bite

      В два, черт побери, часа ночи Гордей, упираясь взглядом в дверь брата, реально прикинул, что затея, мягко говоря, выглядит глупо даже в теории, а если уж по-честному, на практике будет совершенно безумной. С мыслями он собирался буквально с прошлого дня — когда перед зеркалом заметил, как полностью расцвели следы от укуса, красноватыми пятнами на коже. Стоило слегка помедлить, вглядеться и по телу разбегались мурашки, в груди бесновалось предчувствие-предвкушение, а что самое абсурдное, на мгновение, будто вновь ощущалось чужое, обжигающее только поставленный укус дыхание. После таких фокусов сознания и не спалось, и почти не думалось; перед глазами калейдоскопом сменяли друг друга причудливые картинки, настолько же нереальные насколько чувственные, желанные. Отгоняя их уже во вторую ночь, Гордей точно решил поговорить с братом, в конце концов это была именно его идея: пусть Даня выкручивается, объясняет, сделает, боже, хоть что-нибудь, только не оставит бессмысленную неловкость между ними.       Они же братья, и какие-то укусы ради короткого видео уж точно не должны их смущать.        И, открывая дверь в комнату, Гордей правда ожидал, что все пройдет нормально, как раньше, когда они вечерами заговаривались о интересных темах, не замечая наступившей ночи; да, как обычно. Но заметив полный напускного безразличия, взгляд в свою сторону, быстро заблокированный и отложенный в сторону телефон, на вопрос «почему зашел так поздно» не сдержался, хрипло произнес:       — Кусать тебя пришел.       Даня облегченно засмеялся в ответ, не поверил, конечно, пока свет в комнате не погас. Повисла тишина, в окружающем мраке рассеянное сияние от фонаря падало прямо на его побледневшее лицо, и почти пожалевший о том, что делает, Гордей невольно засмотрелся на очерченные необычным освещением скулы старшего. А когда он встретился взглядом с Даней, осознание, словно сталью пронзило тело — он никогда не смотрел на брата так.       — А может и съесть. Целиком.       Если бы Гордей в тот момент думал хоть о чем-то, кроме сжигающих изнутри противоречивых желаний, потрудился бы переложить телефон с дивана на стол, но получилось лишь неловко отпихнуть его рукой, из-за чего тот с характерным звуком повалился на пол. Ожидая недовольных возгласов брата, младший, усаживаясь поудобнее, следил за реакцией. Ничего, промолчал, лишь как-то излишне собрано и внимательно наблюдал за каждым движением.       — Ну как говорится, — собственный голос слышался будто из сломанных динамиков; уверенный, с небольшой толикой усмешки, в то время, как внутри судорожно сокращалось сердце, разгоняя немыслимые порции адреналина в крови, — Око за око. Давай сюда руку, нужно возвращать должок.       Когда Даня слегка закусил нижнюю губу, повернул голову в сторону и вытянул вперед правую руку, закатав рукава красно-черной рубашки, у Гордея закружилась голова, перехватило дыхание, а в голове осталась только одна мысль — «это действительно реально?». Он, притянув поближе, аккуратно наклонился к чужому запястью, такому хрупкому, слегка дрожащему, почти не кусая, слегка задел зубами бледную кожу, поспешно отстраняясь, боясь окончательно сорваться.       — В шею, — произнес Даня, убирая руку и серьезно глядя на брата.       — Что? — Гордей никак не мог прийти в себя, слова старшего вообще промелькнули крохотной вспышкой на краю восприятия, направленного на самоконтроль.       — Я укусил тебя в шею, — повторил Даня, нервно расстегнул две пуговицы на рубашке, пока младший заворожено смотрел на его движения. — Око за око, значит, и кусать нужно также.       Будто под гипнозом от подобного предложения, Гордей приблизился к брату, упираясь руками в подлокотник дивана, заглянул в его глаза, и найдя там тоже самое предвкушение, которое терзало сердце, царапало по ребрам в поисках выхода, медленно наклонился, осторожно укусил, оставляя еле заметные следы на тонкой коже. Отодвигаясь, он наконец осознал полную странность происходящего, в легкой панике закрывая рот ладонью.       — Даня, только не… — договорить он не успел, давление на грудь заставило ощутимо приложится спиной о противоположный подлокотник, на мгновение зажмурится от неожиданности. Все еще вслепую, Гордей почувствовал, как что-то опустилось на его колени, перемещаясь выше.       — Господи, — из-за странной интонации старшего пришлось открыть глаза. Даня смотрел на него сверху вниз, опираясь левой рукой на грудь брата, сдвинул пряжку его ремня, чтобы устроиться получше. Каждое его движение, — направленное или случайное, — раскаляло и без того обостренное ощущение происходящего до такой степени, что младший забыл как дышать, — Запомни, что ты там говорил о долгах. Напомнишь мне на утро, потому что сейчас я собираюсь отыграться за твои невозможно долгие дразнилки.       — Да не дразнил я, — в безрезультатной попытке восстановить дыхание, прошептал Гордей, замирая в ожидании. — Даже не думал.       — Правда? — Даня с улыбкой потянул на себя его руку, — Значит либо боишься, либо… — и коротко, быстро укусил за запястье.       Гордей ни поверить не мог, ни опровергнуть: такой сдержанный пару минут назад брат, дрожащий от любого прикосновения, сидел на нем, попеременно терзая то левую, то правую руку своими маленькими острыми зубками. Больно почти не было, но ощутимое покалывание нарастало и нарастало. Даня поддался вперед, без вопросов, без лишних слов переплетая их пальцы, как в первый раз тяжело дыша, оставил пульсирующий след от укуса на шее; в этот момент стало ясно — дрожал он только от нетерпения.       — Хватит, — младшему страшно, если все так продолжится, то ни о каком самоконтроле и речи не будет. — Ты заигрался.       — Это не игра, Гордей, — брат опасно протянул гласные, произнося его имя, не слезая, улыбнулся так, словно увидел чужие порывы насквозь. — Но если я просто скажу — ты не поверишь.       Даня наклонился, словно собирался укусить вновь, но мгновение спустя Гордей ощутил мягкие губы на своих. Поцелуй электрическим разрядом прошил два тела, оставшись искрами под кожей, доводя сознание до помешательства. Какой контроль — здесь пожар, безумие, не сожалеть, не думать. Гордей, приподнимаясь на локтях, потянулся получить больше, будто говоря: сожги до конца, давай же, а в ответ почувствовал, как сильно Даня прижимается к нему, словно желая проникнуть в вены, пройтись по сердцу и там остаться.       — Верю, верю, — выдохнул младший, отвлекаясь лишь, чтобы отбросить ненужную красно-черную рубашку на пол. — Ты же знал, что я приду сегодня, да?       — Конечно, — смеется в ответ, но сразу же замолкает, ощущая его губы на своих открытых ключицах, сдавлено шепча, — Еще.       Они же братья, и теперь их уж точно ничего не должно смущать.