солнце.

В глазах у одного бездна — все оттенки радуги через призму мрака и холода, через снег и гроздья мёртвых птиц; там дохнут живые и встают безжизненные, чтобы снова полечь. У второго же в радужках плещется жар раскалённого солнца и огненного неба, льётся вином из одуванчиков, местами фонтанирует золотом. Они встречаются в парке, когда старший устал, а младший рисует безобразные облака: один замирает сразу, а второй роняет кисточку с ворсинками в закатной краске — розовой, как клубничное мороженое и как влюблённость. Глаза в глаза, даже дыхание в унисон замирает, как трепетно. В душе одного сгорели дома, деревни, города и взорвались станции, у второго же большая звезда пляшет трещинами по всему холсту жизни. Кракелюр расходится по душам, разгораясь в местах особо глубоких разколов. Потом краска оказывается на их телах. Розовый на щеках старшего, и красный на губах младшего. А позже они целуются и палитра любовно заполняется до краёв всеми цветами мира. Ливень и рассвет, ворон и канарейка, гниль и зелень. Различия не угнетают, однообразность полов тоже не мешает любить столь причудливо, у них словно жизни налаживаются. Канарейка, птичка певчая, под крылом ворона топит мир в своём карамельном голоске, заливает им продрогшее сердце и покоряет пьедесталы гнетущей боли, меняя её на сладко пахнущие цветы. Бездна поглощает солнце, перманентно посыпая его хрупкими пепельными поцелуями. Усталость, как и мороз, отступает, а дома понемногу отстраивают мёртвые люди.