа стихла, но не расступилась, облепив главные ворота здания потными, благоухающими за несколько метров от жары телами.       Тут и там Дазай замечал выныривающие из общей массы немытые шевелюры и любопытствующие, разгорячённые физиономии охочих до новых событий горожан. Женщины тянули свои длинные гибкие шеи из-за широких мужских спин, пока обладатели этих самых спин, кто уперев руки в боки, кто сложив их на груди и насупившись, грозно поглядывали на притормозивший конвой. Какой-то взъерошенный мужлан с краю и вовсе глупо открывал и закрывал рот, как рыба. Должно быть, порывался выразить своё мнение насчёт происходящего, да завидев вышедшего из-за спины стража Куникиду, потерял дар речи.       Тот же, не дожидаясь начала пира стервятников, прилетевших на свежий, благоухающий труп инквизиторского провала в лице распотрошённых служителей Ордена, чьи сапоги красноречиво торчали из-под грязной дерюги, вытащил из-за ворота сорочки свой Знак и, как показалось Дазаю, набрав в грудь побольше воздуха, с чувством гаркнул на застывший люд:       — Инквизитор первого ранга, Доппо Куникида! Немедленно разойтись по домам и дать пройти колонне!       Толпа взволновалась и зароптала. Головёшки заворочались туда-сюда в поисках поддержки друг у друга, не в силах принять решение. И зачем приходили?       Впрочем, те, кто стоял в первых рядах, уходить никуда не спешили, удерживая за собой менее смелых, что скрывались позади и упорно продолжали бормотать что-то малоразборчивое, а с места господина инквизитора и вовсе сливающееся в подобие гула. Мужики простецких рабочих профессий, ограждающие прочих возмутителей спокойствия, явственно силились выдержать грозный взор инквизиторского начальства.       Дазай нарочито тяжко вздохнул, прикрыл глаза и покачал головой из стороны в сторону. Кто, как не он был ближе всех знаком с фантастическим даром Доппо — умением метать глазами (или же то были линзы очков?) молнии с присущим идеальному во всём человеку профессионализмом?       Простояв в немом напряжении ещё с пару мгновений, один из любопытствующих понуро опустил голову, махнул толстой ручищей и уже сделал шаг в сторону, как выдержка всех прочих, судя по всему, исчерпалась. Не успел дядька ухватить за руку свою не то жену, не то мать, как из глубины пёстрой массы провизжали нечто зубодробительное:       — Убили! Двоих убили! Как нам теперь по домам расходиться? А если и нас того?! Из переулка!       Дамочка, чей голос, кажется, мог взять октавы более высокие, чем церковный хор, заставила господина инквизитора поморщиться, как если бы он разом сжевал самый кислый в его жизни лимон, и без сахара. Бедняга Куникида, а ведь он стоит к этой певчей леди ближе всех.       В тот же миг трель этой синички подхватил ещё один чуть менее визгливый, но уже сухой, старческий голос:       — Да! Точно! Что ж такое выходит? Мальчонку поймали, держите! А простых людей резать продолжают как скот!       Именно это упоминание бедного, несчастного «мальчонки» и стало спусковым крючком в незамысловатом механизме начавшегося внезапно базара из мешанины возгласов, криков и визгов. Куда ж без них?       С превеликим трудом и неимоверным усилием в закрутившейся суматохе, господин инквизитор второго ранга принялся разбирать некоторые обрывки фраз. Выходило из рук вон плохо. И всё же, единую суть уловить удалось — и без того можно было догадаться, что «Святая Инквизиция схватила не того!», «Простой народ за нос водят», «Орден ничего не делает, пока люд честной маньяки потрошат».       Так продолжалось недолго. Доппо отпустил на эту панику не более минуты. С самым серьёзным своим видом убрав некогда подаренные обер-инквизитором Фукудзавой карманные часы за отворот куртки, он выбрался из-за спины заградившего его в начале суматохи ретивого стражника:       — Именем Святой Инквизиции, приказываю всем разойтись! В противном случае будут применены меры! — добрый люд, как любили называть себя эти падальщики, на удивление синхронно сделал шаг назад в тот самый момент, как вечно суровый инквизитор первого ранга повторил ранее предъявленные требования. Вот, что творит с простым народом чётко поставленный командный голос. И вроде накричаться им дал, и сразу же усмирил. У самого же Дазая такие фокусы выходили редко. Можно с уверенностью сказать, что совсем не выходили. Как сильно он ни рвал глотку, схожего эффекта не достигал. Оттого господин инквизитор с певучим ласковым голосом, как его окрестили местные девицы, выбрал иную тактику общения с людьми: от душевных разговоров за кружечкой чего покрепче до ненавязчивых, но, тем не менее, опасных угроз. Вот это было по его плечу.       Удивительно, но сброд и впрямь довольно скоро рассосался, маленькими разномастными кучками расходясь в разных направлениях и вместе с тем открывая вид на наглухо запертые ворота отделения Ордена.       — Отпирай! — в равной мере устало и раздражённо произнёс начальник, сопроводив слова двойным стуком в дверь, и та не замедлила отвориться с противным богомерзким скрипом.       Мнение о происхождении этих зверских звуков, вот уже годами бытующее в среде служащих Ордена, разделилось надвое: первые свято верили, что петли створок не смазывают специально, дабы сразу же засечь и пресечь проникновение незваных гостей; вторые же, к которым себя относил Осаму Дазай, придерживались логики более простой — местному отделению просто недоставало финансирования свыше.       Когда пытка для ушей закончилась, из-за одной створки неторопливо, с явственной опаской во взгляде и с покрытым испариной лицом, выглянул престарелый привратник. Немного потоптавшись на месте и оглядевшись, он, наконец, сложил два и два и облегчённо выдохнул:       — Господин Куникида, как хорошо, что вы вернулись! Я уж было решил, ворота ломать начнут! Такое тут устроили… — пролепетал старик и, завидев тележку с крытыми трупами, охнул, с неожиданной бодростью для старческого тела перепрыгнул через ступеньки и унёсся отворять воротца во внутренний двор.       — Госпожа Ёсано, займитесь телами господина Араи и господина Каматы. Можете отобрать себе стражников в помощь, — чётко проговорил Куникида, направляясь к входу. — Мы с Дазаем и Танидзаки отправимся к господину Фукудзаве, — дополнил он, минуя проходную и беря негласное лидерство в их здорово поредевшей процессии.       Спустя множество переходов и ступеней, стоило всем троим добраться до кабинета обер-инквизитора, пройти внутрь и встать аккурат по линии напротив стола, как тот безо всякого приветствия отчеканил:       — Я слышал, что произошло. Мы потеряли двоих служащих и свидетелей. И в скором времени потеряем контроль над человеческим сознанием в этом городе.       — Просим простить нашу беспечность, господин обер-инквизитор, — склонил блондинистую голову Доппо.       Дазай, вставший по правую от него руку, украдкой скосил глаза. Всё верно, ему не показалось: Куникида не только стиснул зубы, но и крепко сжимал кулаки. Смерть тех парней задела Осаму лишь в том качестве, что он самым позорнейшим образом упустил двоих свидетелей, и чёрт его знает, что делать с этим дальше. Доппо же, наоборот, больше переживал за потерю самих людей. Любая нужная или ненужная жертва на его пути приносила тому настоящие страдания. Перфекционист, каковым он являлся, не мог даже в мыслях допускать вероятность подобных случаев на службе. И как он только продолжает тут работать?       — Вы не приставили охрану к свидетелям, — озвучил обер-инквизитор то, что вертелось у всех на уме с момента обнаружения тел двух бедняг, кому не посчастливилось стать свидетелями разыгранного Дазаем спектакля с забытым кувшином.       — Мы были уверены, что преступник схвачен и жертв более быть не должно, — продолжал речь Куникида, из уст которого она звучала больше обвинительной, чем оправдательной.       — Люди уже начинают бунтовать. Что думаешь делать дальше, Дазай? — вполоборота повернулся обер к инквизитору, когда тот по старой привычке ухватился пальцами за подбородок, прикидывая варианты. Фукудзава тем временем продолжил: — Накахару выслеживал ты, но теперь доказательства его вины, считай, что испарились.       — Н-да, задачка, — протянул Осаму, легонько постукивая носком сапога о приглушающий звуки давным-давно вытоптанный сотнями ног ковёр. — Всё, что мы ему сейчас можем вменить — так это любовь к запретной литературе. И всё-таки, пока народные волнения не переросли в бунт, самым верным вариантом будет выбить из Накахары признание и информацию о сообщниках, если они, конечно, таковыми являются.       — Думаешь, убийство свидетелей имело под собой иной смысл?       — Помимо подрыва авторитета Ордена? — вскинул голову Дазай и устремил свой взгляд за спину обер-инквизитора, куда-то сквозь застеклённое оконце. — Довольно странно то, что убиты были именно Араи и Камата. Почему именно они?       — Они свидетели, — вклинился Танидзаки, озвучивая самую очевидную версию, которая так и напрашивалась быть высказанной.       — Именно, что свидетели. Тут палка о двух концах, — принялся размышлять вслух Осаму. — С одной стороны, будь убийцами сообщники Накахары, то, дабы отвести от него подозрения и так же посеять в городе панику, на роль жертв могли подойти любые двое мужчин или женщин, или детей, — продолжал он, краем глаза невольно отмечая, как морщится от выдвигаемых в кандидатуры жертв Куникида. — Да, я бы так и поступил, — хлопнул кулаком в ладонь господин инквизитор, в очередной раз отмечая на лице наставника мину подозрительного недоверия.       — Но убиты были именно свидетели, — подтолкнул к продолжению Фукудзава.       — Да, что в свою очередь, напротив, может означать что-то вроде: «Мы устранили свидетелей, потому что они знают и видели силу Чуи Накахары». А значит, он всё-таки имеет то или иное отношение к происходящему.       — Потому ты предположил, что они вовсе могут и не быть сообщниками?       — Да, но… здесь что-то не то, — неопределённо отозвался Дазай. — Эта акция преследовала иные цели. Какие — понять пока сложно. Ведь будь они врагами, свидетели остались бы живы, а Чую сопроводили на костёр сразу после дачи теми показаний в суде. Но если это всё же была акция спасения без лишних целей и подтекстов, то я бы на их месте тихо перерезал тем двоим глотки, а от тел избавился в той же реке.       — Как легко ты об этом рассуждаешь, — сверкнул глазами Куникида, когда Осаму, не обратив на высказывание ни толики внимания, продолжил:       — А эти якобы «сообщники» оказались настолько глупы, что не просто убили свидетелей, а спародировали сам способ. Или же так было задумано, чтобы взволновать город и показать, что Орден словил не того.       — Господин Дазай, вы считаете, что это не было жертвоприношение как в первый раз? — спросил рыжий сослуживец, наивное лицо которого давало понять, как сложно тому даётся прослеживать мыслительные процессы старших.       — Нет, конечно! — с чувством воскликнул Осаму. — Подтверждение мы получим у госпожи Ёсано уже ближе к вечеру.       — Так значит — подрыв авторитета Ордена с замахом на спасение пленника… — подвёл итог дазаевских рассуждений обер-инквизитор, на что сам Дазай размашисто кивнул головой.       — Именно так. Но, как бы печально оно ни было, информации маловато. Танидзаки, ты больше всех утешал родню и друзей погибших, посему тебе поручается выяснить, рассказывали ли Араи и Камата кому-то о том, что видели в наших подвалах. Это, конечно, вряд ли, так что будь добр, выясни ещё и кто изначально был в курсе об этих двоих.       — Дазай, приказы тут отдаю я, — с угрозой в голосе напомнил о себе вытянувшийся в лице Доппо.       — О, а я думал, ты ушёл в глубокие раздумья, Куникида, — лукаво прокомментировал инквизитор второго ранга.       — Заткнись, — выдавил начальник и тут же обернулся к столу в глубоком поклоне. — Прошу прощения за это, господин обер-инквизитор.       — Я считаю, Дазай мыслит в верном направлении. Танидзаки, займись, — в очередной раз в обход любителя командовать, младшему служащему отдали приказ, оставляя Куникиду с ущемлённой гордостью гневно сверкать глазами в сторону удаляющихся подчинённых.

***

      Настроение у господина инквизитора складывалось неопределённое. Выйдя из обер-инквизиторского кабинета и двигаясь навстречу единственному подозреваемому в этом малоприятном дельце, Осаму Дазай испытывал помесь раздражения из-за потерянных свидетелей и в той же мере сладостное предвкушение от близящейся встречи с рыжим коротышкой. Пикантности моменту добавляло отсутствие на предстоящей процедуре допроса сколь кого-нибудь лишнего. Увы, в сложившейся ситуации, выделять руки на экзекутора и писаря было непозволительной роскошью. Увы — для Накахары.       Отточенным до автоматизма движением отворив замок на решётке и отозвав трепещущую стражу, что, заслышав об убийстве двоих своих предшественников, с радостью согласилась покинуть этот тёмный подвал, господин инквизитор прошёл внутрь заледенелого каменного мешка.       — Ну здравствуй, Чуя, — с наигранным радушием поприветствовал Осаму полувисевшего-полустоявшего пленника. — Гляжу, раны-то совсем подзатянулись. Это хорошо.       Осунувшийся Накахара, измученный и изнурённый своим пребыванием в столь нелицеприятном месте вот уже который день, чьи волосы потускнели, а губы потрескались, с различимым усилием лишь немного приподнял голову на вошедшего:       — А, это ты… — еле слышно просипел он. — А где другие двое?       — Сегодня они заняты более важными делами. Надоело им, знаешь ли, смотреть на твоё тщедушное тельце, болтающееся в цепях без одежды, — откомментировал Осаму, слегка поморщившись при виде пленника и, отвернувшись, направился к одной из стен со встроенной жаровней, что так приглянулась Чуе в прошлые их встречи. Тогда он льнул всем телом поближе к огню, а после вскрикивал, когда раскалённым железом госпожа Ёсано проходилась по оголённому телу.       — Себя-то видел, дистрофик? — донеслось ему в спину с характерным звуком сплёвываемого харчка. И это столько времени будучи без питья. Какое расточительство!       Удивительно, но, несмотря на свой откровенно непрезентабельный вид и, должно быть, дикую физическую и моральную усталость, этот рыжий коротышка каждый раз, при встрече с истязателями, умудрялся найти в себе силы, чтобы огрызнуться или высказать всё, что он думает о методах допроса и самих экзекуторах как таковых.       — Какие умные слова, — неопределённо отозвался господин инквизитор, присаживаясь и оценивая состояние отсыревших за ночь углей. — Уже второй раз ты позволяешь себе плеваться в сторону действующего следователя. А говорил, что из семьи аристократов. Хм… Кажется, в каких-то тёплых странах животные такие есть. Верблюды, что ли?       — Говоришь, у них важные дела? — пленник весьма умело пропустил мимо ушей речь господина инквизитора. — Что, дела настолько большой важности, что такую важную птицу, как ты, на них не пригласили? — с издёвкой докончил он, как вдруг закашлялся.       — Тихо-тихо, — протянул господин инквизитор утешающим тоном. — Будешь паинькой и ответишь на мои вопросы — дам воды.       — Хах, — усмехнулся тот в ответ. — С чего бы это я стал?       — Знаешь, всем будущим следователям ещё в академиях вбивают простую истину, — рассуждал вслух Осаму, распаляя угли. — А заключается она в том, что общение с подозреваемым приносит куда большие результаты, если происходит один на один. Потому и экзекуторов с писарями прячут за твоей спиной, как бы исключая их из твоего поля зрения. Но вот сейчас мы с тобой совершенно и полностью наедине, и я был бы тебе благодарен…       — Пошёл к чёрту, — устало отозвался рыжий, не дав Осаму докончить. — Или ты всерьёз рассчитывал, что если разожжёшь огонь и дашь воды, то я всё тебе выдам?       — А есть, что выдавать? — обернулся Дазай, не преминув нацепить на лицо лукавую ухмылочку. — Да и огонь не для твоего обогрева. Я не настолько верю в эффективность метода пряника, сколько в волшебную действенность кнута.       — Без ведения протокола ты не имеешь права со мной даже говорить, — чётко произнёс Накахара.       Дазай в ответ лишь тяжело вздохнул и, расшебуршив угли достаточно для того, чтобы те горели самостоятельно, поднялся и вплотную подошёл к пленнику. Не обращая внимания на характерные запахи немытого днями тела, склонился над его ухом и тихо произнёс:       — А кто узнает? Расскажешь кому-нибудь, Чуя? Ну, а кто тебе поверит, убийце? — на этом слове голос Осаму оборвался, потому как рыжий гадёныш успел неплохо так пнуть его по голени и тут же зашипел от из раза в раз растревоживаемых суставов.       — Сам же себе хуже делаешь, — отскочил от него Дазай и тут же сделал шаг вперёд, с замахом нанося удар по челюсти пленника так, что голова того сильно мотнулась из стороны в сторону, будто кукольная. — Один-один, — произнёс инквизитор с усмешкой, сжимая и разжимая кулак, разминая пальцы и руку.       — Ты не имеешь права… — проговорил пленник, вновь прерываясь на кашель. — Без протокола.       — Может быть. Но какой у тебя выбор? Чем ты можешь мне ответить? Может, покажешь мне ещё раз свою силу? Дашь повод? А, Чуя? — в открытую подтрунивал Дазай, пока в льдистых голубых глазах парня напротив пылали огни неприкрытой злобы. — Это ведь ты убил Рембо, да? Ну же, признайся. Всего лишь маленькая фраза «это был я», и всё закончится для нас обоих!       — Ещё чего…       В ответ Дазай приблизился ещё раз, и на этот раз ударил того под дых. Загремели цепи, и Чуя чуть согнулся, насколько позволяли ему оковы, сипло и натужно втягивая в себя воздух.       — Ну же, Чуя, мы здесь вдвоём. Протокол допроса не ведётся. Почему ты не хочешь рассказать мне правду? — перешёл к увещеваниям господин инквизитор. Хотя метод кнута он действительно считал куда более эффективным, но временами приходилось прибегать и к обещаниям, и к подкупам.       Конечно же, даже если Накахара соизволит признаться, и Дазай побежит докладывать всё наверх, без протокола его слова не были бы ничем подкреплены, а значит, и толка от этой экзекуции было немного. Но, долгое время просиживая штаны на лекциях в столичной академии Ордена, господин инквизитор запомнил ещё одну важную вещь из психологии допрашиваемых: стоило тем один раз, при любых обстоятельствах признаться, сказать правду, и в следующих такой раз, но уже с протоколом, обвиняемый признается охотнее, ибо воля его к тому моменту будет сломлена.       — Пф. Избивай меня сколько душе угодно, тебе я ничего не скажу! — произнёс он, жутковато скалясь. — Принцип, — подвёл он итог.       — О-о-о, принцип значит. Но, знаешь, я могу дать тебе поблажку. Ты только что признался, что рассказал не всё, — стоило бы видеть это выражение лица Куникиде, когда Накахара, услышав озвученное в этом ледяном каменном подвале, вскинул свой тонкий подбородок, а на лице отобразилась помесь неверия и совсем чуть-чуть шока. — Знаешь, я всегда считал, что аристократы прирождённые лжецы. А уж главы и руководители торговых компаний, так тем более. Не годишься ты на эту роль, Чуя, — протянул последнее Осаму с толикой сожаления.       — Не тебе судить, — не сумел промолчать пленник. Чуя вообще казался Дазаю парнем, который всегда отвечает. Хотя почему «казался?». Так оно и было.       — Чуя, раз ты не хочешь признаваться в убийстве, может, расскажешь, есть ли у тебя сообщники?       И ещё одна искра понимания вспыхнула в его глазах.       — Вижу, что-то есть. Твои глаза, Чуя — зеркало души. Слышал такое выражение? — произнёс инквизитор и, подобрав оставленную в углях, успевшую раскалиться докрасна кочергу, направился к вмиг подобравшемуся пленнику. — И что расскажешь? — вопросил он, прислоняя железку к оголённому телу чуть ниже рёбер.       Рыжий коротышка напрягся и застонал, пока Дазай вжимал кочергу в обугливающуюся прямо на глазах плоть, а в нос ударил запах жареного мяса. Зрелище завораживающее. Особенно когда к нему в придачу идёт давно позабытое чувство силы и превосходства над жертвой. Так и подмывает продолжить.       — Раны затянутся. Твои так вообще быстро. А вот унижение… Ты же не из тех, кто стерпит унижение. Да, Чуя? — продолжал давить Осаму. — Так что там по сообщникам?       Но тот ничего не отвечал, упорно стискивая зубы и стараясь дышать как можно ровнее, словно обладал своеобразным опытом в получении подобных повреждений. Хотя… бред, конечно, — решил для себя господин инквизитор, когда с кусочками приварившейся плоти вырвал штырь из запёкшейся кожи.       Свет от огня, отражающийся от стен и истерзанного тела пленника, вкупе с его такими же огненно-рыжими, хоть и малость потерявшими былой лоск, волосами завораживали взгляд. А с выкриком Чуи, когда Дазай рванул штырь назад, стало и вовсе так хорошо, приятно на душе. Смотрел бы и смотрел, слушал бы и слушал.       — Слушай, Чуя, — посетила инквизитора внезапная мысль. — А что, если этой самой вещичкой, — качнул он кочергой в руке, — я сожгу к чертям собачьим твою великолепную шевелюру?       — Да ты совсем охренел, тварь?! — выкрикнул тот в порыве гнева, как только осмыслил сказанное.       — Ладно, не стану. В конце концов, мне нравится эта картина, — улыбнулся Осаму. — И всё же…       Замах! Удар!       Урон пришёлся в ту же точку, где вскипающими пузырями багровел ожог. Пленник вскрикнул от неожиданной боли и дёрнулся, задевая собственные незаживающие суставы в выкрученных локтях и запястьях.       Осаму быстро прошёл к дальней стене за спиной Накахары и, выдернув удерживающую механизм натяжения цепей задвижку, поспешил обратно. Как только механизм перестал удерживать пленника в полувисячем положении, Чуя с грохотом и криком упал на наверняка заледенелый полуземляной пол, нелепо поджимая под себя исстрадавшиеся руки.       — Как огнём горят, да? — произнёс следователь, нависая над дрожащим не то от холода, не то от боли телом. — Хочешь, помогу? Ты, должно быть, слышал, как можно одной болью заглушить другую.       С этими словами Осаму со всей силы саданул по почкам рыжего ногой. Сопротивление тела отозвалось в правой ноге приятной истомой, и он не сдержался, ударив ещё раз в то же место. И ещё. Чёрт, как давно это было!       — Ты главное руками не шевели, — как бы между прочим произнёс Осаму. — Вот так, молодец, — продолжил он, сверху вниз наблюдая, как Чуя, в порывах боли, весь сжимается и жмурит глаза, но руки более не поджимает, а пытается их расслабить и шевелить как можно меньше. — Ты можешь легко всё это прекратить, Чуя. Расскажи мне про сообщников. Или про убийство Артюра Рембо хотя бы.       Но тот лишь только сносил побои, пока господин инквизитор наслаждался беспомощностью своей жертвы, подобно вампиру, о коих он так много прочёл в своём детстве в библиотеке своего самого первого наставника. Давно же это было.       Остановиться Дазая вынудил скрип, характерный для дальней металлической двери, ведущий в тюремные камеры. Кто-то пожаловал без разрешения, и в тот же миг из глубины коридора раздался взволнованный возглас:       — Господин Дазай! Прошу простить! У вас всё в порядке?       Отсюда сложно было определить, кому принадлежал этот голос. И хотя господин инквизитор ещё на подходе к тюремным помещениям просил, чтобы никто его с пленником не беспокоил, разборки чинить прямо сейчас не имело смысла, ведь кто бы ни был обладатель этого окрика, он извинился.       — Да! — не замедлил откликнуться в ответ господин инквизитор, непроизвольно морщась от отразившегося от каменных стен эха. — Что-то стряслось? — задал вопрос на опережение, уже догадываясь, что приказы без должной причины нарушать просто так никто не станет.       — Какие-то люди серьёзные прибыли! Господин Куникида за вами отправил! Сказал, что срочно! — донеслось до Осаму из глубины коридора.       И что же это за важные люди? Опять тётка Накахары в мерзких оборках будет мозги полоскать? Скорее всего. Этого только недоставало.       — Господин Дазай? — вырвал его из раздумий опостылевший голос.       — Скоро буду! Сюда не входить! — моментально ответил инквизитор и, услышав скрип закрываемой двери, взглянул на вздрагивающее тело у себя под ногами. — Что ж, Чуя. Тебе повезло. Как думаешь, опять по твою душу просить пришли?       Прождав ещё с полминуты ответа, но так его и не услышав, Дазай принял решение закончить на сегодня экзекуцию и двинулся в сторону механизма натяжения цепей. Ухватился за рычаг и, с натугой прокручивая редко смазываемое колесо подъёмного механизма, уловил возобновившиеся стоны и редкий мат пленника, которого медленно приподнимал над полом за стёршиеся от кандалов запястья. Зафиксировал цепи задвижкой и возвратился к Накахаре, на ходу отстёгивая флягу от пояса:       — Держи, — поднёс её к губам пленника и еле расслышал срывающийся шёпот:       — Опять твоя дерьмовая вода?       — Нет. Просто вода, Чуя. Мы же хотим, чтобы твои раны затянулись к следующей нашей встрече? — с ласковым предупреждением в голосе, так же негромко произнёс инквизитор, когда пленник, плюнув на все возможные последствия, с яростным рвением присосался к фляге, взахлёб поглощая содержимое.       Стоило ему оторвать губы от горлышка, чтобы вдохнуть воздуха, как Осаму убрал фляжку и споро приладил её на законное место на поясе.       — Хватит с тебя на сегодня, — легонько похлопал его по щеке, будто собачонку, готовясь в момент одёрнуть руку. А то вдруг пальцы откусит?       Но нет. Чуя, очевидно, пребывал в некоем высоком блаженстве от количества выпитого, что даже не обратил на сие действие ровным счётом никакого внимания.       — До встречи, Чуя, — попрощался Дазай, развернувшись на выход.