Да погаснет свет

Хуайсан мог только беспомощно наблюдать за тем, как его единственный старший брат постепенно умирает. Никто пока не придумал способ избежать искажения Ци, а сабля своё точно возьмёт, тем более такая яростная и неудержимая, как Бася. Юноша был в отчаянии, от осознания своей бесполезности. Единственный человек, который мог бы ему помочь, хоть немного, пусть чуть-чуть, но всё же - Вэй Усянь, но тот уже несколько лет как мёртв, разорван собственными солдатами. Нет, он понимал, что Старейшина совершил много тяжких преступлений и, наверное, даже заслужил смерть. Но для Хуайсана он оставался всё тем же весёлым, неугомонным товарищем, с которым можно было здорово провести время. Как тогда, в Облачных Глубинах. Наверное, лучшие времена. Но что уж теперь, с тех пор столько воды утекло, всё слишком поменялось в жизнях тех беззаботных юношей, которыми они все когда-то были. Вэй Ин мёртв, Цзян Чен оградился от всех за стеной холодного равнодушия, а Хуайсан... Хуайсан не знает, что ему делать. И вроде бы какое-то решение было найдено, брат Сичень играл в первое время для дагэ песнь очищения сердца, и, вроде бы, она даже помогала. Хуайсан тогда действительно поверил, что всё обошлось, что теперь всё точно наладится. А потом, под предлогом примирения, эту же песню начал играть третий брат. И всё шло совсем не так. После игры Сиченя, дагэ становилось лучше, он успокаивался, становился менее раздражительным и даже весёлым. Но после игры Цзинь Гуанъяо в состоянии брата ничего не менялось. Так думал младший господин Не в первое время. По прошествии некоторого времени Хуайсан понял, что ситуация не просто не двигалась с места, она ухудшалась, но заметить это мог только Хуайсан, денно и нощно бдящий за старшим братом, подмечая любые изменения в его настроении. Минцзюэ действительно был нервным, что особенно было видно на тренировках. Глава ордена Не был уверен, что жить ему осталось недолго, с значит младшего брата защитить будет просто некому. Так что он пытался использовать оставшееся время до того, что бы хоть как-то подготовить брата к его скорому уходу. И пусть он это не говорил вслух, Хуайсан не дурак, прекрасно понимал его мотивы. И от этого становилось ещё более страшно, а отчаяние накатывало с удвоенной силой. Обычно Хуайсан молча проглатывал горечь, но тренировался, чтобы не расстраивать брата, а после проводя ночь в бессильных, тихих рыданиях. Но в тот раз он просто не выдержал. — Дагэ, я не могу так больше! - он имел в виду то, что брат преждевременно себя хоронит, но Минцзюэ понял всё по-своему. — Ещё как можешь! Саблю в зубы и вперёд к манекену! - он старается вести себя так же, как обычно. — Прекрати! Прекрати это! Ты ещё не умираешь! Мы что-нибудь придумаем! - юноша еле сдерживал рвущиеся наружу рыдания. Теперь до Минцзюэ дошло то, что хотел передать брат своим «не могу». От этого стало ещё более горько, но глава ордена не позволил проступить на лице ни единой эмоции, кроме раздражения. — Отставить это, ты прекрасно знаешь, к чему всё идёт! Ты займёшь пост главы ордена и обязан будешь защищать себя сам. Я должен быть уверен, что тебя не прирежет первый встречный! - он впервые обмолвился о том, что действительно готовит Хуайсана к месту главы, которое тот займёт после его кончины. В тот день Хуайсан просто сбежал с тренировки, не в силах больше этого слушать. Ему нужна была надежда. Надежда на то, что всё образуется, брат будет как обычно ворчать на него за лень, коситься на его веера, пытаясь всучить саблю, слушать его нытьё, трепать по голове, разлохмачивая причёску. Надежда, что брат будет жить. Но все вокруг лишь убивали его веру в лучший исход, заставляя принять неизбежное. Но он не хотел! Возможно, это звучит по-детски, но он хотел просто слепо верить в хорошее. С каждым днём Минцзюэ теперь уже становится всё хуже, а Хуайсана стабильно преследуют кошмары. За всё то время он прочитал довольно многое об искажении Ци, так что практически каждую ночь он видел ужасные картины смерти брата. Просыпался юноша со слезами на глазах, а после не мог заснуть до самого утра. Не Минцзюэ не раз спрашивал, отчего он такой уставший с утра, на что Хуайсан лишь отнекивался, мол, книжка интересная была, зачитался, вот и не заметил, как ночь прошла. Дагэ, конечно, злился, заставляя его ещё сильнее стараться на тренировках. Так же Хуайсан не мог не замечать размолвки старшего брата с Гуанъяо. Всех подробностей он не знал, догадывался лишь, что дагэ не одобряет методов своего названного брата, из-за чего выходил из себя почти каждый раз, как они виделись. Хуайсану это не нравилось, но сделать он с этим ничего не мог, особенно не зная ситуации. Второй молодой господин Не чувствовал себя более или менее спокойно только тогда, когда рядом был второй брат. Сичень всегда всех мирил и являлся символом спокойствия. **************************************************************************************** Но в этот день что-то случилось. Хуайсана не было рядом, когда произошёл роковой конфликт, так что он не знал, что случилось. Он узнал непосредственно от прибежавшего адепта ордена, что доложил о критическом состоянии главы ордена. Хуайсан никогда в жизни так быстро не бежал, наплевав на все приличия. Только не это, только не сейчас! Когда он прибыл на место, ужаснулся представшей перед ним картине. Адепты стоят поодаль, словно создавая барьер, неподалёку стоит Цзинь Гуанъяо, на его лице искренний испуг, но чёрт, Хуайсан уже давно не доверяет этому человеку. Когда он рядом, брату всегда хуже. И вот сейчас... Хуайсана трясёт, когда он смотрит на всё это. Брат не узнаёт совсем никого, пытаясь порубить на кусочки всех, кто находится в поле зрения. Инстинкт самосохранения у молодого господина Не всегда был выше всего остального, но сейчас, видимо, он отказывал работать, потому что Хуайсан попытался приблизиться к брату на негнущихся ногах, не переставая звать того по имени, слёзно умоляя очнуться. Но Минцзюэ не слышал, не мог. Кто-то сзади кричал ему не приближаться, убраться подальше, прятаться, но весь мир юноши сосредоточился сейчас на одном лишь старшем брате. Нужно было лишь добраться до него, только бы добраться. В кулаке он крепко сжимал подвеску, плод его месячной работы. Он в одной из книг прочёл об амулетах, содержащих духовную силу. Если надеть этот амулет на человека и направить в него духовные силы, он станет своего рода амулетом, сохраняющим ум и душевное равновесие в ясности. На его создание ушло много времени, да и Хуайсан ещё не успел его как-нибудь протестировать. Времени на это уже не осталось. Он несколько раз еле увернулся от рубящих ударов яростной сабли, но всё-таки смог приблизиться к брату достаточно близко. Он уже мысленно праздновал, как вдруг грудь резко пронзило холодом сабли, на каменную плитку закапала кровь. Хуайсан с каким-то удивлением уставился на лезвие, торчащее из его груди, после чего сплюнул на пол сгусток крови. Перед глазами всё поплыло, и только усилием воли он заставил себя остаться в сознании. Брат, кажется, тоже застыл. Воспользовавшись этим, Хуайсан, резко ослабевшими руками, надел на шею брата подвеску. Движения с каждой секундой становились всё более вялыми, так что медлить было нельзя. Юноша направил поток духовной энергии подвеску, стараясь поддерживать себя в сознании. Хотя бы пока. Всего лишь немного. Дайте немного времени. Подвеска засветилась, наполненная духовной силой. Всё. Хуайсан посмотрел на брата. Глаза Не Минцзюэ прояснились, но недостаточно, чтобы сразу осознать ситуацию. Но главное, что ему больше ничего не угрожало. Хуайсан пошатнулся, издав выдох-хрип, после чего, как в замедленной съёмке упал на спину. Не Минцзюэ так же осел на пол, плотно закрыв глаза, провалившись в забытье. К двум лежащим на земле выбежали Цзинь Гуанъяо и, только подоспевший, Лань Сичень. Третий брат склонился над Не Минцзюэ, прощупывая пульс. — Б..брат, дагэ жив! Он поднял взгляд на Сиченя, сидящего подле Хуайсана. Тот лишь скорбно покачал головой. **************************************************************************************** Не Минцзюэ очнулся всего лишь на третьи сутки после того случая. Никто не ожидал столь раннего пробуждения. Глава ордена с трудом разлепил глаза, уставившись в потолок, напрягая свою память, чтобы понять, что же всё-таки произошло. Он обходил патрульные посты в тот день, когда подслушал разговор названных братьев. Гуанъяо, что совсем недавно изливал ему душу, мирно беседуя, сейчас буквально настраивал Сиченя против него. Именно это и разъярило его настолько, что... спровоцировало искажение Ци. Но тогда почему он ещё жив? В истории его клана не было ни одного главы, что мог бы пережить искажение. Тогда как? Поток мыслей прервал звук открывающейся двери. В комнату почти бесшумно вошёл Лань Сичень, чей взгляд тут же встретился с взглядом старшего брата. — Дагэ, ты очнулся, какое облегчение. - он действительно выдохнул, — Как себя чувствуешь? — Будто по мне повозка проехала. Раз эдак пять подряд. - Минцзюэ хмурится, ему хочется узнать подробности того, что случилось, причину того, что он ещё жив, но спрашивает в итоге совсем другое. — Где этот паршивец? Я, честно, ожидал его тут увидеть. Минцзюэ попытался таким образом пошутить и узнать, где обшивается брат, когда он тут лежит, одновременно. Однако Сичень тут же опускает взгляд, поджимая губы. И Главе Не это совсем не нравится. Где-то внутри зарождается плохое предчувствие. — Так где Хуайсан? — Он...- взгляд его становится совсем болезненным, что не на шутку пугает Минцзюэ. Именно пугает. — Так ты мне скажешь или нет? Что «он»? — Дагэ...Хуайсан... ты убил его... - теперь он совсем прячет взгляд А Минцзюэ просто молча смотрит на него, пытаясь переварить одну последнюю фразу. — Как... убил...? - это всё, что он смог из себя выдавить. Нет, нет и ещё раз нет! Он не мог убить своего брата! Он сейчас выскочит откуда-то и посмеётся над ним, довольный эффектом своей шутки. Но следующие слова разбивают все надежды вдребезги. Потому что адептам клана Лань запрещено лгать. — Во время искажения Ци ты никого не узнавал. А Хуайсан... он подошёл к тебе вплотную, чтобы повесить тебе на шею тот самый амулет, что ты можешь у себя увидеть. Он создал его сам, чтобы предотвратить твою смерть. Но... — Но...? — Но ты себя не контролировал, и в приступе ярости проткнул его саблей... Рана была слишком серьезной, он умер почти сразу... Мне жаль... Минцзюэ уставился на названного брата пустым взглядом. Он. Убил. Своего. Младшего. Брата. Своего маленького, трусливого, беззащитного Хуайсана. Это просто... это неправильно, ненормально, неправда! Но потом он вновь вспоминает о запрете клана Лань на ложь. И это лишает его последней надежды. Его братишка действительно мёртв. Убит его же руками. Не важно, что он себя не контролировал, это всё не важно! Важно лишь то, что Хуайсана больше нет. Единственного родного человека, брата, которого он поклялся защищать любой ценой, больше нет. — Я хочу побыть один... — Дагэ... — Оставь меня... **************************************************************************************** Только спустя ещё два дня Минцзюэ нашёл в себе силы взглянуть на тело брата. Все ждали пробуждения Главы Не, чтобы организовать похороны, до тех пор с помощью духовных сил сохраняя тело. За это отвечал лично Лань Сичень. И когда Не Минцзюэ вошёл в покои младшего брата то на мгновение подумал, что тот просто спит. Но он не позволил себе упиваться этой призрачной надеждой, смотря на мертвенно- бледное лицо Хуайсана. Его волосы собраны в аккуратную причёску, похожую на ту, что он себе заплетал всегда. Одет он был в парадное ханьфу. Для похорон уже всё было готово, ждали только распоряжения главы. — А-Сан... Минцзюэ рухнул на колени перед кроватью, на которой и лежало тело, взяв худую, бледную ручку в свою широкую ладонь, на которую тут же закапали горячие капли слёз. По пальцам можно было посчитать моменты, когда воинственный глава Не плакал. Но сейчас не было сил сдерживаться. — Прости меня... прости, А-Сан... я клялся тебя защищать, а в итоге... Договорить он просто не смог, зайдясь в очередном приступе рыданий. Он сидел так подле брата весь день, держа его за руку. И только к вечеру поднялся, напоследок провёл пальцами по бледной щеке, дотронулся до пряди волос, и вышел. На следующий день Не Хуайсана похоронили со всеми почестями. Всю церемонию пустой взгляд Минцзюэ был устремлён в сторону гроба. Это последний день, когда он сможет позволить себе слабость. С этого дня он всё тот же суровый глава ордена Не, каким и был. И только по ночам, сжимая в руках подвеску, последний дар брата, он будет лежать, съедаемый чувством вины и потери. Потому что один. Окончательно. Потому что для него во всём мире в одночасье погас свет.