Сахар

Фредди Выбираюсь из ванны. Мокрую кожу неприятно холодит. Вытираюсь полотенцем перед запотевшим зеркалом — короткие волосы, подсушенные полотенцем, крохотно вьются, а мужская шерсть на моем теле с электрическим треском встает дыбом. Раздражённо приглаживаю её, и подстриженные волоски ложатся ровным ковром от шеи до паха. Слишком много тестостерона на моем животе, слишком для моей худой фигуры и тонких черт, я похож на волосатую самочку. Может, стоит отрастить бороду или, хотя бы, усы? Я подумаю об этом позже, а сейчас ты. Я иду в спальню, без труда ориентируясь в полумраке (твой съемный коттедж стал нашим общим), один тёмный коридор сменяет другой, и вот я вижу дверной проем, позолоченный слабым золотистым светом. Ныряю в него, как в воду, едва подавляя дрожь. Мне немного неспокойно, почти страшно, ведь я не знаю, чего ожидать от тебя. Мой веселый, ласковый и податливый Роджер. Сегодня ты захотел экзотики. На мою глупую шутку о том, что я сам по себе экзотика, ты лишь нахмурил светлые брови и конфиденциальным шепотом, чтобы никто не услышал, попросил меня. То есть, попросил меня себе, полностью, безоговорочно, в пусть кратковременную, но твою личную собственность. Просьба, похожая на забавный каприз ребенка, показалась мне тогда забавной, но сейчас, стоя голым среди комнаты, я нервничаю, слыша шаги за спиной. Когда ты подходишь, я голой кожей чувствую твоё тепло, а шеей — дыхание. Повязка ложится на глаза, лишая меня зрения, но обостряя остальные чувства. Твои сильные пальцы возятся у моего затылка, завязывая узелок. Когда ты исчезаешь на несколько проклятых секунд, я чувствую холод и пустоту за спиной, словно там разверзлась темная, липкая бездна, и ощущаю восторг, когда твоё тепло и дыхание возвращаются. Вместе с тем, тонкие многочисленные щупальца заскользили по моему телу. Воображение моё сыграло со мной злую шутку, я дернулся от неожиданности. Но ты успокоил меня, прихватив рукой за шею. Кожей я ощутил мозоли на твоих ладонях. Меленькие и шершавые на подушечках у оснований большого и указательных пальцев. Это привело меня в чувство — я понял, что щупальца, многочисленными кольцами обнимающие моё тело — это кожаная портупея, ремешки которой ты принялся медленно стягивать на мне, железно клацая пряжками. Роджер Ты заходишь бесшумной тенью, которая обретает вес только переступив порог, и останавливаешься. Мелкие бисеринки воды сверкают бриллиантами на твоей коже, и я чувствую, как неосознанно раздуваются ноздри, предвкушая твой запах. Запах горячей кожи. Широкая повязка плотно ложится на твоё лицо и закрывает окружающий мир, я знаю, испробовал на себе, пока ждал тебя. Абсолютная темнота. Ты не шевелишься, но я чувствую, как постепенно нагревается твоё тело. Хочется вдохнуть тебя как зверь. Провести носом по каждому изгибу манящего тела. Руки почти касаются тебя, но в последний момент я отдергиваю ладони, едва коснувшись крошечных волосков, вставших дыбом в ответ на бесцеремонное вторжение. Ты повернул голову в мою сторону, как будто почувствовав. Мне пришлось отойти, чтобы прийти в себя и взять её. Тонкие кожаные ремешки. Мерцающие в полумраке бронзовые детали. Я прикладываю их к тебе, и ты вздрагиваешь, кривясь под закрывающей лицо тканью, я вижу как сходятся у переносицы тонкие брови и немного кривится рот. Но ты позволяешь мне надеть на тебя эту конструкцию, которая обхватывает тело и словно становится с ним единым целым. Тихое позвякивание язычков, ложащихся в пазы, ремешки, немного сдавливающие тебя, я вижу, ты слегка морщишься. Приходится побороть желание просто выкинуть ненужную кожу и стиснуть тебя руками, ногами, всеми доступными способами, чтобы забрать, спрятать и подчинить. Ты чувствуешь моё состояние, даже пытаешься повернуть голову и ухватиться руками, которые ничего не видят без глаз. Ты такой беззащитный. Я провожу пальцем по твоей шее, скрытой от меня высоким воротником из узких кожаных полос. Тихо звякают застежки. Я отступаю, чтобы полюбоваться тобой и оценить, как ты выглядишь в этой броне. Прекрасно. Мне нравится, как чёрные полосы выделяются на смуглой коже и чуть впиваются в неё при дыхании. Но тебе же может быть неудобно. Как я не подумал? И я скорее возвращаюсь к тебе, прижимаясь к спине, чувствуя, как впиваются в голую грудь металлические детали, грозя оцарапать. Руки скользят по твоей груди, спотыкаясь о переплетения ремней. Твоя шея, которой так хочется коснуться, закрыта от меня, спрятана под этой кожей. Ты прижимаешься щекой и кладёшь ладонь на моё лицо, осторожно поглаживая самими кончиками пальцев. Тебе нравится? Правда нравится? Фредди Сбруя ложится мне на плечи, стесняя движения. Змеями они обвили тело, скрещиваясь на груди, скользя от живота и поясницы вниз, где твои дрожащие пальцы (не бойся, мой хороший) пристегнули их к сестрам, стянувшим мои бедра. Я стою в кромешной тьме, чувствуя, как вокруг маячит твое беспокойное тепло. Ты словно теплый призрак, до странного подвижный и беспокойный. Тебе страшно от чего-то. Когда тонкое дыхание касается моей шеи, я слышу в нем такую странную для твоего положения дрожь. Мягкий, мокрый язык скользит от кромки волос на моей голове вниз, словно пересчитывая позвонки. Ты нежно изучаешь ртом мою шею, плечи и спину, ласково целуешь задницу, любопытно тыкаясь носом в мягкое местечко под ней, туда, где почти начинаются ноги, где верхняя пара ножных ремней интимно задевает мошонку, и я не могу сдержать глупой улыбки — настолько ты похож на слепого щенка. Это бесконечно мило, безгранично приятно и совершенно неверно. Ты явно не знаком с правилами этой игры. Когда ты вылизываешь кожу с внутренней стороны моего колена, я яростно топаю ногой. Твое влажное ласковое тепло исчезает, повисает тишина. Мне кажется, я слышу, как напряженно работает твой мозг. Лишь спустя несколько бесконечных мгновений я получаю положенный шлепок по ягодице, не столь сильный сколь громкий. Я вздрагиваю от неожиданности, смакуя чувство звенящей боли и крови, что горячим озером собралась под кожей на месте ушиба. «След будет знатный», — улыбаюсь я про себя. Кровь приливает, сначала к ягодице, а затем, приятно покалывая, согревает всю область таза, принося приятное давление в паху. Мой член неумолимо приподнимается. Мне хочется подрочить, но увы — я не могу прикоснуться к себе без твоей команды. — Сидеть. — Слышу я твой сбивчивый шепот. Покорно опускаюсь на колени, не забывая вызывающе выпрямить спину. Я знаю — она сводит тебя с ума. Как только я усаживаюсь задом на пятки, твои суетливые пальцы тут же заводят мои руки немного назад. Я слышу, как щелкают нагретые моим телом карабины — ты пристегнул мои запястья к ремням на бедрах. Мои руки больше мне не принадлежат. В короткие волосы впиваются пальцы. Сжимают больно — то, что нужно, но внезапно исчезают. Весь ты исчезаешь. Я чувствую пустоту и холод в комнате. Мне становится страшно. Роджер Дверь громко хлопнула за моей спиной, едва не снеся косяк. Наверное, даже слегка треснула, и эта мысль приносит мне странное удовлетворение. Холодный ночной воздух немного приводит в чувство, заставив кожу, не прикрытую одеждой, встать дыбом. Одних джинс явно мало. Я начинаю быстро ходить, чтобы согреться, но это слабо помогает. — Да блять! — палец ноги больно врезается во что-то твёрдое, и из глаз льются злые слезы, когда я машинально хватаю стопу рукой, прежде чем наклониться и посмотреть, что же помешало мне. — Блядский гном. Кому только пришла в голову мысль оставить его посередине сада? Я хочу снова пнуть мерзкую каменюку, когда вспоминаю, что я бос, и пытаюсь успокоиться. В кармане шуршит измятая пачка, и я с наслаждением затягиваюсь, закидывая руки за голову. Я оставил тебя. Одного. Эта мысль возвращает в реальность, заставляя опустить глаза, и сразу становится ещё холоднее. Если бы я только мог сказать тебе, насколько я боюсь причинить тебе боль. Зачем я только предложил? Захотелось разнообразия, да. Надо признать, идея о твоей полной беспомощности действительно заводила. И я даже был уверен в том, что смогу справиться, но… Просто мысль о том чтобы ударить тебя, сильно ударить, вводит меня в ступор. Я видел, что тебе понравилось обжигающее прикосновение, что оставила моя ладонь. Даже в неверном свете я видел, как покраснела кожа, а твои руки дернулись вперёд, остановленные лишь волей. Яркий огонёк тлеющей сигареты. Он мерцает и двигается ниже, поглощая собой тонкую бумагу. Мы выбирали её вместе. И этот процесс правда вызывал странное возбуждение, кажется, мы закончили с заказом далеко не сразу, просто от мыслей о тебе в этой кожаной штуке… Почему же сейчас ничего не получается? Хотя нет, получается, конечно, но ты хочешь другого. Ты не хочешь ласки. Ты требуешь от меня жестокости. Неужели мало того, что я и так связал тебя и лишил зрения? Мало? Очередная сигарета больно обожгла пальцы. Черт, кажется, я совсем забылся. Может быть, ты уже выбрался из этой конструкции и давно ждёшь меня? Босые ноги звонко шлепают по полу, когда я прохожу мимо. И останавливаюсь. Ты всё также сидишь на коленях, только повернул голову в сторону коридора. Мне показалось, или на твоих губах правда растерянная улыбка? Так и есть. Я чудовище. — Почему ты до сих пор в этой штуке? — я дёргаю за ремешок, плотно прижатый к твоей спине, но ты молчишь, только дыхание чуть ускоряется. Ты чувствуешь, как во мне растёт гнев. — Почему ты до сих пор не снял её?! — я стараюсь сдержаться, но твоё молчание выводит из себя, и я дёргаю сильнее, в каком-то исступлении пытаясь сорвать кожаную конструкцию, разорвать эти тонкие ремешки, что почти впиваются в твою кожу. Ты не сопротивляешься, только странно дергаешь головой в мою сторону. В сторону моего голоса. И это движение возвращает мне часть рассудка. Ах да, точно. Без разрешения ты ничего не можешь. Я стараюсь успокоиться, и мои руки снова обвивают тебя поперек. — Ну тогда слушай. Я хочу тебя, Фредди. — Я знаю, мои слова обжигают твоё ухо, и ты сглатываешь, напрягаясь. Фредди — Правда? — интересуюсь я. — Ни за что бы не догадался. — В голосе моем против воли поднимается пузырьками ирония. — Не смешно! — ты шипишь и дергаешь меня за ошейник, мое тело вздрагивает, утратив волю, дыхание сбивается. Я вижу, что нечаянно обидел тебя. Я бы обнял, но вот незадача — руки и ноги мои все еще связаны. Игра явно окончена, так и не начавшись, но ты не торопишься развязать меня. Весьма сомнительно, что это наказание за дерзость, скорее всего, ты забыл. Балда. Я внезапно злюсь, как ребенок, которому показали конфету, но вместо неё дали морковку. Ты нервно куришь, сидя рядом на ковре. Голова опущена, огонек сигареты дрожит, конец моего поводка уныло лежит у тебя на колене. — Роджер? — зову я. — Роджер, дорогуша, зачем этот балаган? Тебе не нравится эта игра. Я вижу. — Синяки. — Бормочешь ты. — Что? — Синяки! — ты орёшь мне в лицо, дернув за поводок. От неожиданности я нелепо дергаюсь и падаю на бок. Ты подхватываешь конец поводка и принимаешься нервно ходить вокруг, не выпуская из рук кожаный ремешок, словно не можешь найти центр тяжести. Я напуган. — Твои ёбанные синяки, Фредди. На руках, на ногах, на шее… на жопе! На жопе! Фредди! Как можно поставить синяк там? Это же невозможно почти, но вы смогли. Вы с… Я не знаю, что за мудак это сделал, вернее, который из твоих мудаков, я не знаю. — Ты нервно взмахиваешь сигаретой и изумленно поднимаешь брови. — Он молодец, этот мужик, правда, там сосуды далеко, знаешь ли, это как же он присосался, что смог оставить такой след? Ты не видишь, но я закатываю глаза. В наших обстоятельствах твоя внезапная сцена ревности выглядит неуместно, сюрреалистично почти. Желание улетучилось, уступая место раздражению. — Умеешь же ты обломать кайф, — протягиваю я, чуть пошевеливаясь в путах. Ремни на теле внезапно кажутся неуместными, и я сам себе стал казаться не обнаженным, а нелепо-голым. — Я обломал тебе кайф? — твой голос летит куда-то вверх, в нем появляются визгливые истероидные нотки. Ты тянешь на себя поводок, и я вынужден приподняться. От тебя горько пахнет сигаретами, когда ты приближаешь ко мне свое лицо. — Я пытаюсь, Фредди, — шепчешь ты недобро, — я знаю, куда ты уходишь от меня по вечерам, знаю зачем. Я очень пытаюсь дать тебе как можно больше, но… Но ты такой жадный пидор! Ты почти выплевываешь мне это в лицо, и я задыхаюсь, ничего не вижу, не слышу, плохо соображаю. Я кричу на тебя, что угодно, что попало, не важно. Лишь бы ранить больнее. У меня получается, видимо, потому что прихожу я в себя от серии ударов по лицу. В ушах звенит, я падаю на пол связанной куклой, напоследок получив ногой в живот. Роджер Тебе удалось вывести меня из себя. Красная пелена перед глазами мешает связано мыслить, и я наотмашь бью по лицу, швыряя тебя на пол. Я хочу вытрясти твою душу. Ты пытаешься подтянуть ноги к груди, сворачиваясь в клубок, оплетенный кожаными ремнями. Связанные руки сильно мешают, но ты изворачиваешься змеей, и я почти падаю на колени, пытаясь поймать твоё лицо. Подтягиваю к себе, держа за щеки, смявшиеся под пальцами которые, кажется, способны порвать твою плоть, а разошедшиеся губы открывают твои зубы. Я сдираю повязку, что мешает мне видеть твои глаза, и ты нелепо жмуришься, хотя в комнате итак слишком мало света. Вполне достаточно для того, чтобы понять, что, кажется, я нечаянно рассек тебе губу, и до сознания доходит, наконец, что пальцам влажно и скользко, и я отдергиваю руку, вытирая её о штанину. Ты пытаешься улыбнуться, как будто мало того, что наговорил мне. Глупых слов, которые ранят и лишь подпитывают растущий гнев. — Что смешного, Фредди? — я шиплю, как разъяренный кот и ничего не могу с собой поделать. А ты продолжаешь смеяться, даже упав обратно на пол сломанной куклой. Ты перекатываешься, пытаясь лечь удобнее, и смеёшься. — Что смешного, я спрашиваю?! — я дотягиваюсь до тебя, чудом удерживаясь на коленях, хватаю за кожаные ремни на груди и подтягиваю к себе, удерживая на полусогнутых руках. Я чувствую себя нелепо, практически касаясь тебя носом и пытаясь поймать ускользающий взгляд. Ты улыбаешься, не обращая внимания на мою ярость, и откидываешь голову назад, насколько позволяют ремешки, обхватывающие твою шею. Взгляд снова спотыкается о синяки. Багровые потёки, как будто тебя пытались душить, только не преуспели, и желание завершить начатое кем-то растёт с каждой секундой. Я хочу крикнуть тебе в лицо, что люблю тебя. Я понимаю, что готов скорее убить тебя, чем лишиться, и я буду всегда искать способ подстроиться. Но ты словно хочешь показать, что я не нужен, и от этого становится лишь тяжелее. — Сука! — в твоих глазах мелькает страх, и я отталкиваю тебя, стараясь не обращать внимания на глухой звук твоего падения, но даже это не заставляет тебя заткнуться. Фредди О возбуждении не может быть и речи. Не страшно, не чувствую боли от ударов и натяжения ремней. Чувствую злобу. Она, мелко подрагивая, поднимается откуда-то из самых глубин живота всё выше, поглощая меня изнутри. Ты попрал моё право на свободу, похерил все наши договоренности, в конце концов, превратил вечер горячего секса в вечер визгливых истерик. Чудовищным усилием, опираясь больной головой о ковёр и скрипя зубами (сейчас мне плевать, как они выглядят), я принимаю сидячее положение. Тело пульсирует в местах удара, во рту вкус крови, в ушах звенит, дыхание вырывается с порывистым шипением. Я стараюсь дышать глубоко и медленно, чтобы прийти в себя и унять яростный бой сердца, которое долбит, как мне кажется, под сводами черепа, и в каждой ране и ссадине. Вздох, ещё и ещё. Барабанный бой в ушах и звон в голове затихают. Рваный, шипящий звук дыхания — нет. Я замираю, прислушиваясь, и понимаю, что ты плачешь, сидя за моей спиной. Злоба улетучивается моментально. Извиваясь побитым удавом, я разворачиваю тело, почти падая к тебе в руки. Ты хватаешь меня за плечи и волосы, подтягивая к себе, впиваясь пальцами грубо и судорожно. Я лежу в твоих объятиях безвольной куклой, слушая неприятный мужской плач и судорожные вздохи. Мне жаль. Тянусь к твоему лицу и длинным движением вылизываю сначала левую щеку, потом правую. Твои слезы горьковаты на вкус. Целую огромные покрасневшие глаза с мокрыми стрелками ресниц, аккуратные уши. На твоем лице в полумраке теперь видны следы моих окровавленных губ. Что ж, ты сам виноват. — Освободи меня, давай. — Шепчу я, чувствуя, как член вновь наливается жаром от этой странной игры. Ты, словно проснувшись, подскакиваешь, и я валюсь на пол рыбой, выброшенной на сушу. Ключ в твоих руках, щелчок, и мои руки свободны. Некоторое время я кокетничаю и изображаю русалку на камне, пока ты, мой принц, освобождаешь мои ноги, посылая тысячи крохотных иголочек гулять под моей кожей. Конечности чудовищно затекли и почти потеряли чувствительность. По неопытности ты слишком сильно затянул путы, и первые секунды они кажутся совсем чужими, и я, забавляясь, трогаю свои голые плечи, чувствуя лишь легкое сопротивление кожи, но не ощущая её фактуры и тепла. Ты бросаешься ко мне на шею, обнимаешь и жмешься, как озябший ягненок. — Прости-прости-прости меня… — сбивчиво шепчешь мне ты, пока я не прекращаю этот поток оправданий, грубовато всосавшись в твой рот. Ты отвечаешь с присущей тебе горячностью. Исчезли вмиг и страхи, и сомнения, твои руки с удивительной силой и уверенностью хватают меня за оставшиеся ремни на бедрах, и притягивают ближе, практически роняя на тебя. Мы целуемся легко и жадно, падая на ковер и сплетаясь конечностями. Непослушными побелевшими пальцами я пытаюсь раздеть тебя. Ты помогаешь, привстав и почти срывая с себя одежду. Обнаженный и светлый, ложишься сверху, вытягиваясь во весь рост и глядя в мне в глаза. В твоих глазах сожаление, остатки ярости и чуть-чуть похоти. Наш вечер ещё не потерян. Роджер Вкус твоей крови во рту не даёт мне сосредоточиться, и я нервно сглатываю снова и снова, пытаясь прогнать его. Я не хочу вставать, не хочу оставлять тебя одного. Ты делишься со мной горячим теплом, заставляя расслабляться. Наконец-то ты избавлен от этой жуткой конструкции, сковывавшей твои движения и мешающей мне. Ты обнимаешь меня, прижимаясь как можно теснее, и что-то пытаешься сказать, но вместо этого я целую тебя, жадно захватывая как можно больше, и спускаюсь к шее. К свободной от чёрной ленты шее, которой хочется касаться, прикусывая тонкую кожу. Ты откидываешь и поворачиваешь голову, открывая доступ, позволяя кусать и зализывать, проходясь горячим языком. Ко мне возвращается уверенность в том, что ты мой, и она разливается по телу такой нужной волной возбуждения. Я зарываюсь пальцами в волосы на твоей груди, оставляя в них канавки, и приглаживаю, провожу по животу руками, сжимая руки на бедрах, и устраиваюсь между твоими ногами. Ты дышишь часто и хрипло, подаваясь навстречу моим рукам, которые гладят бедра, покрытые шуршащими волосками, и ты раскрываешься сильнее, приподнимаясь. Но я наклоняюсь к тебе, отыскивая среди тёмной поросли крошечную бусинку, которой касаюсь языком, вызывая у тебя громкий стон, и твоя рука ложится на макушку, пытаясь сдвинуть меня вниз, к твоему горячему члену, заставить меня уже сделать что-нибудь. Нет уж, не так быстро. Хотя кровь больно бьёт в голове, грозя расколоть её и выплеснуться наружу. Не думаю, что тебе это понравится, и меня разбирает истерический смех. — Что такое? — в твоём голосе правда озабоченность моим состоянием, но я просто качаю головой, пытаясь перестать смеяться, когда скулу обжигает пощечина. Я с недоумением смотрю на тебя, машинально положив руку на горящую огнём кожу. Ты пожимаешь плечами. Ты не сказал, но в твоём взгляде и всем выражении лица с плотно сжатыми губами я вижу "истеричка". Мне обидно и больно, но я тянусь за оставленной где-то здесь смазкой, которая нашлась лишь под кроватью, на которую ты забрался, пока я искал. Я стягиваю тебя обратно и укладываю на пол, забираясь сверху. В твоих глазах недоумение сменяется непонятным выражением обиды, когда ты понимаешь, что я задумал, и ты пытаешься выбраться, но я прижимаю тебя к полу сильнее, упираясь руками в грудь. Помощи от тебя ждать не приходится, так что я стараюсь сделать всё сам. Неуклюже изворачиваюсь, доставая до ануса и растягивая его пальцами, одновременно стараясь не дать тебе вывернуться. Задачка та ещё, но я справляюсь. Полив твой член гелем, размазываю его рукой, и тут ты всё же решаешь помочь, сам направляя его и прижимая меня за бедра, заставляя сесть до конца. Фредди Я выгибаюсь навстречу, толкаясь глубже внутрь тебя. Это не то, чего я хотел, это не по правилам, ты весь сегодня не по правилам, ты все испортил, и сейчас, прыгая на мне, как заводная игрушка, продолжаешь портить. Сука, только не вздумай прекратить! Я впиваюсь ногтями в бледные бедра, но руки мои беспомощно скользят. И когда мы оба успели так вспотеть? Это последняя связная мысль перед тем, как я окончательно тону в нашем общем жаре и в навязанном тобой ритме. Твои движения отточены, но слишком резки. Ты как локальный ураган, и я в попытках схватиться за что-нибудь хватаюсь пальцами то за твои влажные бока, то за бедра, соскальзывая и оставляя на них красные борозды, которые стремительно краснеют, наливаясь кровью, пока, наконец, не нахожу опору. Твои волосы. Я вцепляюсь мертвой хваткой, притягивая твою голову ближе. Ты вскрикиваешь. Каждое твое движение на моем члене теперь сопровождается криком, а каждый крик отдается пульсацией в моем теле. Я сам не могу сдержаться и подпеваю тебе, не знаю, попадаю ли в ритм, мне плевать. Наш кайф усиливается, становится невыносимым, подбираясь к тонкой грани, за которой начинается пытка. Я чувствую, что меня разорвет, если я не кончу. Я подтягиваю тебя ближе, впиваясь зубами в солёную розовую кожу на твоей шее. Ты тихонько и хрипло воешь, и я чувствую, как по моему животу растекается маленькая лужица твоего тепла, и вокруг члена сжимаются мышцы. Я кончаю от этого или от твоего сдавленного стона. Я не уверен, но пустота, свобода дарят мне короткое чувство эйфории, и я растягиваюсь звездой, прислушиваясь к твоему дыханию и слабым судорогам своих мышц. Ты приходишь в себя почти сразу, скатываясь с меня и растягиваясь рядом. Некоторое время мы просто молчим, глядя в темный потолок. В моей звонкой сейчас голове начинают роиться мысли, одна гаже другой. Говорить не хочется, но рот сам собой произносит: Нужно прекратить, Роджер. Просто взять и прекратить. Я все вижу и все понимаю, мне жаль. — Прекратить? — ты приподнимаешься на локте и смотришь на меня. Взгляд твой весел и расфокусирован, в нем нет и тени сомнений. Я невольно тяну руку к твоему светлому нежному лицу. Ты ловишь губами мои пальцы. — Прекратить, значит, — бормочешь ты. — Ну, хорошо прекращаю. Сахар. — ты с наигранным шипением произносишь оговоренное нами заранее стоп-слово. — Сахар, — тяну я, невольно улыбаясь в ответ, и наблюдаю, как ты мелко вылизываешь мою руку. Ты чудесный, и мне тяжело.