Любой ценой

Поранят да не больно мне Научилась дышать болью © Анна Пингина Она сжимает в руке клинок — не хватка воина, просто испуганная девочка, державшая меч всего несколько раз в жизни — и упрямо вздергивает нос. Наине кажется, что сейчас ей достаточно внезапно прикрикнуть, чтобы незваная гостья подскочила и забилась в дальний угол избушки. И ведь сама пришла. Боится, но не делает ни шага в назад или в сторону. Коса растрепалась от долгого блуждания в роже, пряди торчат во все стороны. Милая, ты не знаешь разве, что колдунья из темного леса может руки не поднимая тебя вышвырнуть прочь? Все они боятся, но приходят раз за разом, наворачивая круги вокруг избушки, отшатываясь от светящихся глазниц черепов, насажанных на пики. — Ступай отсюда, девица, — устало говорит Наина, отмахиваясь. Припугнуть бы ее, да какой смысл, она и так вся трясется, пусть и пытается для виду храбриться. Нос упрямо вздернула и в глаза смотрит яростно. О, эти молодые пылающие сердца. И сейчас незваная гостья ее так отчаянно напоминает ту — другую. Которой, быть может, и не было никогда, все быльем поросло. В легенду превратилось полузабытую, лишь бродячие певцы иногда да и вспомнят кусочек, пропоют за медяки в придорожных харчевнях. Было или не было — давно уже все равно. — И откуда взялась-то такая? — молодая, яростная, боевая. А в душе Наины будто шевелится что-то. Тьма обволакивает рваными лоскутами, шепчет, мол, убей девчонку, сама ведь пришла, зная, скольких погубила колдунья в темном лесу живущая. — Приворотов не делаю, болезни не исцеляю, только насылаю. Давно уже никого не лечила, в глазах до сих пор раны страшные, броня разломанная да руки окровавленные. Как не хватило сил Наине, когда больше всего нужны были. Дочь княжескую прокляла, было дело. Не будет Анне Ярославне счастливого брака, всю жизнь проживет на чужбине. Тени все нашептали Ярославу на пиру в честь рождения младенца. Не поверил — сам беду призовет. Слово дал, да не сдержал обещание, а Наина в праве и цену свою потребовать. Во тьме забыться — всяко легче. Не обещала она Василисе только добро творить, какое добро может быть в этом мире? Нет от него толка, и нет нигде справедливости на свете. Не исцелит уже никого Наина, злая колдунья из дремучего леса. — Ты сначала напои, накорми, а потом спрашивай, колдунья! Ниана смеется, зло и издевательски, но вот-вот проскакивает и нотка одобрения. Девица хотя бы по правилам играет. Руки-то трясутся, а клинок не выпускает. Не уйдет, пока своего не добьется. Ничего, каких только не спроваживали. Наина ставит меду кружку и хлеба буханку. Чай и не пир сегодня. Они приходят к ней раз за разом. Цветущие юностью женихи за своими мертвыми невестами. Бьют кулаками в грудь «жизнь отдам, ты только сделай, колдунья!» К кому еще идти как не к хранительнице перехода в мир мертвых? Яга бы такого подхода не одобрила, впрочем, она вообще Наину редко хвалила. Да и не было за что хвалит. Есть и другие. «Сделай так, чтобы стала возлюбленная моей». То плачут, то угрожают, смотреть противно. Только их чувства важны, ни с кем считаться не хотят. «Любой ценой», — говорят. В конце октября они возвращаются к суженым. Ни живые ни мертвые — оболочка одна. Являются в ведьмин час к невестушкам своим (или к тому времени чужим женам уже). — Я подругу ищу, — ни глотка не делает девица, но садится и начинает говорить. Меч под столом спрятала, все еще не отпускает. Наина бы посмеялась, кабы могла искренне веселиться. Когда последний раз был? Наверное, на пиру в честь победы над степью. Все тогда смеялись, пили и радовались. Наина Василису обнимала «навек теперь твоей буду». А девица рассказ свой льет, как мед из кружки. Дочь она сельского старосты, подруга задушевная есть у нее — сирота и травница. Красавица писаная, умная, добрая. Да и хотели ее создавать, а она всем женихам отказывала. — Она всем и сказала — не пойду замуж, ни за кого не пойду. А отец и говорит, что не может она сама свою судьбу решать. А если она травы знает, так может и колдовству обучена? Сказали, слабая она и бесполезная, поэтому будет делать, что прикажут. А она в глаза смотрит и говорит: «не пойду». Наина головой в ответ качает. Нет больше колдунов, что с людьми бы дальше жили. Все ушли. Отправили подругу в лес. Коли выберется живой — сможет судьбу свою выбрать. Докажет, что сама о себе позаботится и без мужа. Взяла она лук да узелок с хлебом и ушла. «Не заходила такая», — думает Наина. Она бы запомнила. Не лежит душенька ее на погосте, не ее череп нанизан на копье, дорогу к избушке освещая. Да и даров у Наины давно никто не выпрашивал. — Сгинула подруга твое задушевная верно, — сразу в мир мертвых свернула либо до сих пор плутает по лесу, аукаясь, да никто не откликнется. Теперь и эта девица за ней пошла. Меч взяла — и уже воительницей называться может. Хоть не богаршей. И не было больше богатырей на свете… После нее. — Найдите ее! Не пропала она, знаю! Просто помочь нужно! Мельчает люд, — сказала бы Яга, печь растапливая. — Любой ценой! — У меня таких как ты, вон в окошко выгляни — курганы да кресты. О цене Наина никогда не лжет, она колдунья злая, но не обманщица. Её она никогда не обманывала. Просто рассказывала не все. А Василиса свое слово крепко держала. Так и служила бы она Яромиру, кабы не богарыша смелая. С волком шутками обменивалась, Наине руку подавала словно она — величайшая реликвия из Царьграда. Целовала нежно и улыбалась уверенно. — Спасу тебя от чародея, клянусь. «Любой ценой» — сказала Василиса, еще не зная, чем в итоге расплатится. Ни живая вода, ни перо Жар-Птицы, ни кровь, обагрившая княжеский стол, не вывели Василису из царства мертвых. Ушла она и отказалась возвращаться к Наине. Девица смотрит на погост за избушкой, внимательно так. Наина думает, что уйдет она сейчас подобру-поздорову. Любой бы умный человек так поступил. Обратно в деревню, к отцу и людям. На свет к живым. — Ведь у вас тоже, — она оборачивается и смотрит прямо на Наину, — была любовь такая, как в легендах слагают! Неужели вы не любили? Она не кричит, но Наину оглушает. Любила! Как любила Наина — не будет больше такого. Ни у молодцов, ни у этой упрямой девчонки с мечом. Такое в сердце всю жизнь хранят, только до сих пор ранят воспоминания. Боль никогда не пройдет, не притупиться. Это просто Наина привыкла — она этой болью дышит и живет много лет. Тьма шепчет, утешает, притупляет. И Наина не сопротивляется. Яга бы ворчала: «я тебе сколько раз говорила, человека сначала свари, а потом про судьбинушку свою горькую рассказывай». Но эта девочка, возможно, одна и может понять. Надорвалось-то давно уже и не затягивается. — Была любовь, — говорит Наина. И правда, есть что-то от Василисы. Только мелкое, не складываются в целое. Она убирает кружку и медом и наливает отвар, придающий сил.  — Садись и слушай. А потом найдем мы твою душеньку. Любой ценой.