***
день, два, три — время летит быстро, но ничего не меняется — голова пака все так же забита мыслями об одном и том же человеке. намтэ был первым, кто хоть как-то запомнился джею. наверное, именно своим дурацким поведением, которое шло абсолютно в разрез с чистыми детскими глазами. в пятницу, день разврата для всех беспарных и незамужних, когда часы на запястье показывали далеко за десять, джей опустился на знакомый стул, кивнув бармену, и улыбнулся, немного щурясь. ким, глядя на пака, только головой покачал, подвинув к нему полную рюмку. скоро её сменила вторая, третья, а потом джей потерял счет пустому стуку стекла о барную стойку. — повтори, — безразлично кидает он, проводя глазами по толпе, чтобы найти блондинистую макушку. мозг против — он посылает плывущие картины, быстро сменяя их и отнимая возможность контролировать их скорость. еще несколько рюмок, и бьющий по ушам ритм затаскивает его в непроглядную темноту. ему снится тонкие губы, светлые глаза и хриплый голос, повторяющий одну и ту же фразу. проходит минута, прежде чем перед глазами начинают формироваться какие-то очертания. — ты живой? — джей дергается от несильной пощёчины, и кивает, жмурясь. — ну тогда поднимайся и давай прощаться. пак садится, зарываясь пальцами в спутанные волосы, и поворачивается на голос, хмыкнув: рядом сидит тэхен, облаченный в домашнюю разноцветную футболку и широкие штаны. — намтэ? — нет, будда. — нам хмурится. — если ты, скотина, еще раз напьешься в клубе до состояния отупевшего тюленя, я брошу тебя там и закажу похоронный венок на утро. джей только улыбается, наблюдая за ним. намтэ другой, растрёпанный и злой, невыспавшийся. — воды хоть дай, — вздыхает он, пряча глупую улыбку. тэхен, закатив глаза, нехотя поднимается с дивана и исчезает в дверном проеме за кучей хлама. пак же оглядывается, рассматривая картины художников-ноунеймов на стенах, кипу исписанных листов и гитару, лежащую на диване. — пей, — тэхен появляется ниоткуда, протягивая джею стакан воды и таблетку, немного замешкавшись: — от головы. и хватит тут все разглядывать, вдруг я ношу розовое белье и люблю обручи с зайчими ушками?! «тебе бы пошло», — думает джею, проглатывая таблетку и хмыкая. — я бы тебя не осудил, — он поднимается, поставив пустой стакан на подозрительно кривую тумбочку, и улыбается. — спасибо. провожает тэхен лишь взглядом, крикнув, чтобы тот закрыл дверь.***
намтэ закрывает глаза, опускаясь на диван, и берет гитару. изученные до миллиметра струны привычно звенели под тонкими пальцами, наполняя маленькую квартиру новой мелодией. играть тэхен любил, любил и умел, отдавая последние капли своей души музыке. слова сами складывались в песни, ложась на новую мелодию, чтобы услышать одобрительное поцокивание нама. тэхен курит, поджав ноги под грудь, и любовно поглаживает серебрянные струны, задумчиво покачивая головой. следом он тянется за таблетками и жмется к спинке дивана, исчезая под большим пледом — его начинает трясти. внутри все сжимается от чувства вины, он впивается ногтями в собственные колени и кусает губы, пока кончика языка не касается солоноватый привкус крови.***
— чонгук, ты дурак, дурак, дурак, — слышится довольный писк кима, когда джей заглядывает в пустой клуб. бармен, устроившись на стойке, обнимает ногами за талию какого-то парня и смеется, абсолютно по-женски тыкая его указательным пальцем в грудь и смущаясь. — дурак он, дурак, — пак хмыкает, наблюдая за влюбленной парочкой, и закатывает глаза. — соситесь., а вообще, я к тебе, — он смотрит на покрасневшего тэхена, который прижимается к своему парню. — я спросить кое-что. ким, скорчив недовольную гримасу и спрыгнув со стойки, кивнул, обнимая чонгука со спины. — насчет намтэ, да? — он улыбается широко и чисто, а пак на секунду даже понимает, почему шатен-подросток так бережно прижимает его к себе. он не хочет смущать своим присутствием влюбленных по уши идиотов, поэтому узнает лишь самое главное, быстро прощаясь. — а что это он так тэ интересуется? — шепчет чон, развернув кима в своих объятиях. — нам можно готовиться быть свидетелями на свадьбе этого неадекватного ребенка? — м… посмотрим., а к нашей свадьбе ты готовиться не собираешься? дурак ты, чонгук!***
летние вечера ничуть не холодные — теплый ветер задувает за ворот футболки, пока облака спускают ярко-красное солнце за горизонт на невидимых канатах. тэхен перегибается через перила балкона, улыбаясь, и жмурится — завтра воскресенье. день спокойствия в обнимку с гитарой на старом диване, горячего рамена и вина. задумавшись, он не сразу слышит звонок в дверь, и недовольно вздыхает, выходя в комнату. — звонилку себе сломай, — бормочет он под нос, умело лавируя среди гор мусора и макулатуры. открыв дверь, он на несколько секунд замирает: — так, блять, это не ночлежка для алкашей, разворачивайся и иди домой, — он тянет на себя дверь, но джей беспардонно придерживает её и заходит внутрь. — никакого гостеприимства, а я, вообще-то, думал тебя отблагодарить, — он протягивает пакет, и нам настороженно дергает носом, сканируя его содержимое: — бельгийское вишневое? и сырные палочки? — он скрещивает руки на груди. — ким посоветовал? джей кивает, решив не искать глупые отмазки: — он самый. и предупредил, что ты будешь воротить нос и устраивать сцены ненависти. тэ лишь хмыкает, гордо развернувшись спиной, и возвращается в комнату, забираясь на диван., а джей, не спрашивая разрешения, просто садится рядом. они молчали. не разговаривали и не смотрели друг на друга, повернувшись к окну, за которым ярким пламенем горел подол неба. так же молча тэхен наливал вино, так же молча джей пересаживался ближе. — может, переспим? — хрипло шепчет пак, притягивая хрупкого парня к себе и улыбаясь. — это моя фраза, — так же тихо отвечает тэхен, а потом целует, зарываясь пальцами в жесткие перекрашенные волосы джея. все по-другому, тэхен другой. мягкий, немного растерянный, такой, как и выглядит на первый взгляд — будто ребенок., а пак ведется на каждое его движение, следит за сбитым дыханием и не может успокоиться, ему мало. слишком мало, хочется больше, хочется узнавать каждую частичку, каждый миллиметр изнутри и снаружи, но нам все так же настойчиво прячет свой мир за грудой хлама и напускной гордостью. засыпают они тоже молча, оба спокойные и расслабленные — у тэхена даже не хватает сил отпускать колкие насмешки, поэтому он просто занимает свою половину кровати и одеяло, а паку лишь остается лежать, наблюдая за засыпающим блондином. как ни странно, но утром намтэ даже не выгоняет джея, а долго сидит над ним, наблюдая за отражением снов на спокойном лице мужчины. по стеклу начинает стучать маленький воробей, и тэхен дергается, нахмурившись. — съебись, — чуть слышно шепчет он, вступая в безмолвную перепалку с испуганной птицей. пак лишь смеется в подушку, открыв глаза. — ты дурак, — тихо вздыхает он, сев на диване, и тут же получает подзатыльник от тэхена, который, натянув свою футболку, шлепает босыми ногами на балкон, подкуривая сигарету, а джей наблюдает за ним, в очередной раз замечая, что намтэ — ходячее искусство. они проводят вместе целый день: нам играет на гитаре и периодически пишет что-то на обрывках бумаги, а пак лежит на диване, вслушиваясь в каждую новую мелодию серебряных струн. под вечер тэхена начинает крыть. он тянется за таблетками и огрызается на джея, пытаясь выпроводить его из квартиры, трясется и рвет свои записи, скуривая добрую половину пачки. когда он начинает плакать, пак теряется. он был готов увидеть его любым — злым, пьяным, домашним или бредящим, но не таким испуганным и растерянным. — ненавижу вас, ненавижу вас всех, — шипит тэхен, целясь в мужчину очередной пустой банкой из-под пива. слезы, мат и крики, — а засыпает он в крепких руках, покрытых замысловатыми чернильными рисунками тату-мастера.***
утром, когда тэ открывает глаза и сдувает со лба непослушную прядку белых волос, он слышит тихое: — может, будем встречаться? и только кивает в ответ, поудобней устраиваясь в объятиях улыбающегося джея. — дурак ты, тэ, — шепчет джей, пародируя детский смущенный голос общего знакомого, и оба заливаются смехом, свернувшись на небольшом диване среди порванных заметок тэхена.