Напрасная вера

       Позволить ли оковам тьмы пасть перед ним, чтобы сердце, насильно окаймленное бесчестием, раз и навсегда освободилось? Кову поначалу готов был согласиться, пойти одной тропой с Симбой, а потом… А потом оглянулся и увидел тех, с кем он вырос. Тех, кто верил в него, кто возложил на него величайшие надежды. Кову не был готов предать идеологии своей матушки. Возможно, поэтому, когда их окружили в Чужеземье, он не мешкал: вцепился в горло Симбы сразу, как тот собирался вымолвить его имя.        — А ведь я доверился тебе.        На это Кову хотел сказать, что зря, да вот только Зира, доселе не веря в долгожданную победу, яростно вцепилась в горло своего заклятого врага. Рвала на части, окропляла тело Симбы кровью, упиваясь его мучительной гибелью. Гибелью того, кто когда-то разрушил её жизнь, раздробив в многочисленные осколки. Следя за тем, как исказившаяся в безумном азарте мать разрывала его глаза, Кову думал, что пойди он другой дорогой, той, которую все без сомнения звали правильной, то сейчас оказался бы на месте Симбы. Возможно, оно и к лучшему, что ещё час назад он предал его доверие.        Изувеченное тело того, кого в грёзах Зиры отщепенцы разом не щадили в мытарстве, кинули в грязную реку, дабы прахом Симбы могли наесться изголодавшиеся крокодилы. Краем глаз Кову видел, как прочертила лик матери дьявольская ухмылка. Закончи они дело её жизни, так разразилась бы в сардоническом хохоте, что непременно застелил бы купол багрового неба, да вот только прайд ещё не знал, что их король отправился к предкам.        — Вы не можете, не посмеете!        И Зира, конечно, глумливо смеялась, когда Витани пригвоздила к земле отчаянно кричавшую Налу. Смеялась не как обычно, преждевременно, лишь кидаясь бессмысленными угрозами налево и направо, а так, как истинный победитель. Ей бы честно хотелось вцепиться клыками в её плоть, разорвать так же, как и Симбу, но в одну секунду передумала: слишком сладко и просто вот так просто умереть, не повидав настоящего ада после гибели мужа. Зира решила дать несчастной повидать все ужасы реалии перед тем, как отправится в иной мир. Быть может, однажды Нала, не выдержав, решит покончить с жизнью, а она в этот момент появится, чтобы назло помешать её планам, одарить пощечиной и лишний раз глумливо усмехнуться над её горем. Тогда Зира почувствует это трепетно сводящее естество ощущение: жизнь стала идти в правильное русло.        Кову, гордо поднимая голову, шел между вереницей львиц, что склонились перед своим новым достопочтенным владыкой. Были там и отщепенцы, что еле заметно ухмылялись своему триумфу, и прайдлендеры, еле слышно рычавшие от досады. Все они — кто-то с честью, кто-то против воли — одинаково склонились перед ним. Кову, стоя на краю Скалы Предков, видел, как под тон произошедшему покрылось небо алым полотном, а где-то там, меж рваных облаков, блеснул на миг лик расплывшегося в ухмылке Скара. В ушах будто раздался его бархатистый и полный тщеславия голос, — хотя Кову его никогда не слышал, но мама всячески описывала его всевозможными эпитетами — как вдруг ветер, подувший издали, потрепал его гриву. Он думал, что это лапа Скара ветром коснулась до него. Или же это был сам Муфаса, по самое не хочу разочарованный им. Кову в какой-то момент даже было всё равно. Он только исторг рык, который поддержали львицы. Поддержали своего нового короля.        Зира с материнской гордостью взирала на него, стоило её мечтам сбыться благодаря нему. Витани одобряюще хлопала его по спине, бросая едкие колкости и не забывая лишний раз назвать термитом. Нука, сидя вдали, только завистливо фыркал, невольно поздравляя своего нерадивого брата с победой только под алчный рык матери.        Киара же, до самого конца верившая в него, оскорбленно смотрела на того, кто погубил её отца, кто заставил её мать впасть в отчаяние.        — Ах, моя милая принцесса.        Голос, слащаво-мерзкий, от которого зубы сжимались так, что аж крошились, заставил Киару дернуться. Мерзко от мысли, что она позволяла ему касаться её, что грива его касалась до её тела. Мерзко, что она чувствовала на себе его нечистое дыхание. Мерзко, что она его любила (или же всё ещё любит?).        Хотелось вновь, как в детстве, уткнуться в лапы родителей, ощутить себя в безопасности. Снова. Снова почувствовать себя ребенком, чтобы не столкнуться с тем, что звали «поражением». В какой-то момент Киара даже решила, что отдала бы и земли, и львиц, лишь бы её и её родителей в своё время просто отпустили восвояси, с угрозой крикнув напоследок яростное наставление о том, что с ними сотворят, вернись они в этот прайд снова. Киара, лежавшая рядом с дрожавшей от страха матерью, что в последнее время часто наполняла пещеру приглушенными всхлипами, боязливо озиралась по сторонам, точно на неё обещали кинуться со стороны. В глазах Налы, алых от слёз — загнанный в угол напуганный зверь, раненный кем-то. В душе — исполинских размеров прореха, и Киаре страшно, что она однажды станет такой большой, что та не выдержит, умрет от горя. Нала обычно сжимала её лапу, проговаривая что-то несуразное. Киара однажды совершенно случайно услышала имя отца, и сжалась, точно трусливый котенок.        А ведь они предупреждали. А ведь они пытались уберечь. А ведь они будто всё знали изначально. А она, конечно, не слушала, без аргументов по самые уши влюбившись в первого встречного льва.        Через пару дней, отбрасывая на них тень, к ней осмелился подойти и сам Кову, хмуро смотря на мать и дочь. Киара пронзала его ненавистным взглядом, отчаянно желая превратить в горсть пепла, уничтожить эту ошибку природы. Юноша сказал только, что выбрал её в качестве своей королевы. В противном случае за непослушание — без пощады когтями в яремную вену сбитой с толку Налы. И Киара тогда, опуская потяжелевшую голову, обреченно вздохнула: если уж погубила отца по своей девичьей глупости, то мать попытается защитить. Даже ценой своей свободы.        Уже скоро она гневно, но почти безмолвно рычала, когда Кову, официально ставший её мужем, ткнулся носом в её шею. Будто любил. Она знала, что это было не так. Знала даже тогда, когда удосужилась к ним подойти и сама Зира. Киара наслышалась от неё достаточно, и, наверное, не будь её свекровь сильнее, то она непременно поставила бы её на место. Зира же, окончив свою речь и не скрывая ухмылки, оглянулась на жену сына. Рубиновые глаза блеснули необъятной властью, а Киаре снова стало страшно: уж если та и не смогла её убить, как хотела, то заставить пасть перед ней на колени могла одним махом.        Витани же, появившаяся будто из ветра рядом с ними, аляповато приобняла свою невестку, воркуя, что могла теперь без преград звать её сестрой. Киаре казалось, что она слышала в её словах издевку, и снова же, ей мерзко. На сей раз оттого, что теперь они — её новая семья.        Она сама, признаться, ни разу не усомнилась в прослывшем неистовстве обозлившегося Кову. Тогда, когда он властно смотрел на неё на их свадьбе, когда доставлял боль во время морально и физически тяжкой брачной ночи, когда с нарочитой небрежностью упоминал о Симбе — Киара чувствовала всю эту ненависть одновременно с периодическим шевелением в округлившемся брюхе, тем самым, ощутимым уже спустя недели.        И ей было больно. Больно, что под сердцем она несла детей тиранов. Порой Киара, смотря на Кову, подумывала даже, что её мама не просто так вздрагивала каждый раз, как видела его: возможно, она видела на его месте Скара, что уже поставил ей схожий ультиматум в своё время. Думая об этом глубже, она с болью глядела на того, в кого так верила. Того, кого так любила. Киара готова была днями и ночами заставить родителей поверить в невинность и доброту Кову… Раньше. Теперь же, идя с ним одной стезей, бок о бок, шаг за шагом, она время от времени озиралась на высокий каньон, желая скинуть его туда и покончить раз и навсегда со всеми бедами. Возможно, сделала бы, не иди рядом с ними Витани. Киара думала, что с удовольствием скинула бы их обоих. Меньше проблем было бы.        Почему-то через месяц, когда в её глаза, уставшие после родов, проник луч солнца, она начала жалеть, что не сделала этого. Рядом с ней, у её живота, пищали два сына. Оба тёмные. Оба похожие на отца. Киара не сомневалась, что и характер они унаследуют от него.        Конечно же, Кову был доволен, как никогда.        — Это Мапензи, а это… — но Киара не успела договорить имя второго сына, как была резко перебита недовольными возгласами своего супруга, фыркнувшего на услышанное им имя.        — Что за чушь? «Любовь»? Нет-нет-нет! Вот этого, старшего, я назову Мапигано*, в честь моей победы в бою и восхождения на престол, а младший у нас пусть будет Хофу, в честь страха, который я видел в глазах Симбы прежде, чем он умер. О, а ты не сомневайся, страшно ему было очень!        Киара, смотря на расплывшегося в чванливой ухмылке короля, оскалилась. В ответ она услышала только полное издевки улюлюканье. По крайней мере, думала она, их дочку, родившуюся уже через полгода, Кову позволил ей назвать самой. Киара хотела бы показать матери её маленькую Мойо, её надежду, так напоминавшую своего дедушку, да вот только старушка Нала уже вовсе сошла с ума: не могла даже отличить своей дочки от Зиры. В такое время она, скрывая мордочку в лапах, тихо плакала, редко позволяя настоящей боли вырваться наружу. Кову её слёз не видел, да и не должен был. Слабой её не должен был видеть никто.        Киара верила, что однажды всё наладится. Быть может, сыновья пойдут другой дорогой от отца.        Только вот смотря на то, как её Мапигано и Хофу время от времени дрались за звание наследника, всегда подражая Кову, она постепенно теряла эту крохотную надежду. Мойо, так уж вышло, смогла оказаться для старших братьев частым объектом для издевок, если матери рядом не было.        Кову думал, что она смирится. Ему самому хотелось зажить немного другой жизнью, с любящей женой и крепкой семьей, но глядя на то, что он уже сотворил, понимал: такого не будет. Порой он боялся своих же грёз, неправильных, не идущих вкупе с тем, чему его учили всю жизнь. Не было в нём того, что звали «любовью», чуждым таким для него словом. Не было в нём ни теплоты, ни души. Была лишь больная привязанность, с которое шло такое странное желание защитить. Оглядываясь через плечо на Киару, Кову думал, что его деяния губили жизни: и его, и её. Его родня, напротив, царствовала, в особенности Зира, что восхваляла своего Скара, желая спросить, горд ли тот своим наследником. Они оба, муж и жена, жили в холоде. Кову этот холод растопить не мог. Нечем. Видел, как страдала Киара.        И она правда страдала.        Ей хотелось бежать. Далеко отсюда, не оглядываясь назад.        Забрать отсюда Налу, чтобы она почила в скором времени не в омуте тьмы и страха. Забрать отсюда Мойо, чтобы больше она не жила в этом ужасе.        Их границы охранялись отщепенцами, и шанса сбежать не было. Киара уже пыталась. Получила пощечину от мужа.        Хватит ли с неё?       Нисколько.        Поэтому, в темноте ночи, пока она, уже забыв обо всём и подавшись эгоистичности, пыталась сбежать сама, Киара боязливо оглядывалась. Страшно, что могли поймать, страшно, что могли наказать. Могли жестоко разорвать на части, или же пригвоздить к холодной земле и заставить лицезреть то, как медленно и мучительно убивали Налу. Потому, тяжело дыша, Киара пыталась откинуть прочь эти мысли, дабы устремиться в небытие и исчезнуть навеки из истории и памяти этого прайда.        — Какой неожиданный сюрприз.        От шороха визави она глухо вскрикнула, моментально оглянувшись рядом. Кустарник зашевелился, и в следующую минуту оттуда, пронзая её искаженным безумием взглядом, взирал матерый лев, подходивший ближе с каждой секундой. Киара от ужаса прижималась к земле, в тишине ночи слыша, как дико отплясывало танец сердце.        — Жена моего брата, — иронично хмыкнул Нука, издав многозначительное фырчание при виде столь жалкого зрелища, открывшегося ему. Львица под ним громко сглотнула от страха, глядя на нависшего над ней льва. — Интересно, а что будет, если Кову останется без своей дорогой женушки, а наследники вскоре умрут неизвестной смертью?        Когда когтистая лапа взмыла в воздух, Киара пискнула и прикрыла глаза, распластавшись на сырой земле. Лапа Нуки прикрыла луну за ними, окутав испуганную королеву длинной тенью.        Она слышала всё: как он приготовился покончить с извечной проблемой, активный топот чьих-то несущихся к ним лап, трель драки, львиный рёв, и, напоследок — лязг когтей, что разорвали чью-то шкуру. За этим последовал болезненный крик, и в ноздри Киары внезапно ударил дурманивший разум запах крови. Она открыла глаза, когда слышала только чьё-то тяжелое дыхание, и тут же ужаснулась: над омытым кровью телом павшего Нуки, которого уже не узнать после этой бойни, стоял сам Кову. Сам он, признаться, ранен был почти не меньше, чем его почивший брат, и потому в тот момент, когда лев попытался сделать шаг в сторону, он скорчился от боли, схватившись за плечо.        Когда Киара, сама не зная, почему, подошла к нему, дабы помочь, он яростно глянул на неё, бросив только недоуменное «дура». Она, если того не скрывать, не отрицала этого феномена. Дура, так дура.        — Ну и зачем ты пошел за мной и полез на рожон, если я дура? — спросила она у реки, проведя лапой по водной глади и коснувшись ею левого глаза, на котором виднелся багровый росчерк. С ужасом она подумала о том, что останется шрам, и тогда его, возможно, от своего отчима не отличить. Зира обрадуется.        — Ты хотела оставить своих детей без матери? — раздраженно фыркнул Кову, отведя взгляд в сторону.        — Серьёзно? И это всё? Больше причин нет? — малость разочарованно вопрошала Киара, тут же спросив себя о том, чего она вообще ожидала от него.        Король опустил залитые свинцом веки, и тут же, неожиданно для своей жены, приударил лапой по воде, так, что брызги оросили недовольную морду львицы.        — Да, это всё. А теперь марш домой!        В тот же момент Киара, насупившись, рыкнула, зыркнув на мужа и пойдя в сторону дома, напоследок кинув ставшее для него обыденным «ненавижу тебя». В ответ она услышала, как Кову чванливо хмыкнул, нахохлившись.        И, пока она не видела, улыбнулся, не злобно и не высокомерно. Так, по доброму.       Возможно, причина спасти её у него правда была другая.