***
Я, обычная грязнокровка, которая не может найти себе места от радости, узнав о своих способностях, в тоже время переполненная переживаниями иду по поезду, пытаюсь найти свободное купе. Тщетно. Заглядывая в одно купе за другим, я ловлю на себе недовольное, а иногда и презирающие взгляды. Все друг друга знают, знакомы. Зачем им лишний груз? Открываю последнее в вагоне номер четыре купе. На меня тут же обращают внимание все сидящие: курчавый мальчик, который, что-то увлечённо рассказывал ещё пару секунд назад. Полный блондин, даже перестал есть ватрушку, завидев меня. Мальчик с очками перестал крутить их в руках, и ещё один с книгой тоже уставился на меня, когда я появилась на входе. Все замерли. Я до сих пор не понимаю почему они повели себя так скажем странно, но вот моя реакция, наверное лучшее, что могло случиться при первом знакомстве. Я сказала: — Мне конечно говорили, что я безумно красивая и могу притянуть к себе внимание, но, чтобы настолько — кудрявый рассмеялся и предложил сесть. С тех пор мы семья. Каждый нашел в мародерах, то чего ему не хватало. Будь то понимание, любовь, или банальное чувство защиты.***
— Да, я не скрываю — вальяжно раскинулся в кресле снова поправляя свои волосы. Мерлин, я не могу. — Нашел чем кичиться, бродяга — Римус. Ну конечно. Наверняка, просто завидуют. У него, кроме книг на уме, только как не сожрать нас в полнолуние. Джеймс лишь улыбнулся, понимая, что Блэк не упустит возможности поиздеваться над другом. — Скажи-ка мне, Лунатик, когда ты в последний раз лапал девчонку — серьёзно? Он же знает ответ. Зачем спрашивают. Хотя, попытки выкрутиться со стороны Римуса всегда выглядели смешно, а иногда нелепо. — Вернанда Вейн. Пуффендуй. Прошлый поход в Хогсмид — звучало, как заученный текст, хотя, может, так оно и было. Сириус посмотрел на меня. За семь лет дружбы мы стали понимать друг друга без слов. Или мне так казалось. Из всех мародёров я сблизилась с ним больше других. Можно подумать, что лишь на почве такого прекрасного чувства, как симпатия, только вот возникло оно как раз при этом самом сближении. Мы часто, точнее каждый четверг, а ещё вторник, пятницу, среду, а иногда и в субботу сидели с ним около моста в Запретном лесу. Место романтичное до мурашек. Какая банальщина. Я была уверена, что он водил всех своих многочисленных девчонок именно туда. Мы сидели под деревом иногда на мокрой от дождя траве, обсуждая очередной заваленный зачет по зельям. Или на сырой земле осенью, на листьях опавших с кроны с его курткой на плечах, которая до безобразия пропахла им. Я слушала, как он играет на гитаре, ловко перебирает пальцами по струнам извлекая из них разные звуки, которые складывались мелодии известных и любимых нами «Scorpions» или «Queen». Скольким девушкам он пел, улыбаясь, заглядывая прямо в душу? Заставляя сердце то разрываться, то вздрагивать. Или скольким отдавал свой шарф, сидя под этим треклятым дубом, каждый раз шепча что-нибудь на ушко, обматывая его вокруг шеи, прижимая к себе и начиная согревать руки своим горячим дыханием. Всегда, когда я думала об этом сидя там настроение портилось, и каждый, дракл его дери, раз Сириус замечала это. Как будто он постоянно следил за мимикой моего лица, замечая малейшие изменения в ней. Может, так оно и было. Хотя кого я обманываю. — Боюсь, Римус, что в Хогсмид твоя подружка ходила в компании Эмили Лоуренс. Причём не в статусе подружек — Сириус прыснул. Наклонился вперёд зарываясь руками в волосы, пытаясь остановить нахлынувший приступ смеха. — Годрик! Я тебя обожаю — он схватил меня за плечи и притянул к себе, утыкаясь в макушку, вдыхая мой запах. Я точно знала, что ему нравились мои волосы, как они пахли, их цвет. Они были черными, как смоль, кудрявыми до поясницы. Он часто любил играть с ними, подбрасывал вверх, потом ловил, или просто разводил в разные стороны. Я осталась лежать у него на коленях. Блэк был довольно тактильным человеком. Для него все эти прикосновения, объятия, которые он дарил направо и налево не значили абсолютно ничего, я же пыталась ловить, запоминать каждое — ты знаешь всё про всех. Как тебе удаётся? — Не кричи так. Ладно. У всех есть свои секреты и фокусники редко их открывают, но — Я приподнялась и взглянула на парней, которые заворожено смотрели на меня — сегодня открою вам один — я резко вскочила и побежала в свою комнату, чуть не споткнувшись о спящего на полу Питера. Идти, а уж тем более бежать после выпитых мною в среднем около двух бутылок огневиски было не очень-то и легко. Пока я шла по лестнице, я три раза тормозила, упираясь руками в ступеньки, становясь на четвереньки, предотвращая падения. Когда я упала во второй раз, все еще находясь в поле зрения парней Блэк крикнул: «отличная задница», а после и Джеймс присвистнул, когда я продолжила ползти не разгибаясь. Так удобнее. Ещё на пятом курсе мне было присвоено звание одной из лучших задниц Хогвартса. Я не знала, и до сих пор не знаю, стоит ли этим гордиться, да и что это вообще даёт, кроме вечных обращенных на тебя либо завидующих взглядов девушек, либо слишком досконально изучающих со стороны парней. Пользоваться этим всё равно не получалось. Тот, чьи руки хотелось ощущать на бедрах, тот, чей упирающийся в меня член я была бы готова терпеть, даже не смотрел ему сторону. Сейчас я была уверена, что, когда я дошла до комнаты, Лили увидела меня всю красную и взъерошенную, еле держащуюся на ногах. — Я надеюсь, вы уже закончили — она высунула ноги из-под одеяла и села, свесив их с кровати. — Нет. Я за штучкой, — я пошатнулась и чуть не угодила на шкаф, доверху заставленный колбочками и баночками. — Что тебе дать? — Лили встала и подошла ко мне. Я повисла на её шее. — Я тебя так люблю, Эванс. Ты такая хорошая, — я думаю, она уже привыкла к подобным выходкам с моей стороны. — Ты тоже ничего — высвободилась из моих объятий, открыла створку шкафа. — Мне сыворотку правды, ту, которая в большой баночке — все зелья в шкафу были приготовлены нами. Мной и Лили. Слизнорт был в восторге, когда узнал, чем мы занимаемся на досуге и стал с радостью поставлять нам редкие ингредиенты. — Я надеюсь, ты не сболтнешь лишнего — она протянула мне колбу. — Я только вытяну такое желанное для тебя признание Джеймса — он ей нравился. Да и она ему, это же было очевидно. Так на кой черт препираться? — Иди уже, — шлепнула она меня и послала воздушный поцелуй, — и лучше вытащи признание из Блэка. — Сучка — знает на что давить. Я вышла.***
В гостиную я вернулась, покручивая в руках колбу с черной жидкостью, над которой при взбалтывании появлялась белоснежная пена. Профессор Гораций никогда не мог объяснить этого, или не пытался. Я же думала, что белый олицетворяет правду, которая всегда всплывает на поверхность если взболтать ложь — чёрную жидкость. — Итак, мальчики — я уселась на ковёр. Питер уже проснулся. — Ну и зачем это? — недовольно спросил он. — Это сыворотка правды. Каждый выпьет и должен будет отвечать на любые вопросы, — они переглянулись, — кто не хочет, тот трус и не достоин быть мародером, — я давила на больные точки. Трусость для гриффиндорца — позор, а мародеры не должны иметь друг от друга секретов. Ведь так? — Дай сюда — я была не удивлена. Первым отхлебнул Сириус. Поморщился, а после расплылся в улыбке, зажмурив один глаз, — он слишком верный и преданный, даже сейчас, пусть и неосознанно, он защищает друзей, вдруг я подсунула какую-нибудь мочу гоблина. Один раз такое уже было. Следующим глотнул Поттер, затем Римус, а напоследок и я. Петтигрю, уже наверное пожалел, что проснулся. Желания пить это у него не было вообще. Да у него же на лбу написано: «Мне есть, что скрывать, потому что я крыса». Тут я уверена. Мне не казалось. Но под пристальным и давящим взглядом Блэка, который тот хорошо отрепетировал на мне, заставляя соглашаться на жалкие подобия свидания, жалкие не потому, что плохие, а потому, что не с ним. Под ним мне пришлось встать на доску, правда потом этот тяжелый взгляд сменился на тревожный желающий, потому что буквально через миг я валялась почти в реке, навернувшись со скейта. Питер отхлебнул. Игра началась. Никогда не понимала, кто и когда придумал спрашивать во всех играх на честность пошлые вопросы или вопросы, связанные непосредственно с половой жизнью, ну или на край с романтическими отношениями. Почему нельзя спросить какой у тебя любимый цвет или, что ты ешь по утрам с радостью, а от чего тебя воротит. Как жаль, что всё это мы друг о друге знали и так. — Скажи-ка мне, солнце — обращаясь ко мне, чуть ли не пропел Блэк, — ты девственница? — когда он спросил, то заметно напрягся. Руки сжались в кулаки, а жилки на шее задергались. Ему явно был интересен мой ответ. Я не знаю, стоило бы врать в этой ситуации, будь я не под сывороткой, но это зелье не оставляло выбора. — Нет, — Джеймс посмотрел на меня, потом на Блэка, потом на столь же недоумевающего Люпина. Если бы вы не знали меня и судили строго по внешности мой ответ не удивил бы вас никоим образом. У меня слишком длинные ноги, упругая попка, грудь, наверное, чуть переваривает за второй размер, пухлые губы и большущее глаза зелёного ведьминого цвета. Мой возраст тоже позволял не носить клеймо девственницы, мне было семнадцать, только вот мародеры, опекавшие меня как сестру, следившие за мной как за зеницей ока, явно были в недоумении. Как это проглядели? — Кто? — почти прошипел сквозь зубы Сириус. Конечно, мне бы хотелось верить, что, что он так злится из-за ревности, но скорее связано это было с его чуть ли не отцовской любовью ко мне. — В прошлом году на турнире, кубок выбрал дурмстранговца, который в итоге победил. Вот он. — Тот амбал, с которым ты была на балу, и так и не потанцевала со мной из-за него? — Люпин надулся. Тот парень, его звали Пётр сильно подпортил год мародерам. Он не позволил нам применить зелье старости, чтобы пройти возрастную черту и бросить имя в кубок. Частенько ловил нас на ночных вылазках, на одной из которых и позвал меня на бал, восхищенный моей, как он сказал безбашенностью и красотой. А теперь, оказывается, что он ещё и трахнул их любимую подружку. Кажется, я знаю, кто стал врагом номер два в головах у мальчиков, у Филча первенство никто никогда не заберёт. — Я из-за него не позвал тебя на бал, сука — Сириус замолк и отвернулся. Мне не послышалось? Сириус хотел позвать меня на Святочный бал, но Пётр его опередил. Надо быть расторопнее. Я вспомнила, как накануне Рождества год назад мы сидели у моста. Я читала маггловскую книгу, а Сириус сдувал снежинки с моих волос. В тот вечер он показался мне особенно нервным. Он не говорил привычно много, не хвастался трахом с очередной слизеринкой, говоря, что даже его всеми любимый брат не поимел столько. Он смотрел на меня, на то, как я переворачиваю страницы окоченевшими пальцами, бегаю глазами со строки на строку, пытаясь сконцентрироваться на чтении, а не на нём, сидящим так близко, что его горячее дыхание обжигало виски. Потом он спросил про бал ну я и сказала, что буду с чемпионом. А дальше всё. Он поспешно собрал вещи, натянуто улыбнулся и ушёл, тогда это не показалось мне странным. Какое-то неловкое молчание. Ненавижу. Как его прерывать и показаться идиотом? — Скольких ты поимел за неделю? — хитренько спросил Джеймс. Слава Годрику. — Тринадцать, — Люпин подавился слюной, а Петтигрю и вовсе отвлекся от рассматривания моей груди, которая слегка просвечивалась через сетчатую водолазку. Блэк сказал это явно отъебись. Сейчас он был погружен в свои мысли, так сильно, что даже не убирал спавшие на глаза пряди волос. — Кто-нибудь из вас хотел её ? — я скосила глаза на маленького крысеныша. Была готова удушить его голыми руками. Он кивнул на меня и уставился на ковёр. Даже в глаза взглянуть не может. Трус. Или, может, он думал, что мне будет приятно услышать, что он дрочит на меня? Увольте. — Да — я подняла глаза на Люпина. Он смотрел на меня. В глаза, раскаиваясь что ли, — один раз на шестом курсе, — ему, явно, стало легче. Ну и ладно. Не зря ведь я лучшая задница Хога. Джеймс отрицательно замотал головой, я хотела услышать лишь заветное до от Блэка. Какая глупая. — Очень часто, — да ты можешь заткнуться уже. Бесишь. Блэк смотрел в пол. Спадающие волосы закрывали лицо, эмоций видно не было.***
Я не люблю гостиную гриффиндора, потому что в ней всегда жарко и душно. Камин работает постоянно. Круглосуточно. Источает жар, тут даже напиться нормально нельзя голова начинает идти кругом раньше, чем заканчивается первая бутылка. — Я отвечу потом. Твоя очередь задавать Лунатик — он спросил про тайну, о которой никто из пятерых не в курсе. Я испугалась, боясь, что сыворотка заставит рассказать о чувствах к Блэку, но в памяти всплыл другой интересные и безобидный факт из моей биографии. — Шляпа хотела меня на Слизерин. Гриффиндора в списке не было. Говорила Когтевран или к слизням, но я уломала ее к вам — я улыбнулась. — Да уж, попади ты на Слизерин, тебя бы трахнул мой брат. Ты вполне в его вкусе — стало обидно. Зачем говорить обо мне в таком ключе? У остальных секретов не оказалось, даже к моему разочарованию у Сириуса. Надежда о взаимности угасла. Чёрт. — Джеймс, тебе нравится Лили? — Да. Только не говори ей. Я сам, хорошо? — конечно, хорошо. Даже замечательно. Я была довольна. — Что чувствует девчонки когда летают на метле — я тебе твою любознательность, Люпин, в жопу засуну. — По-разному. — Мне одна рассказывала, что это как член между ног. Иногда можно кончить, если нет проблем с фантазией. Скажи нам кого ты представляешь, когда летаешь. Дурмстранговца? — да ну. Он был зол. Он злился. Был в бешенстве. Да и вообще, что за бред рассказывает ему его подстилки? Летать не очень приятное занятие, особенно когда ты загонщик. Времени на эротические фантазии просто нет. Его на игру не всегда хватает. — Нет. И вообще, это полный бред. Меньше слушай ту ахинею, которую несут в постели — Я положила ногу на ногу. Да, я сидела на диване, ещё после неловкого вопросы Питера. Я просто не хотела находиться рядом с ним. — Ты возбудилась — это было утверждение. Он был полностью уверен в своих словах — ты вспомнила этого амбала и возбудилась — он посмотрел на меня. Наконец, убрав волосы за уши. Он думал над чем-то всё это время, а сейчас принял какое-то, как мне показалось, важное решение и начал действовать. Люпин и Сохатый смотрели на нас. На мои округлившиеся глаза, на высоко вздымающуюся от возмущение грудь. Чёртов Петтигрю облизнулся, когда я прикусила губу, пытаясь как сказала Лили не сболтнуть лишнего — ты положила ногу на ногу, когда мы начали говорить о нём и о постели. Девушки так часто делают, чтобы унять возбуждение, я знаю — да, что ты знаешь. Идиот. — Это не так. И с каких пор я должна отчитываться перед тобой. К тому же на такие темы. И знаешь, я не все девушки, которых ты трахал и ты не можешь знать, что я делаю, чтобы как ты сказал унять возбуждение, — я прижимаюсь к тебе всем телом и пытаюсь расслабиться. Как хорошо, что мародеры не сильны в легилименции. — Зачем скрывать, — он хмыкнул. Сейчас он говорил с презрением. Явным. Обычно он говорил так о тех девушек, которые вешались к нему на шею с поцелуем после очередной, ничего не значащей для него ночи. Или о тех, кто закатывал ему сцены ревности из-за общения со мной. Я узнавала этот тон, но не понимала, как и за что он вдруг присоединил меня к одной из этих категорий, — Вот у меня стоит. Прямо сейчас. Могу сказать на кого. На тебя, — я выдохнула без вдоха. Так резко. Сердце забилось чаще. Голова закружилась. — И что это значит? — Теперь твоя очередь говорить правду, солнце — я любила, когда он называл меня так. Я любила, когда он делал так при других девушках, да и парнях. Он превозносил меня выше их. Он говорил так во время ссор, это означало, что он больше не сердился. Один раз я стащила его футболку. Такую большую пропахшую им. И, вообще, я часто забирала его вещи, они мне нравились. На мне они смотрелись иногда даже лучше чем на нём, он сам так говорил. Большие футболки темных цветов с эмблемами групп или просто надписями. Тёплые кожанки с цепями и карманами. Отдельным пунктом моих самых любимых вещей в мире шли его клетчатые рубашки. Я носила их с юбками, широкими рваными джинсами на выпуск или просто как короткие платья, подвязывая поясом, если длина позволяла. Так вот однажды я стащила его любимую футболку, а на следующий день прожгла в ней дыру, готовя «Жидкую удачу». Крику было. А потом он резко вжал меня, в себя и сказал: «Главное, солнце, что ты цела». — Так спроси, что хочешь. На прошлый вопрос я уже ответила. — Сейчас я сделаю одну вещь и спрошу. Ты ответишь. Малыш Питер, прости — после последней фразы стало совершенно не по себе. Простить за что? Что он собирается делать? Он сел ближе к дивану и стянул меня на себя. Я упала и попой кверху. Посмотрела на Лунатика. Он отвернулся, стараясь сделать вид, что очень оживленно обсуждает что-то с Сохатым. Им, явно, было неинтересно происходящее, в отличие от засранца Петтигрю, который смотрел на мою задницу не менее увлечённее, чем Блэк перед чьим носом она оказалась. Он развернулся на себя, посадил на свои колени и сел спиной к Питеру. Я была, скажем, благодарна. Конечно, я понимала, что сейчас будет. Поняла ещё тогда, когда между ног почувствовала стояк Сириуса. Мерлин, как давно я этого хотела. — Солнце, на сегодня у меня в планах нет пункта трахнуть тебя, но если ты не перестанешь тереться о мой член, то я возьму тебя прямо здесь — кажется, нужно было сесть и ждать, пока он что-то сделать, но я обвила его шею руками, зарылась пальцами в волосы я приподнялась, притягивая его голову к своей груди, чувствуя как его нос упирается в неё, а потом опустилась, заставляя его простонать. — Знаешь, Пётр говорил также — я затеяла весьма опасную игру. Весьма, но я думаю справлюсь. Когда он впился в мои губы, с силой, почти насильно раздвигая их, проникая своим длинным горячим языком внутрь, начиная вылизывать верхнее нёбо, попутно сжимая мои ягодицы, вынуждая приподниматься, чтобы его рука проходила глубже, я просто хотела выгнать из своей головы мысль о том, что он делает так с каждой чертовой сукой. Я была четырнадцатой, только на этой неделе. Я простонала ему в рот, когда его рука легла на внутреннюю часть бедра, когда он пальцами через джинсу коснулся половых губ, надавил на них. Я почувствовала себя уязвимой, маленькой девочкаой в его огромных, таких родных руках. Я хотела чувствовать его всего. Сейчас. Завтра. Всегда. Хотела, чтобы он трогал так только меня. Я прикусила его нижнюю губу, рукой поглаживая член. Я хотела, чтобы он стонал, чтобы ему было так же приятно как и мне. — Грязная сучка — он укусил меня за щёку, закрывая глаза. Я вернула руки на шею, для большей устойчивости, когда он отпустил меня на пол и оказался сверху. Теперь его член упирался мне в пах, возбуждая ещё больше. Его руки шарили у меня под водолазкой. Оттягивая набухшие соски, поглаживая груди. — Мерлин, как чудесно, когда ты без лифчика — такого томного голоса я ещё не слышала. Я посмотрела на него с удивлением. Мне не был понятен смысл последней фразы, хотя какой смысл можно найти в словах пьяного возбуждённого до чертиков человека — я люблю смотреть на тебя, когда ты без лифчика — он пояснил. Я лежала, чувствовала, как бьется его сердце, как слегка пульсирует его возбужденный член. Целовала его искусанные мной губы. — Вопрос — я оторвалась, начала отрезветь что-ли. Зачем так рано? — ты хотел задать вопрос, — он ухмыльнулся. — Скажи мне солнце, я тебя возбуждаю? Не сейчас. Это и так очевидно, — он окинул меня взглядом с ног до головы — а вообще — действие сыворотки уже закончилось. Я знала об этом, вот он вряд ли. Я могу сказать, что угодно. Да. Нет. Не ты. Каждый мой ответ нес за собой ворох последствий. — Зачем тебе знать это? Меньше знаешь, крепче спишь, знаешь ли — я встала и начала поправлять волосы и одежду. Всё это время чёртов Петтигрю пялился на нас. Ну всё моё терпение вышло. Я поднялась на ноги и подошла к нему впритык — скажи-ка мне, тебя не учили, что подсматривать нехорошо? И вообще, знаешь, мне не нравится, что ты постоянно смотришь на меня. Дрочи, если хочешь, но не так явно выказывай свою симпатию. Ты меня понял? — он положил руку мне на щеку. Эм что? Потянулся к моему лицу, я замахнулась. Смеющийся Сириус, который вовсю наблюдала за происходящим подошел сзади и притянул меня к себе за попу. — Питер, иди спать — он ушёл. Так просто, даже удивительно — говоришь, нельзя на тебя смотреть, солнце — я стояла к нему спиной. — Я сказала, что не нужно меня лапать и норовиться поцеловать, к тебе это тоже относится, — я начала вырываться, не вышло. Мы стояли в этой блядски жаркой гостиной одни. — Я не хочу входить в число тех девушек, которых мы обсуждаем около моста. — Почему ты всегда говоришь около моста — он развернул меня на себя, — почему ты никогда не говоришь наше место? — Может потому, что ты ходишь туда не только со мной? — я выгнула бровь и посмотрела в глаза. — Только с тобой, солнце. Это место не для девушек, она для нас. Мы вроде как ближе чем всё это — ему было тяжело говорить, в горле стоял ком — я хочу тебя, ты заводишь меня как девушка, но я люблю тебя как сестру, понимаешь — нет, нет, нет, что ты несёшь. Остановись — я мог бы полюбить тебя как девушку, а может и уже люблю, только вот ты нет — он отошёл от меня, последний раз натянуто улыбнулся и ушёл. — Прости за весь этот балаган. Я больше не коснусь тебя не скажу обидных слов в твой адрес. Ты прости только ладно? я люблю тебя, солнце.***
Я сидела на кладбище. Дышать было нечем, абсолютно. Он любил меня, любил самой светлой и искренней любовью, у меня никогда не было сомнений почему он был псом. Добрый, верный, заботливый. Он не нарушил своего обещания, он не тронул меня больше, но других казалось стал изводить в разы больше и сильнее. Воздух был затхлым, несмотря на зимнюю прохладу. Я смотрела на каменное надгробие с его чертовым именем. Сириус Блэк. Он умер. Умер. Умер. Оставил меня, чёртов засранец, одну. Уже год никто не грел меня, не называл солнцем. Я просто затухала. Медленно, не спеша, без него. Он гнил под землёй, а я внутри. Сохатый и Лунатик пытались быть рядом, сторожили сон долгими ночами пытались заполнить пустоту, дыру, которая образовалась во мне с его уходом. Я не знаю, как он умер, они не сказали, ну и ладно, не очень то и нужно. Ещё таких кошмаров мне не хватало. На выпускных экзаменах из Хога на зачете по ЗОТИ моим боггартом была его смерть. И знаете, что? Я не смогла. Я не произнесла дрянной «ридикулус». Потому что мои руки опустились, колени затряслись. Я всё-таки получила свой золотой диплом, но ведь мародеры ждали этих экзаменов не ради результатов. Мы готовили просто умопомрачительную шалость, которая увы не удалась. Без него мародеров больше не было. Без него не было больше ничего, по крайней мере в моей жизни. Его запах потихоньку выветривался из его вещей, из всех. Сменялся на запах Люпина или Джеймса, Лили, которая иногда спала со мной. Сменялся на мой собственный, но от него было тошно. Я хотела, чтобы что-то напоминало о нём, но о нем напоминало всё. Всё. От людей в моём окружении, до моего отражения в зеркале. Я стояла на кладбище, на обычном маггловском кладбище, обдуваемая ветром. Мои волосы развевались по ветру. Он стоял сзади и накинул на меня свой шарф, не желто-красный, не пахнущий бензином и одеколоном. Всё было ни тем, да и не Сириус стоял сзади. Какой-то очередной ухажёр. Нужен кто-то рядом. Я не хотела держать Поттера и Римуса на поводке. У них тоже были семьи, любимые, которым они говорили те слова, которые я уже никогда не скажу ему. Парень сзади приобнял меня, он думал, что я пришла на могилу брата. Я всегда брала кого-то на кладбище, одна была просто не справилась. Я не хотела, чтобы кто-то трогал меня, целовал, если этого не делал он, то почему кто-то другой смеет? Ответ напрашивался сам. Он хотел, чтобы я была счастлива. Но я ни хрена не счастлива без него. Когда-нибудь вещи перестанут пахнуть им, когда-нибудь я выйду замуж и рожу кудрявых детей-волшебников, которые попадут на гриффиндор, но не буду счастлива, потому что он бросил меня. Чертов идиот. Я хотела вернуться в треклятую гостиную. Хотела сказать, что люблю его, чтобы он не уходил. Никогда. Я могла так сказать, но грёбаная гриффиндорская гордость не позволяла мне стать очередной игрушкой, только вот я бы не стала. Он любил меня, а я его. Только он так и не узнал об этом и не узнает. Чтобы я сказала себе в 17 лет? Я бы сказала: «Засунь свою гордость в жопу и высуни оттуда язык и скажи ему всё. Всё». Увы ничего нельзя изменить. Молодой человек сзади сказал, что нам пора, иначе я заболею. Притворная забота. Если бы он успокоился, то перекинул бы меня через плечо и унёс греться в Хогвартс, так делал Блэк. Мерлин, за что ты забрал его? Скажи. — Иди, если боишься подцепить ангину — я сказала это грубо. Потому что его рука на моей талии была совершенно неуместна. Он ушёл, а я снова осталась одна. Я сползла вниз. Обессиленная села на снег, прямо в какой-то сугроб, руками зарываясь волосы. Он снова целуют меня, в гостиной. Я всегда прокручиваю это воспоминания, когда мне плохо. Оно одно из любимых. Ещё одно. Мы сидим на нашем месте, да я стала называть его так и он поёт нашу песню. Играет на гитаре, ловко перебирая струны, улыбаясь исподлобья. Я счастливая до дури. Потому что знаю, что так он улыбается только для меня и поёт тоже. Я просто Чёртова идиотка. Слезы стекали, а некоторые пусть они сразу превращались в лёд. Я услышала сбитое дыхание поблизости. Звук шагов. Около меня оказалась собака. Она не была чёрной, и уж точно не была Блэком, она начала толкать меня, вынуждая встать. Она проявляла заботу. Она часто приходила ко мне, когда очередной ухажер скрывался. Она стала другом. Я вообще хотела забрать его домой, но сторож сказал, что здесь она нужнее. Последний раз я смотрю на надгробье. — Сириус Блэк. Шалость удалась — сейчас я должна была сказать это — я люблю тебя, Блэк. Больше всего на свете. Я шла домой. поворот за поворотом. Скользкие улицы. Автобусы ездят в окнах люди радуются, занимаются делами, готовятся к Рождеству. Как же хочется забыться. Я подхожу к дому на площади Гриммо. Достаю палочку, чтобы сказать заклинание. Слева. Я готова поклясться, что видела кого то слева. Кто-то шустро юркнул за угол. Когда-то гриффиндорские качества бывают весьма кстати. Я сжала палочку крепче, направилась к подворотни. Свет уличных фонарей. Ясное ночное небо. Почему-то я подумала, что сейчас идеальное место для свидания. С кем? О чём это вы? Я не хожу на них. Потому что они не с ним. Я завернула за угол. Узкая улочка, резной фонарь посередине человек в чёрном пальто, который стоял спиной ко мне. Идти ближе или нет? Такого вопроса даже не было в моём помутненном сознании. Я с детства верила в сказки и новогоднее чудо, а вдруг это он? Как будто, только что я не была возле его могилы. Я подошла ближе, между нами осталось меньше метра. — Повернись — блять. Как там сердце уходит в пятки? Как это когда ты не можешь дышать, а просто стоишь и в ахуе. — Ты мелкий засранец — я ожидала от себя такой реакции. Конечно, это очередной плод моей фантазии. Такое часто бывает. Во сне. Начала бить человека по плечу. Он лишь рассмеялся. Сука, он рассмеялся как Блэк. Как так? Что это? Я сплю? — Солнце, успокойся — это было последней каплей. Я заплакала. Поджала губы и прижалась к нему. Пусть это и сон, пусть это даже незнакомый человек на улице. Мне так нужны были эти объятия. Он сдавил мне все кости, обнимая. Его площадь был раскрыт, под ним было лишь футболка, так, что я чувствую тепло его тела и запах. Да что со мной? Может я умерла? Шла, поскользнулась, ударилась головой и в раю, с ним. Или это ад и моя персональная пытка? Неважно. На нем было футболка тёмно-зелёного цвета, которую я не могла найти в шкафу после смерти Сириуса. Он целовал меня в макушку, а я просто всхлипывала. Сейчас он закончится, ведь так? Но нет. Мы стояли на улице. Пять минут, десять, пятнадцать. — Сириус, это ты? — Мерлин, что за глупый вопрос? — Да. — Докажи мне — запах, внешность, голос, смех этого было мало. Я не верила в реальность происходящего. Он поцеловал меня, как тогда в той треклятой гостиной. Впился в ледяные губы, начал кусать их кровь. Потом слизывал её, накрывая мои губы своими. Я притянула его за шею, ближе, становясь на носочки, но он улыбнулся мне в губы и отстранился. — Я обещал, что не трону тебя, солнце — браво. — Вас ждут объяснение. Всех вас. — У меня вопрос — спроси, чтобы я потом не жалела об ответе. — Ты меня любишь? — Я люблю тебя, Блэк, больше всего, что существует, двигается и дышит, кстати, если ты сейчас исчезнешь, я тебе этого не прощу — он улыбнулся и заправил прядь за ухо. О да, это точно был он.***
Огромная новогодняя ёлка в зале, накрытый праздничный стол. Орущие на меня картины, ворчащий Кикимер. Дом. — Всё это было для того, чтобы он не сдавал грёбаные экзамены? — Люпин кивнул. А я была готова наброситься на каждого мародера и прибить. Только в итоге я чуть не задушила их до полусмерти, правда в объятиях, когда мы все стали позировать для колдографии. Лили и Джеймс, Люпин и Тонкс, одинокий Петтигрю, я с Блэком. — Наверное, это лучшее новогодняя чудо, знаешь — я сидела у него на коленках, развязывая ленту на подарке. — Знаю, думаю шалость удалась — прошептал мне это на ухо. Кожа покрылась мурашками. — Карта! Она осталась у Филча — засранец, однажды все-таки поймал нас с поличным и конфисковал карту, как особо опасную штуковину. — Думаю, если ей суждено было остаться там, то наверняка она попадет в надёжные руки. Так нужно — так нужно. Да. Я раскрыла подарок. Там была прожжённая мной футболка, только вместо огромной дыры на ней была заплатка. Перенесенный на ткань рисунок Сириуса. Он не был художником, но получилась довольно милой в альбоме, который он никогда никому не показывал. Ещё в коробке лежал одеколон. Флакон был полупустым. Тот самый, которым он пользовался в Хоге. Парочка значков и маленькая коробочка. Я взяла и покрутила её в руках, Блэк тут же выхватил ее и вскочил со стула. — Лунатик, я убью тебя. Как это — поднял коробочку — попало в подарок?! — Шалость удалась — Люпин поднял бокал и чокнулся с Джеймсом. Все последовали их примеру. — А теперь господа мародеры и их избранницы, прошу минуточку внимания — он снова разыгрывает цирк. Встал на колено передо мной открыл коробочку. Там было кольцо. Похоже на фамильное. — Солнце, ты станешь навсегда моей и только моей? Больше без шалостей, все серьёзно — сказал, что-то не то — шалости будут всегда - глянул на ребят. Джеймс показательно закрыл лицо руками — мы ведь мародеры, все мы. А на твой счёт я серьезен, как никогда. Иногда ведь нужно делать исключения. Ты станешь моим? — это точно было фамильное кольцо. Потому что как только Сириус отдел его на мой палец, бабка в коридоре заорала что-то совершенно немыслимое. Если бы она не была картиной, то начала бы биться в нервных конвульсиях и стучать головой об стену. Я ничего не сказала, да не нужно было. Я стала исключением. Его исключением. Ещё давно, навсегда им и останусь.