***
3 июня 2020 г. в 14:44
Лизавета Николаевна не осознавала, как дала согласие на эту авантюру, но в тот мистический момент ей правда не думалось ни о чести, ни о будущем. Всё произошло быстро: порыв Петра Степановича, который нашептал ей какую-то неразбериху о чувствах Ставрогина, соединился с её порывом, что давно томился в душе, не хотел проходить.
Мысли мешались в ней, когда она и Верховенский впопыхах садились в карету, отправлявшуюся в Скворешники. Одно Лиза знала наверняка: её жизнь уже загублена, судьба уже известна. Чтобы совсем не лишиться ума сегодня, она придумала уловку для своей головы, решила представить, что уже будто бы бросилась со скалы или утопла в реке, в общем, что Лизавета Николаевна Дроздова умерла и теперь в праве делать то, что хочет и делать то, что она сейчас делала. Мертвецы не боялись суда, в том числе народного, не волновались ни о каких горестях жизни, и Лиза была рада теперь принадлежать к их племени.
Дорогой она молилась, чтобы карета ехала быстрее, хотя и не была уверена, что в такую минуту и в такой ситуации бог поможет ей. Петру Степановичу, казалось, не было до неё никакого дела, а Лиза боролась с желанием расспросить его о тех словах про Ставрогина, что он протараторил так быстро, но так на это и не решилась. Когда они прибыли, Лизавета Николаевна мигом сама выскочила из кареты, даже не оглянувшись на Верховенского, и побежала в сторону дома, не думая о том, что её могут увидеть Даша и тётя, или вовсе могла она столкнуться с ними в дверях или комнатах.
На удачу по пути не встретили Лизу ни лакей, ни домочадцы. Она бежала как в тумане по тёмному коридору огромного дома, пока не остановилась в дверях большой залы, мельком увидев фигуру, сидящую в креслах.
Это был Ставрогин, слишком очевидное для всех воплощение идеала на земле, который она так давно искала и нашла внезапно, не поверив счастию своему. Она вспомнила, как впервые увидала его и как вместе с этим померкло всё прекрасное, за чем так любила наблюдать раньше. Даже солнечные лучи, будившие её почти каждый день, гасли на фоне Николая Всеволодовича. Теперь он — солнце, теперь только от его присутствия, от мыслей о нём, Лиза могла наполниться теплом. Она задыхалась, если он не светил.
С первого взгляда она полюбила его, и Лиза знала, что это именно любовь, причём такая, что волной сбила с ног, с привычного течения жизни. Она никогда прежде не испытывала подобного и буквально сгорала, если долго не говорила со Ставрогиным или не видела его. Он вызывал интерес, был для неё загадкой, Лиза не встречала прежде человека столь сложного, с такими, казалось, тайнами. Её сердило, что он так мало говорит, ведь она знала наверняка: ему есть, что сказать, и много. Но вместе с тем опасалась первой заговаривать с ним, а когда Ставрогин делал это сам, всегда внезапно, Лиза вся обращалась в слух, боясь пропустить любую мелочь, боясь не найтись, что ответить ему.
Но молодой человек не замечал её чувств и относился к ней почти холодно, держался гордо, и Лизавета Николаевна впервые не могла завоевать внимание мужчины. Она еле удерживалась от пылких признаний, готовых слететь с губ сейчас же, если ей удавалось как-нибудь остаться с ним наедине.
Она не имела понятия, чем разбудить в нём взаимность или хотя бы толику склонности, поэтому интуитивно выбрала противоположность, превращая всю любовь к нему, все прекрасные слова, которые хотелось сказать, в насмешки, оценки и выдуманные недостатки. Но и это не пробивало Николая Всеволодовича. Он не выказывал ни любви, ни ненависти, и это ещё больше заставляло Лизу злиться и не понимать. Она продолжала играть в неприятие как настоящая актриса, всячески третируя Ставрогина в обществе, не показывая ничего, кроме безразличия, и только внимательный зритель мог увидеть в ту минуту, как ходит ходуном её грудь, дрожат руки.
Мысли о Николае Всеволодовиче занимали почти весь день Лизы, и даже если бы она желала избавиться от них, уже не смогла бы, но она и не желала. Это переросло постепенно в болезнь и навязчивое уже стремление отдаться ему. «Пусть делает со мной, что хочет, я уже всё равно потеряна» — так думала Лиза.
При этом, несмотря на всё безразличие Ставрогина, Лизавета Николаевна иногда ловила на себе то его быстрый взгляд, то улыбку. Она замечала все малейшие изменения на лице Николая Всеволодовича и знала, что он смотрит на неё не так, как на других. Что-то туманное вдруг блестело в глазах его, стоило подойти чуть ближе, чем того требовала дистанция светской беседы. Он держал себя в руках в движениях, но особенный блеск этот скрыть был не в силах. И это заставляло Лизу быть ещё более жестокой к нему, ей было не понятно сочетание холодности и взглядов. Она мучилась от недосказанности, от надобности прятать чувства, от ничтожности надежд на взаимность, и это превратилось бы в конце концов в удар, если бы не недавние известия о браке Николая Всеволодовича.
Когда он так спокойно и вежливо ответил на её ехидный вопрос о Лебядкине, Лиза мгновенно сложила всю картину: Ставрогин был холоден, не потому что не имел чувств к ней, он просто был скован узами брака и слишком благороден, чтобы открыто отвечать ей взаимностью. Он тоже скрывал чувства, и это объясняло все мимолётные знаки внимания к Лизе и блеск его глаз.
Именно это заключение сделала Лизавета Николаевна, и именно оно заставило её «броситься со скалы», не обращать внимание на то, что Ставрогин женат, стоять теперь в дверях большой залы в Скворешниках.
Николай Всеволодович сидел в креслах и неподвижным взглядом смотрел куда-то на стены, видимо не услышав её торопливых шагов. Лиза вошла и то ли от волнений, переполнявших её, то ли помня прошлые злые свои шутки решила отрекомендоваться и сделать реверанс:
— Лизавета Николаевна Мертвец!
Николай Всеволодович вздрогнул, поднял на неё глаза и, казалось, ничего не понял. Вдруг он очнулся совсем, поднялся, тряхнув головой, и посмотрел на Лизу ещё раз. Ей показалось, она была уверена, что только показалось, будто на мгновение лицо Ставрогина выразило как бы надежду, но он стремительно моргнул и улыбнулся. Лиза подумала, что он тоже теперь волнуется:
— Лизавета Николаевна, что случилось? Почему вы здесь теперь, в такой час? — его взгляд бегал по лицу её, искал чего-то в больших решительных глазах. — Вы к матушке?
— Нет, я к Вам! — выпалила Лиза резко, боясь, как бы он теперь не позвал Варвару Петровну. Трудом для неё было сосредоточиться в эту минуту, так близко к нему, но она всё же решилась окончательно. — Я к Вам, Николай Всеволодович, — повторила она торопливо, зажмурив глаза. — Я сегодня к Вам и уходить не намерена.
Выражение лица Ставрогина не могло сказать ей, что он понял должным образом верный смысл её заявления, поэтому она уже обдумывала, как сказать всё точнее и не смутить их обоих. Но он вдруг как-то разом всё осознал, задумался, и сомнение увидела Лиза в его взгляде. Она почти неосознанно сняла свой красный платок, в который давеча куталась и бросила его на кресла. Ставрогин проследил за движением, потом глянул на неё вверх-вниз, и Лиза заметила опять этот самый блеск, появившийся в и без того тёмных глазах его. В следующее мгновение Николай Всеволодович уже крепко и совсем по-хозяйски сжал ей правую руку и скоро повёл за собой вглубь дома, не оборачиваясь.
Минуты теперь летели точно безумные, она не успевала думать, и только клочки мыслей долетали до разума Лизы, когда Ставрогин, заперев дверь кабинета, властно и безоговорочно притянул её к себе, а губы его мазнули почему-то сначала по шее, и только потом соединились с её губами. Лиза много занималась, силясь вообразить и представить, каким будет их первый поцелуй, какими на вкус будут прекрасные губы его, но ни одно самое яркое представление невозможно было сравнить теперь с истиной. Его прикосновения были сначала нежны и аккуратны, он целовал Лизу умело, и она старалась следовать ещё непонятной для неё природе, делавшей порывы до такой степени свободными, что она сама вдруг оплела руками его шею, желая прижаться ближе и почувствовать горячность его тела.
Николай Всеволодович, ни на миг не отрываясь от рта Лизы, длинными и тонкими пальцами снимал с её волос заколку, тут же упавшую где-то подле, и распутывал причёску. Он принялся играть с завязками её корсета и оглаживать ещё скрытый под платьем стан, шумно дыша и терзая губы Лизы уже почти до боли, пробуя её на вкус теперь и языком. Ей не удалось понять, каким образом первые деликатные поцелуи превратились сейчас в почти больные укусы и как в ней нашлось столько смелости отвечать ему в такой же степени жарко, уже почти так же открыто и бесстыдно. Она боялась, но странным образом не успевала бояться, всё происходило в неведомой ей спешке.
Она не знала эту его страстную и нетерпеливую сторону, поэтому могла только слепо подчиняться его действиям и старалась приноровиться к ним. Ставрогин тяжело дышал, пытаясь на ощупь распутать ленты корсета сзади, но руки тряслись, не подчиняясь. Тогда он резко развернул Лизу спиной к себе, и она ощутила его странно-медленный выдох своим затылком. Николай Всеволодович, теперь уже ловко управившись с корсетом, стянул платье Лизы вниз и поспешил освободить её от оставшейся одежды. Он замер, видимо оглядывая её, стоял всё так же спиной к ней, стал гладить её грудь и живот, целуя плечи, волосы. Краска не сходила с лица Лизы, и она боялась повернуться к нему, не знала, куда теперь деть руки и что с ними делать.
А Ставрогин уже чуть подталкивал её к своему письменному столу, попутно сталкивая с него книги. Он развернул Лизу лицом и усадил на край стола, она поспешно и стыдливо опустила глаза, щёки пылали. Лиза уловила его тихий смешок, а затем почувствовала пальцы на подбородке, заставлявшие взглянуть на Николая Всеволодовича. Он смотрел как бы свысока открытым и откровенным взглядом, а после медленно провёл по её ногам вверх. Лиза робела, но не могла и не хотела сдержать дрожи, пробежавшей по телу. Николай Всеволодович снова неистово целовал её опухшие губы, а она, повинуясь порыву, стала стягивать с него жилет, но руки будто были не её и не слушались, тогда Ставрогин сам, не отрываясь от лица её, освободился от вещи. Лизе вдруг пришло на мысль, что он всё ещё почти полностью одет. Это шло вразрез с её наготой, которая уже перестала так чрезвычайно смущать. Она тихо засмеялась мысли своей, но тут же глухо охнула: Ставрогин коснулся её пальцами и теперь медленно ласкал, прямо и решительно смотря на неё, ничуть не стыдясь, и Лизавета Николаевна не знала, от ласк ли или от любимых глаз его, совсем теперь чёрных, появлялся в ней настоящий огонь.
Она сама возобновила пылкие поцелуи их, набросившись теперь на Ставрогина, как голодный на хлеб, чем даже на мгновение удивила его. Свободная рука Николая Всеволодовича касалась то вздымающейся груди, то выгнувшейся спины, опять путалась в длинных волосах. Пальцы другой его руки порхали быстрее, заставляя приятную щекотку нарастать где-то в рёбрах. Лизе захотелось сжать ноги вокруг Николая Всеволодовича, но он вдруг разом прекратил все ласки, поднял её со стола и, всё ещё целуя, повёл в соседнюю комнату, оказавшуюся его спальней. Лизе было не до внутренностей помещения, ведь дорогой он стаскивал с себя одежду, бросая её тут же куда-то на пол. Ставрогин был прекрасен, и она силилась разглядеть его лучше в почти полутьме, но он толкнул её на подушки.
Уже давно Николай Всеволодович называл её просто Лизой и говорил ей «ты», он шептал на ухо самые грязные вещи, поминутно целуя и пробуя на вкус языком все доступные места её лица и шеи, она насилу разбирала этот шёпот, но в эти мгновения не считала его чем-то постыдным. Наоборот, сейчас он только усиливал её удовольствие так, что она едва понимала, где находится. Ей было больно только вначале, но теперь стало так приятно, казалось, ещё чуть-чуть, и что-то должно непременно произойти. Она уже не сдерживалась в своих стонах, вторя его рваным выдохам, и она готова была поклясться, что это лучшее слияние звуков на свете, лучше самого ангельского церковного хора. Ей отчаянно захотелось сжаться, и когда она наконец это сделала, в её голове и во всём будто бы теле, пронеслась невообразимая волна какого-то блаженства, и она подумала, что близка опять к обмороку. Сквозь какую-то туманную дымку Лиза почувствовала, как Ставрогин влажно провёл языком по её распахнутым губам и поцеловал в пульсирующую жилку шеи.
Она нашлась только через некоторое время и заметила, что они сидят теперь подле и напротив друг друга на краю кровати, а её согнутые ноги касаются его боков. Он придерживал её за спину и нежно гладил, внимательно смотря на Лизу. Они не заговаривали, а только наслаждались друг другом, будто бы общаясь через кожу и поцелуи, совсем теперь почти целомудренные.
Смешным и странным сейчас ей казалось, что всего несколько мгновений назад они были далеки друг от друга и не могли даже и поговорить наедине. Она поймала себя на мысли, что более не думает о Ставрогине как о загадочном секрете, всё ей стало яснее и понятней. Лиза провела кончиками пальцев вверх по его рукам, принялась затем трогать его брови, переносицу, скулы, очертила овал лица. Она прикоснулась губами к верхней части его гладко выбритых щёк, ко лбу, затем нежно поцеловала пониже глаза, заставляя прикрыть веки, и почувствовала трепет ресниц его. Лиза вдруг резко отстранилась, как бы вспомнив что-то, поймала прямой взгляд Николая Всеволодовича и заметила, что нет более того чёрного блеска в глазах.
В эту минуту она поняла всё и как-то осунулась, и вся душа у ней упала. Ей даже показалось, что она умерла второй раз, но теперь не понарошку.
Ставрогин водил пальцами по постели и, казалось, почти скучал, но теперь Лизе было всё равно, она более не старалась догадаться, что он о ней думает и что думает о мире. Она будто в полной мере узнала его и разочаровалась в нём, точнее в том его образе, который сотворила себе, но при этом не перестала любить его и весьма странно любила ещё больше, и все прежние её чувства к нему казались ничтожными, по сравнению с тем, что испытывала она к нему сейчас. Вместе с тем Лизе вдруг захотелось причинить ему боль.
В эту минуту ей были смешны все догадки, все подозрения о том, что он может любить её. Теперь Лиза поняла происхождение блеска его глаз и могла с уверенностью заключить: это было признаком не любви, но желания, страсти.
Она не знала, как к этому отнестись и не относилась вовсе. Вместо этого она решила сосредоточить внимание на возможности сидеть с ним рядом и касаться его белоснежной кожи тыльной стороной руки, губами, языком. Они словно изучали друг друга в тусклом свете свечи, делавшей обстановку вокруг них ещё более интимной. Николай Всеволодович умел приятно гладить её волосы и иногда специально щекотал ими её спину, но улыбался совсем устало.
Лиза пристально вгляделась в его лицо и сейчас явственно заметила синие впадины, залёгшие около глаз, проступившие скулы. Она хотела спросить, но будто бы всё уже знала. Николай Всеволодович словно угадал незаданный вопрос и, пряча глаза, словно испугавшись чего-то, сейчас же попытался отвлечь Лизу. Он коснулся её груди, раздувая меж ними прежний огонь, недобро улыбнулся и, подхватив Лизу за спину, протолкнул в её рот два пальца. Она не знала, что делать, поэтому, вновь следуя природе, обхватила губами и облизала пальцы, смотря Ставрогину прямо в глаза, где уже снова загорался тот знакомый блеск. Он спешно уложил её на подушки, навалившись сверху, и сжал руку на её шее. Она не ожидала этого и испугалась, хотя не думала, что сможет теперь быть на это способной, а Ставрогин в мгновение как бы опомнился, заметив испуг, и тотчас убрал руку.
Он торопливо встал, отвернувшись, обхватил голову руками, а затем провёл ими по лицу, вздыхая совсем глубоко. На полу он заметил свою одежду, но почему-то натянул на себя только рубашку, а Лиза старалась не анализировать этот поступок. Николай Всеволодович лёг обратно в постель боком, вынуждая её сделать то же самое, и теперь лоб её касался его подбородка. Ставрогин ещё ближе притянул Лизу к себе и накрыл их одеялом. Так они пролежали некоторое время.
Она дышала спёртым воздухом, потому как находилась близко к его груди, чувствовала запах чистой рубашки его, тонкого материала которой чуть касалась ладонью, и не могла сомкнуть усталых век. Судя по ровному и размеренному дыханию, которое слегла шевелило её волосы, Ставрогин заснул. Лизе не хотелось думать в эту минуту, потому что она была уверена: стоит ей сделать это, впустить всё в голову теперь, она заплачет непременно. Вместо этого Лизавета Николаевна медленно потянулась к нему и так же медленно поцеловала чуть ниже впадины ключиц, ощутив горячее тепло его и нежность кожи.
Этот поцелуй, как решила она про себя, будет последним, что он от неё получит, поэтому она постаралась и вложила в него всю любовь, жалость и разочарование, поглотившие её в эту ночь. Глаза её всё же увлажнились, и она поспешила закрыть их, устраиваясь удобнее в руках Ставрогина. А в следующий миг ощутила, как он со всей нежностью и лаской поцеловал её неспешно в волосы, повыше лба, и снова откинулся на подушки. Лиза не смогла сдержать улыбки, а если бы открыла глаза и посмотрела сейчас на Николая Всеволодовича, поймала бы и его улыбку, совсем уже теперь тёплую и такую несвойственную ему.
Она знала, что уйдёт от него завтра, и он это знал.