Дазая любили все

Дазая любили все. Он был несносен, самолюбив, эрудирован, но последнее его достижение перечеркнуло все предыдущие. Осаму Дазай достиг своей жизненной цели и теперь смиренно лежал охладевшим телом на ослабевших руках Куникиды. Новость о смерти всеми любимого шатена переполошила как Агентство, так и всю Портовую Мафию. Чуя всегда не был трезвенником, но сейчас он бил все собственные рекорды, уничтожая бутылки из своих запасов одну за другой. Он праздновал гибель ненавистного напарника. — Теперь-то уж точно никакой двойной тьмы, — Чуя сделал глоток, — никаких сравнений, идиотских скабрезных шуточек, — ещё глоток, — двусмысленных взглядов, споров, — последний, — никакой ненависти! Больше ничего! — он закричал как от сильной боли и швырнул бокал в стену. Из чего состояла его жизнь? Из чувств к высокому суициднику, из воспоминаний о пятнадцатилетнем Дазае, из обрывков их совместной работы, украденных объятий, ревности и крови. Грёбаного Дазая любили все, кого рыжий знал. Даже он сам. Огай Мори в своих роскошных покоях впервые за долгое время не донимал Элис, а просто лежал. Лежал и думал. Он вспоминал пятнадцатилетнего мальчишку, одного из сильнейших членов Мафии, его правую руку, и даже, наверняка, его будущего убийцу. Как много совмещал в себе Дазай, как много он значил и как много он сделал. Пожалуй, только его одного можно было бесконечно впускать-выпускать из Портовой Мафии, потому что чёртов Дазай был котом в обличие человека. Мафия не прощает предательств, но его она отпустила без вопросов, не преследовала и не пыталась убить даже в боях с эсперами из Детективного Агентства. Главе Портовой Мафии не пристало лить слёзы по очередному умершему, в их организации погибали практически ежедневно. Но похоронить их всех было куда легче, чем осознать смерть одного конкретного бывшего мафиози. Потому что этого суицидника уважали все и в Мафии, и в Агентстве. И даже Глава организации не был исключением. Обстоятельства смерти сенпая пока что оставались тайной для Рюноске. Он хотел было поговорить с Накахарой, потому что оставаться одному в такой ситуации было чревато самоедством. Как много он не высказал, не сделал, не исправил при жизни Дазая. А теперь уже поздно. Как и всегда, его спасением стала сестра, скромная и тихая Гин, проплакавшая ему в плечо несколько часов. Как бы не третировал Дазай-сан её брата, сколько бы не муштровал, только Гин знала, как гордится сенпай учеником. Да и её саму он оберегал, холил, не посылал на слишком уж грязную работёнку, хвалил её часто, особенно при брате, ставил в пример. Дазай был одним из немногих, кто знал, что они с Рюноске родственники, что Гин на самом деле не только молчаливый и мрачный убийца, но и хрупкая, стеснительная барышня. Дазай был одним из немногих, кто заботился об Акутагаве и одним из немногих, кого они любили. Ацуши невидящим взглядом сверлил потолок уже порядка часа. Он выплакал все слёзы, которые только смог найти, в порыве почти физической боли расцарапал себе руки и искусал губы в кровь. Сложнее всего верится, не в то, что сенпай мёртв, а в то, что он остался жив при встрече с ним, тигром-оборотнем, и не смог его убить ни опаснейший Накахара, ни вся гильдия разом, ни чёртов маньяк Достоевский, никто. Никто не мог убить Осаму Дазая, кроме него самого. Ацуши винил себя, что не предугадал, не успел, не подумал, не воспринял всерьёз. Постоянные попытки суицида, собственно, не воспринимал всерьёз никто, ни сам Ацуши, ни старые члены Агентства, ни их Президент. — Почти уверен, что Куникида-сан винит себя не меньше моего. Несмотря на все их споры, он выглядел таким потерянным, когда увидел тело Дазая… Куникида, по правде говоря, был потерян до сих пор, даже оставшись в одиночестве со своим Идеалом, отдав тело Дазая Президенту и распорядившись обо всём необходимом в Агентстве. Он лежал на футоне, задумчиво крутил в руках ручку и был абсолютно убеждён в собственной бесполезности. Какой уж тут идеал, когда лучший напарник приказал долго жить, а сам отправился к праотцам, как того и хотел. Ни один из всех его эсперов не смог бы помочь, ни один из эсперов Мафии или Гильдии не смог бы оживить чёртова Дазая. И ни один из них не был рад его гибели. Даже маниакальный Достоевский бы не обрадовался, если бы узнал. Потому что, похоже, этого лентяя и тунеядца уважали все. Лучший детектив в мире не мог ответить на вопрос, почему имевший всё Осаму Дазай, так хотел и старался уйти из жизни. Рампо уже битый час разговаривал с Фукудзавой у того в кабинете. При других обстоятельствах он был бы счастлив провести столько времени наедине с почитаемым директором, но сейчас ситуация была такова, что это совсем не радовало. Они вместе пытались найти ниточки, улики, малейшие доказательства того, что Дазаю помогли умереть. Никто из них не хотел верить в то, что Неполноценный всё же добился своего и убил себя сам, просто так, не написав никакой прощальной записки. Об этом кричало буквально всё: убить шатена, наверняка, хотели многие, но никто бы не осмелился на такой шаг. Практически никто в Йокогаме не мог соперничать с этим парнем. Либо его убил человек-невидимка, либо… либо он сам пустил себе пулю в сердце. Что было обидным, при общей тоскливой картине, от Дазая не оставалось буквально ничего, всего его личные вещи находились в его квартире, местонахождение которой не знал никто в Агентстве. На рабочем месте не было ничего лишнего, ничего, что напоминало бы о том, кто сидел за эти столом. Бессердечный шатен не оставил после себя ничего, кроме колючих воспоминаний, отдающих болью в сердце. Ни-че-го. Чуя не мог сказать в какой точно момент он решил прийти к ненавистным детективам. Он пил, много пил, даже слишком много, по правде говоря. Уснул, проснулся, мучимый похмельем и… вот, он тут. Зачем, казалось бы, ему приходить в логово вражеской организации, каждого члена которой он считал косвенно виновным в смерти единственного любимого человека. Это не несло в себе никакой логики, однако, было одно но… Напустив на себя равнодушный и самоуверенный вид, рыжий для проформы постучал в дверь и в ту же секунду её открыл. Войдя в помещение он поднял руки, показывая собственную безоружность, а потом тихим, надломленным голосом произнёс: — Я хочу видеть Юкичи Фукудзаву. У Чуи Накахары, опасного мафиози, было то, чем он мог бы поделиться даже с чёртовыми детективами, потому что знал, что Осаму Дазая любили все. У Чуи был ключ от его квартиры.