Nothing Collapses

Я не из тех людей, которые изо всех сил стараются понравиться окружающим, и в большинстве случаев мнение других обо мне совершенно ничего для меня не значит. Не беспокоиться на этот счёт я научился ещё в старшей школе, сделав признание в своей ориентации и столкнувшись после с достаточным количеством дерьма от одноклассников и учителей. Позже привык не реагировать на отказы и закрытые двери в киноиндустрии, в сфере, где даже именитым актёрам приходится слышать фразу «мы вам перезвоним». Учитывая такой защитный иммунитет от разного рода суждений, господь, я просто не ожидал, что буду так волноваться, что думает обо мне партнёр по съёмкам Гейл, этот сдержанный, закрытый, иногда очень странный, натурал, и что, желая выглядеть в его глазах интересным человеком, а не каким-то глупым мальчишкой, я буду так отчаянно хотеть ему понравиться. Потому что для меня Гейл был великолепен. Словно редкое природное явление, требующее разгадки. Но он не особо рассказывал о себе, а тех кусочков информации, которые удалось собрать, было недостаточно. Поэтому, убедив себя, что хочу лишь получше узнать его, и дополнительно считая — если мы начнём чувствовать себя комфортнее друг с другом — это будет хорошо и для совместной работы, я предложил пойти куда-нибудь выпить после съёмок. Первая встреча прошла хорошо. В баре каждый взял по два пива, беседа поначалу не клеилась, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Но потом разговор зашёл о музыке, литературе, и выяснилось, что нам нравится одно и то же. Так всё и началось. Примерно раз в неделю мы ходили в дешёвый бар, расположенный между нашими квартирами, и просто разговаривали. Было очень здорово, правда. Пропустив пару стаканчиков, Гейл становился невероятно милым и смешным. Чувствуя себя комфортно, по-настоящему комфортно, а не на уровне «я вас всех просто терплю», Гейл раскрывался, и можно было видеть, какой он умный, тонкий, очаровательный и невозможно горячий. И я вроде как влюбился в него. А вот это уже было плохо. Так как если поначалу у меня и были некоторые сомнения по поводу его ориентации, то он их окончательно развеял рассказами о своих гетеросексуальных приключениях, когда однажды ночью, после обычных двух кружек пива в баре, мы сильно надрались у него дома. Гейл еще хотел тогда показать подписанную пьесу Теннесси Уильямса, купленную в интернете, но мне так и не довелось её увидеть. Через три часа разговоров, и слишком много выпив, я, должно быть, потерял сознание на диване, проснувшись только около восьми утра следующего дня с раскалывающейся головой и гадким вкусом во рту. Но, несмотря на состояние, сумел отметить про себя, что заботливо укрыт одеялом, а рядом на столе стоит стакан с водой. Так продолжалось несколько месяцев: выпивка, разговоры и всё больше и больше ночей у него или у меня дома. Я узнал, что Гейл плохо играет в покер, зато прекрасно запоминает тексты песен, даже под кайфом. Он курил травку, но всегда исключительно хорошего качества, и мог до бесконечности цитировать Руми, какого-то суфийского мистика тринадцатого века. И он был наименее гомофобным из всех натуралов, когда-либо встречавшихся мне на пути. И речь не только о нашем шоу, сниматься в определённых сценах которого очень трудно, если ты гомофоб. Но и наедине ему было приятно ко мне прикасаться. Честно говоря, иногда он вёл себя слишком свободно. Чёрт, без всяких сомнений, Гейл потрясающий, и его сексуальность, не требующая абсолютно никаких усилий, бьёт просто через край. И это замечательно, если только ты не тот парень, что сидит рядом и молится, заклиная свой член не вставать, а потом переставляет ноги особым способом и прикрывается стаканом с напитком, тщетно пытаясь скрыть очевидный стояк. Думаю, он понял, что для меня это больше, чем дружба, и что он заводит меня. На работе ещё можно было свалить всё на слишком откровенные сцены. Но когда мы смотрели фильм у него дома, и он тянул меня к себе на диван, просто чтобы «удобно устроиться» … Боже, Гейл! Конечно, как любой мальчик-гей, которому приходилось переодеваться в мужской раздевалке, я знаю кучу трюков, позволяющих скрыть эрекцию, но унять сердцебиение и дыхание совершенно не в моих силах. В общем, как я не старался избавиться от чувств к нему — это было бесполезно. Поэтому, когда он нашёл интересный книжный магазинчик и предложил съездить туда вместе, я без раздумий согласился. Так как влюблён в него и готов проводить с ним всё свободное время. Чёрт, Гейл заканчивает последнюю сцену на сегодня и с минуты на минуту должен появиться на пороге трейлера, а я никак не решу, какую футболку надеть. В итоге выбираю синюю, которую он как-то раз похвалил. Ладно, просто заметил её на мне, а мой мозг «влюблённой девочки-подростка» тут же счёл это комплиментом. Но Гейл натурал, и он — Гейл. Поэтому выбор футболки не имеет значения. Как и не способны ничего изменить тщательно выученные и ранее часто и успешно используемые правила гейского поведения, все эти знаки, намёки, взгляды — пристальные, заинтересованные, предлагающие быстрый и ни к чему не обязывающий секс. Раздаётся стук в дверь трейлера, и я знаю — это он. Как бы смешно не звучало, даже его стук в дверь для меня является отличительным. Хватаю бумажник, толстовку с капюшоном, и я готов. Гейл в джинсах и белой футболке — классический, расслабленный стиль Брайана, но это его одежда. Джинсы не какой-то модный итальянский бренд, и почти уверен — майка была куплена в упаковке по шесть штук. Он непринужденно улыбается, а я мысленно благодарю все годы занятий в театральной школе, которые помогают справиться с волнением и позволяют беззаботно улыбнуться в ответ. Просто это первый раз, когда мы вместе выходим куда-то кроме бара. И я на самом деле очень сильно волнуюсь. Хвалёный инди-книжный магазин находится в другой части города. Гейл предлагает не брать две машины, поэтому оставив мою на стоянке, мы молча едем в его грузовичке, слушая, как Моррисси поёт о двухэтажных автобусах. И нет, я бы не хотел так умереть *, но и возвращаться домой тоже не хочу. По крайней мере, не один. Книжный магазин сразу очаровывает душевной атмосферой: мягкий неяркий свет (комфортный для чтения и достаточно приглушённый, чтобы почувствовать себя потерянным среди стеллажей с романами, пьесами и короткими рассказами), приятная музыка и воздух, пропитанный восхитительным ароматом кофе. Сначала мы разделяемся, меня, естественно, тянет к пьесам, а Гейл куда-то пропадает и появляется почти через час, хотя кажется, что прошло всего несколько минут. Поглощённый чтением, я неожиданно чувствую тёплое дыхание на шее. Гейл мягко прижимается ко мне и читает через плечо. Я сдерживаю дрожь, а он тихонько смеётся мне в затылок, потом обнимает за плечи и предлагает бумажный стаканчик: — Обычно я не покупаю дорогостоящее дерьмо, которое так называемые кафе пытаются выдать за кофе, но это тебе нужно попробовать. Это мокко из тёмного шоколада со свежемолотой корицей и капелькой кайенского перца, и он такой охренительно вкусный, что ты захочешь кончить в штаны. Я оборачиваюсь в тесном пространстве между нами и, хватая на ходу стаканчик, стараюсь не смотреть на него, потому что после таких слов готов кончить, не сделав и глотка. Но, попробовав напиток, не могу сдержать вздох — действительно очень вкусно. Конечно, кончить в штаны не хотелось бы, но, чёрт возьми, это лучший кофе, который мне когда-либо доводилось пить. Кайенский перец бьёт последним, и меня бросает в жар от сочетания кофе, шоколада, корицы, перца и Гейла. Он стоит передо мной, опираясь на полки. И я наконец решаюсь взглянуть на него и говорю, что кофе просто потрясающий. В ответ Гейл, подняв бровь, кивает на мою книгу: — Ты собираешься брать её или мы можем идти? Посмотрев на книжку, понимаю, что даже забыл, что вообще что-то держу в руках. Да, я бы купил её, но не хочу стоять в очереди. Поэтому кладу книгу обратно на полку и, пожав плечами, говорю, что, пожалуй, вернусь за ней как-нибудь позже. Гейл соглашается и направляется к выходу. Я иду следом и вдруг жалею, что всё-таки не купил книгу. Это был бы хороший повод здесь задержаться, чтобы, греясь в тепле магазина и смакуя запах кофе, подольше насладиться литературой и близостью моего коллеги и друга. На улице сильно похолодало. Забираемся в грузовик, и Гейл включает печку на полную мощность. Ехать мы пока никуда не собираемся и просто сидим в машине. — Так что ты думаешь? — спрашивает он. — Насчёт магазина? Мне очень понравилось. Столько всего интересного. Можно потеряться на несколько часов, бродя и читая. — Делаю глоток кофе и улыбаюсь: — Чёрт, на самом деле восхитительный вкус. — Я просматривал одну пьесу и подумал — было бы неплохо сыграть в чём-то подобном в театре во время перерыва съёмок. Как говорится, вернуться к корням. Гейл лишь задумчиво кивает. — А ты что-нибудь купил? — спрашиваю его. — Да, — отвечает он и протягивает мне небольшую книгу в твёрдом переплёте. Она выглядит очень старой, хотя, скорее всего, это новое издание. Её тёмно-зелёная обложка едва различима в тусклом свете витрины магазина, но я вижу название: — «Листья Травы»? — Да. Ты читал? Я пожимаю плечами: — Небольшие отрывки в школе, но чтобы полностью — никогда. А ты? Гейл кивает, на его лице появляется улыбка. Он поворачивается ко мне, медленно вытягивает длинные ноги на сиденье между нами и прислоняется спиной к двери.  — «Я понял, что быть с теми, кто нравится мне, — удовольствие, что вечером посидеть и с другими людьми — удовольствие, что быть окруженным прекрасной, пытливой, смеющейся, дышащей плотью — удовольствие, побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль её шею на миг — этого ли мало? Мне большего наслажденья не надо — я плаваю в нём, как в море»**. Сглатываю, чувствуя, как краснеют щёки. Что-то не припомню, чтобы читал такое у Уитмена. «О Капитан! Мой Капитан!»*** Внезапно грузовик оказывается маленьким, жар от прижимающейся ко мне ноги Гейла обжигает, и в штанах мгновенно становится тесно. — Ты… ты очень хорошо запоминаешь, — говорю я, запинаясь. — Некоторые вещи, — соглашается он. — Ты же знаешь, что Уитмен был геем. Или, по крайней мере, о нём ходили такие слухи. Сам он никогда не признавался, в то время это было постыдно и даже опасно. Но его стихи определённо указывают на изменчивую сексуальность, что большинство людей не готово было тогда принять.   — Кажется, помню это со школы. — Я прикрываю стакан крышкой и мысленно приказываю себе сосредоточиться на питье, а не на том, что его тело касается моего. Устраиваясь поудобнее, Гейл опускается ещё ниже на сиденье и забрасывает ноги на меня. Затем вытаскивает из кармана косяк с зажигалкой, закуривает и глубоко с удовольствием затягивается. Передаёт косяк мне, но я отказываюсь. Знаю, что он каким-то удивительным образом способен ездить безопасно после травки, но всё равно нервничаю. Поэтому решаю сам сесть за руль, когда мы будем готовы вернуться на стоянку. Гейл, конечно же, с возмущением начнёт доказывать, что он в порядке, но, смягчится и уступит, после того как я схитрю и скажу, что всегда хотел попробовать водить грузовик. А сейчас я смотрю, как он выпускает идеальные кольца дыма, потом кладёт косяк в пепельницу и закрывает глаза. Долго молчит, а когда снова начинает говорить, его голос звучит хрипло и глухо: — «Поваляйся со мной на траве, прочисти забитое горло.— Он улыбается и опускает руку на сиденье рядом с моей. — Ни слов, ни музыки, ни песен, ни лекций мне не надо, даже самых лучших, убаюкай меня колыбельной, рокотом твоего многозвучного голоса»**. Гейл нежно касается моей руки, затем берет её и большим пальцем начинает медленно рисовать круги на моей ладони. Я задерживаю дыхание и убеждаю себя, что он просто очень чувствительный человек, и происходящее ничего не значит. — «Я помню, как однажды мы лежали вдвоём в такое прозрачное летнее утро, ты положила голову мне на бедро, и нежно повернулась ко мне, и распахнула рубашку у меня на груди, и вонзила язык в моё обнажённое сердце»**. От нехватки воздуха кружиться голова, и я закрываю глаза. Но сейчас потребность дышать не имеет значения. Есть только желание удержать это чувство, которое возникло глубоко внутри и отдаётся спазмом внизу живота, делая меня больным и одновременно таким живым, что хочется плакать. Но этого допустить нельзя. Я не собираюсь пугать моего друга натурала. Он не должен знать, что его слова — самая сексуальная вещь, которую мне когда-либо приходилось слышать, и что я никогда раньше не чувствовал ни с кем подобной близости. Не желая всё испортить, сильно концентрируюсь на своих мыслях и вздрагиваю, когда Гейл выпрямляется в кресле и придвигается ближе. Но я не открываю глаза, потому что знаю — он с лёгкостью прочтёт в них всю правду. И, вдруг, неожиданно, чувствую тёплые мягкие губы на своих губах. И пробую вкус кофе и марихуаны. Нерешительный язык ласково касается моей нижней губы, и я отвечаю, не имея другого выбора. Потому что люблю этого человека, и даже если совершу ошибку… к чёрту, не собираюсь ни о чём жалеть. Начавшись медленно, всё яростно ускоряется. И вот я уже громко стону и цепляюсь за Гейла. Господь, даже не стыдясь, что так откровенно показываю свою потребность в нём. Но он тоже не сдержан и, тесно прижавшись, с жадностью исследует мой рот и тело. Затем внезапно отстраняется, а я продолжаю держать глаза закрытыми, не зная, что и предполагать. Но потом чувствую, как грузовик резко срывается с места, и мы едем. Натягиваю ремень безопасности и жду. Когда проезжаем мимо стоянки, не сдерживаю улыбку, понимая, что направляемся к его квартире, и стараюсь не думать, что там произойдёт. Может быть, мы поговорим о чём-нибудь, или ещё немного поцелуемся, или… Всегда короткий путь от машины к входной двери сегодня кажется вдвое длиннее обычного. Гейл с нетерпением открывает и толкает дверь, заходит, сбрасывает обувь и прямиком направляется в спальню. Я застываю на месте, в коридоре, не желая верить в происходящее. Когда он понимает, что не иду за ним — возвращается, хватает меня и прижимает к стене. Его губы снова накрывают мои, а пальцы в это время ловко справляются с застёжкой ремня моих джинсов. Затем он тянет нас в спальню, снимая на ходу свою майку и стягивая футболку с меня. Я чувствую край кровати под коленями. И я падаю... Это совсем не то, что я представлял себе во всех своих мастурбационных фантазиях. Гейл не мягок и не нежен, но и не груб. Ему удаётся чередовать яростную страсть и осторожные прикосновения, издавая при этом незабываемые звуки. Он снимает с себя джинсы, потом нижнее бельё, и я впервые вижу его полностью возбуждённым. И мой бог, он так невероятно красив! Я люблю его ещё больше. Затем он расстёгивает мои джинсы и выжидающе смотрит. Кивая, разрешаю себя раздеть, и быстро оказываюсь голым и мучительно возбуждённым. Не зная, что делать или говорить, в смущении закрываю глаза ладонями. Но Гейл их отстраняет и разводит мои руки в стороны, переплетает наши пальцы и начинает внимательно изучать меня. Застенчиво улыбаюсь, и за исследование принимается его рот, Гейл целует мне шею, грудь, соски и бёдра. Я вспоминаю, как менее часа назад он низким хриплым голосом описывал погружение языка в обнажённое сердце. Чёрт! Если и есть в моей жизни поэзия, так это то, что происходит прямо сейчас — его губы на моей коже и горячие руки, которые блуждают, изучая и исследуя моё тело. Гейл выдыхает тёплый воздух на мой член и нерешительно берёт его в рот. Яички мгновенно поджимаются, и я уже готов кончить. Понимая это, судорожно сглотнув и отбросив последние сомнения, Гейл плотно обхватывает ствол рукой и начинает двигать ею вверх-вниз в такт движениям рта. Он облизывает, посасывает и сглатывает. Предчувствуя близкую разрядку, хочу предупредить и пытаюсь отстранить его голову, но он только глубже вбирает член в тёплый влажный рот. И я кончаю ему в горло. Ещё парю над сознанием, а скользкие пальцы уже осторожно приближаются к моей дырочке. Но даже в таком состоянии ничего не могу с собой поделать, и, желая большего, толкаюсь бёдрами навстречу. Мы оба стонем, когда его палец мягко проталкивается внутрь, вскоре к нему присоединяется ещё один, и я насаживаюсь на них, нуждаясь в растяжке. Пальцы задевают чувствительное место, и тело прошивает волна острого возбуждения. Я вскрикиваю и выгибаюсь, отрывая плечи от кровати. — Рэндс... — голос Гейла срывается. — Я всё правильно делаю? Смотрю в эти всегда уверенные карие глаза и вижу в них сомнение. — Да, — с трудом выговариваю и бесстыдно добавляю: — Пожалуйста… ещё там. Он потирает мою простату, и низ живота опять сводит судорогой болезненного тягучего удовольствия. Пальцы медленно двигаются внутри, бережно растягивая, этой подготовки совсем недостаточно, но ждать больше невыносимо, и я говорю:  — Давай. Гейл хватает презерватив с прикроватной тумбочки. Оглядываюсь и вижу там открытую бутылку смазки, которой он уже пользовался, когда растягивал меня. Всё это ему даже не пришлось искать. Интересно, был ли сегодняшний вечер продуманным заранее прекрасным планом соблазнения. Или происходящее просто случайность? Поэтому, хоть и очень боюсь, что он передумает, но как только чувствую приставленный к входу покрытый латексом и смазкой член, хватаю его за запястье и спрашиваю:  — Гейл, я хочу, чтобы ты был уверен в том, что делаешь, хорошо? Тихо стону в ожидании. Его руки тянутся вниз, подхватывают мои бедра, и, ничего не говоря в ответ, стараясь быть как можно более нежным, он начинает медленно входить. Так как у меня давно никого не было, мышцы сразу разрывает острая боль и жжение. Но я с благодарностью принимаю эту боль, потому что ОН является её причиной. Однако Гейл замирает. Крохотные капельки пота выступают у него на лбу от напряжения. Не могу этого вынести, только не сейчас — резко поднимаю бёдра вверх и насаживаюсь на всю длину. Затем обхватываю его талию ногами и, ритмично сжимая её, пытаюсь без слов, языком тела, заставить его, чёрт возьми, пошевелиться. Когда протягиваю руку и, привлекая к себе, целую, влажно и сладко, он наконец начинает двигаться. А я не знаю, как долго смогу продержаться. «Взлёты и падения», «толчки и притяжения». Его член во мне так правильно заполнил всё собой и дарит ощущения обладания и свободы.Теперь я знаю — когда мы играли секс перед камерами, это был естественный собственный ритм Гейла. Слишком скоро подступают предательские признаки приближающегося оргазма. Пытаясь замедлить его, сильно прикусываю губы, стараясь думать о чём угодно, лишь бы отсрочить конец. Гейл, должно быть, понимает, что происходит, но только улыбается, такой открытый и абсолютно искренний, а затем наклоняется и целует места укусов на моих губах. И продолжает вбиваться, жёстко, резко, не щадя и не жалея, как я и мечтал. Ещё раз, два, три, он глубоко входит, останавливается и протяжно стонет. Ощущаю, как пульсирует его член внутри, и тоже кончаю, второй оргазм почти болезненный за такой короткий промежуток времени. Пока он осторожно снимает и завязывает презерватив, переживаю из-за его реакции. Но всё хорошо, потому что это — Гейл, а он никогда не делает того, чего не хочет, и нежный благодарный поцелуй подтверждает это и успокаивает. И больше не надо никаких слов. Есть только кожа к коже, тяжёлое дыхание и кольцо горячих крепких рук. Он свободно держит меня в своих объятиях, и мы засыпаем. На следующее утро просыпаюсь от того, что Гейл нависает надо мной. Не зная чего ожидать, на всякий случай, медленно открываю только один глаз. И не могу сдержать смех, видя совершенно дурацкую улыбку на его лице. Счастливо смеюсь, а Гейл наклоняется и целует меня. И теперь я точно знаю, что произошедшее между нами не было ошибкой.