Финал

Все, что он успел — передать запись пьяных признаний Багдасарова. Журналист не слышал, к чему привели его обвинения инженера, не было времени разузнать. Железные рукава почти сразу же поняли, кто настоящий предатель и не стали терять времени. Лидер был в ярости. Ещё бы, его любимого Марка Владимировича сдали милиции со всеми приложенными доказательствами. Журналист вырывался, брыкался и упирался всеми руками, пока с него стаскивали одежду и волокли в сторону кухни. Он не хотел думать, что с ним могут там сделать, но без боя он умирать не собирался. Единственным, за что держался журналист, была его целеустремленность, та сила, которая толкала бороться за правду, пусть даже опасными методами. Именно так он и оказался заперт в рефрижераторе в кромешной темноте в одном нижнем белье. Холод стал ощутим не сразу, первые несколько минут мужчина чувствовал себя нормально. Хуже стало, когда тело перестало бороться с быстрым охлаждением, дыхание начало оставлять конденсат на усах, который неприятно стягивал нежную кожу губ. Он пытался ощупать внутренние стенки советского агрегата, но пальцы лишь сильнее замерзали, скользя по ледяной поверхности. От очередного приступа дрожи нога уперлась во что-то на полу, это был микрофон. Неизвестно, как прибор здесь оказался. Журналист поднял его, чувствуя, как ручка прилипает к ладони, словно железка к языку на морозе. Микрофон не был подключен, но Саша сделал глубокий вдох, чтобы начать завязку очередного выпуска. Вышло рвано — холодный воздух обжигал горло, а зубы невпопад стучали друг о друга. — Железные рукава раскрыли мое прикрытие, и теперь бандиты совершили ещё более леденящее внутренности злодеяние! Оставили человека медленно умирать при минусовой темп-пературе. Голос становился все более хриплым, но журналист продолжал монолог — последнее, что помогало не отключаться. — Он был обычным сотрудником НИИ со скромной зарплатой и грустным прош-шлым. А мне выдалось обор-вать его недолгую жизнь самым предательским спос-собом. От выдыхаемого пара в маленьком пространстве все тело быстро покрылось колкой изморозью, руки уже плохо слушались и могли только сжимать ручку микрофона. Суставы отказывались работать, как костяшки пальцев зимой, когда постоишь без перчаток. Он повторял одни и те же вещи, стараясь каждый раз по-новому перефразировать сенсационный заголовок, придумывать что-то, заставляя мозг работать. — Каж-дая секунда. Каждай-я секунда на этом крыс-сином холоде заставляет сильнее хот-теть зас-нуть. Стало совсем трудно выговаривать слова, речь превратилась в чтение мыслей по слогам, тело больше не трясло, теперь пропадало ощущение своих же конечностей. Сперва пальцы на ногах словно перестали существовать, они вроде бы сгибались, но совершенно отсутствовали на карте нервной системы. Наклониться и проверить было опасно — заставить себя подняться обратно будет невозможно, а в темноте закрытого холодильника разглядеть что-либо не представлялось возможным. — Знам-менитый сталинский фреон, он до сих пор-р-работает. Все холодильн-ники пашут так-ким холодом, что кос-ти становятся стек-клянными! Дыхание совсем ослабло, но журналист продолжал говорить. На зло своим убийцам — до последнего говорить правду о них. Он слышал выстрелы. Довольно близко. Позволил себе надеяться. Может милиция все же доберётся до него раньше смерти. Дверь рефрижератора неожиданно открылась, ударяя по глазам приглушённым светом. Очки покрылись плотным налетом инея, однако Саша был уверен — перед ним стоял инженер, застывший как статуя, весь растрёпанный, лицо перекошено в странной гримасе, но он был вполне живой. Журналист опустил взгляд, замечая огнестрельное оружие в руке человека напротив. Инженер пришёл за ним. Как-то узнал, что именно он та крыса, указавшая на цель. Он сделал шаг вперёд, поднимая руки. Кровь от подскочившего вмиг адреналина стучала в ушах, не давая услышать ни слова. Саша лежал на полу. Жить захотелось внезапно и очень сильно, но чья-то рука мешала прижиматься к кажущейся тёплой плитке. Его подняли с кафеля, прижали к плотной ткани пальто, обнимали, не давая соскользнуть вниз. Выходило только рвано вдыхать тёплый запах льняной рубашки, в которую уткнулся собственный холодный нос. Микрофон скатился из разжавшейся ладони. Чужие руки поглаживали спину, задевая выпирающие позвонки. Инженер не ожидал найти журналиста здесь, и тем более живым. Было непривычно ощущать, как колкие снежинки тают под пальцами, пока держишь его дрожащие плечи. Вся злость и обида испарилась на эти мгновения. Кеша почувствовал, что ледяные руки медленно скользят между греющим пальто и тонкой рубашкой, под шарф, пробираются к бокам, туда, где теплее. Собственное разгоряченное тело давало достаточно тепла, чтобы не замерзнуть от этого. Пытаясь найти любое приободряющее воспоминание, инженер замечал, как расслабляется чужая спина под его ладонью. Темные волосы стали влажными от растаявшего инея и теперь тускло блестели в свете люминесцентных ламп на шее журналиста. Саша вдруг осознал, что дышать стало гораздо легче, но, может, это просто тело начало снова оживать. Его продолжало потряхивать от остаточного адреналина, заставляя сильнее сжимать тёплую ткань рубашки между пальцами. Инженер резко дернулся, направляя оружие на недобитого бандита, растянувшегося на полу недалеко от них. Тот хрипло закашлялся, захлебываясь подступающей к горлу кровью. — Своим передай: кто журналиста тронет — завалю. Кеша сильнее прижал к себе журналиста. — Это он тебя сдал. — Знаю. Саша не смог подавить всхлип и приступ крупной дрожи, прошедшей по всей длине позвоночника. Бандит безжизненно уронил голову на кафель. Инженер повернулся обратно, прижимаясь к прохладному виску губами. Они показались журналисту обжигающими. — У меня осталось последнее дело. — произнес инженер на ухо журналисту, снова обжигая чувствительную от легкого обморожения кожу. Кеша медленно поднялся, чувствуя, как обвивавшие бока руки выскальзывают из-под собственного пальто, опускаются на холодную плитку пола. Он поднял журналиста вслед за собой, придерживая за предплечья. Одежда нашлась в мусорном пакете в углу комнаты. Кожаная куртка была не самым удачным вариантом, но Саша замотал головой, когда инженер начал стаскивать своё пальто в порыве отдать ему. Времени оставалось не так уж много. Лидер, наверняка, слышал выстрелы и мог покинуть «Канарейку» в любую минуту. Кеша сделал шаг к выходу, но журналист поймал его свободную руку, заставив остановиться и обернуться. Инженер оставил импульсивный смазанный поцелуй на его губах, отпустил руку и зашагал по коридору в поисках лидера железных рукавов. Саша остался один, если не считать мертвого бандита на полу. Журналист облизал свои губы в странном порыве запомнить чужой вкус. Быстро одевшись, он вышел на улицу. Холод декабря неприятно напомнил морозильную камеру. Из глубины ресторана послышался один единственный выстрел. Журналист резко обернулся как раз тогда, когда из дверей вылетел инженер. Опустошенным взглядом скользнув по лицу журналиста, он вышел под медленно спадающий мелкими крупинками снег. Тот оседал на его растрепанных кудрях, забывая таять. Инженер стоял так несколько секунд, пока журналист не подошёл к его плечу, смотря на противоположную сторону улицы. Полковник Жилин кривенько ухмылялся из-под заснеженной фуражки. Он подошёл к замершему инженеру, вложил в его ладонь цветную картонку. — Держи, в кабинете у меня обронил, Маша-растеряша, с наступающим! Кеша спрятал билет во внутренний карман пальто, замечая, как из двери за его спиной выползает раненный лидер. — О, и этот нашёлся, — полковник хлопнул по плечу одеревеневшего журналиста, проходя к сползающему по стене главарю банды, — Э! Алкашня! Журналист подхватил под локоть инженера, направляя того в сторону темного парка. Они быстрым шагом пересекали один двор за другим. Ни у одного не было при себе часов, сколько точно времени узнать было невозможно, но, судя по отсутствию людей на улице, оставались минуты до полуночи. Подошвы скользили от налипшего снега, что вынуждало обоих сильнее цепляться за друг друга. Подъезд инженера вдруг приветливо возник из темноты. Не было разговора о праздновании Нового года вместе, не было предложений остаться на ночь. Они ввалились в тёплую душноватую квартиру, скинули промокшую от снега одежду, уселись на диван, привалившись плечами к друг другу. О том, что наступил Новый год, возвестили приглушённые звуки уличного салюта, окрасившего комнату в красно-зелёные цвета. Кеша устало включил телевизор, откуда раздалось фанерное пение Всеволода Старозубова. Оба не заметили, как сползли со спинки дивана, заснув переплетенной кучей тел, пока во дворе продолжали громыхать новые залпы фейерверков.