Я умирал в три часа дня.

      Ученик средней школы Орудер, Мидория Изуку, с раннего детства был влюблен в своего лучшего друга. Не омрачало это даже то, что все детство Изуку терпел побои со стороны вышеупомянутого блондина. Его действия, слова, которые не раз ранили душу зеленоволосого, его руки, которые неслись вслед за словами, оставляя на бледном теле синяки и гематомы, глубокие, рубиновые, будто озера крови глаза, все это привлекало пятнадцатилетнего парня. Нет, не подумайте, он не был мазохистом. Хотя, возможно, и был, но это опровергают слезы в его глазах и, полные горечи и боли, всхлипы, которые изредка доносились из его груди.       Мидория не унывал, улыбался матери, учителю, и целому классу таких же извергов, как блондинистый тиран, которого веснусчатый, так доверительно, звал «Каччан». Со стороны блондина, он тоже получил прозвище. Деку, что означает бесполезный.       Как Деку влюбился, не знает даже он сам, но с чувствами же ничего не поделаешь! Вот Мидория и смирился.       И вот, зеленоволосый все же осмелился признаться. Признаться в симпатии, этому, черствому и холодному садисту… Где-то, в закромах несчастной души Мидории, теплилась крохотная надежда. Надежда, на, все же, взаимные чувства. Но на что он надеялся?       Ему отказали. Конечно. Конечно, ведь по-другому просто быть не могло. Катсуки смотрел на веснушчатого как на умственно отсталого… Больного на голову… Надменно и с ненавистью, которая медленно пожирала его, и так черную, душу. А в душе Мидории был хаос. Он боялся того, что может произойти дальше. Секунды растянулись на минуты, а минуты — на часы.       Изуку не чувствовал этого ранее, но, сейчас, будто его и так потрескавшееся сердце, казалось, с оглушительным звоном разлетелось на тысячи, нет, даже миллионы частичек, которые не собрать воедино.       Это и стало концом веры, терпения, надежды, этого наивного мальчишки на светлое будущее. Он подписал себе смертный приговор. Сам. Его снова избили, но, в этот раз, с какой-то, особо сильной, злобой. Его любовь и его дружки били его по животу, лицу, голове, приговаривая, что «таких пидоров, как ты» нужно убивать сразу, при рождении.       В три часа дня, в субботу.       В, казалось бы, такой чудесный, безоблачный, день.       А подросток сидит в ванне с лезвием в руках, и смотря на него пустым, потемневшим и потерявшим остатки радости взглядом, мельком проматывал в голове все отрывки своей жизни. Слезы, однако, он выплакал еще вчера вечером, и от них остались только болезненно зудящие мешки под глазами, на опухшем от этих же слез, детском личике пятнадцатилетнего Изуку.

***

      Изуку, сидя в холодной ванной, в темной комнате с еле заметными разводами от воды в душе на стенах, таким же зеркалом напротив, сидел и водил по лезвию указательным пальцем, все не решаясь на этот поступок.       Подросток глубоко вздохнул.       Потускневшие, некогда яркие и доброжелательные веснушки, на, когда-то, растянутых в лучезарной улыбке, щеках, сейчас были россыпью капель придорожной грязи, придававшей Мидории еще более траурный вид. Хотя, куда ему быть еще более гнетущим и депрессивным, казалось бы.       Парень фыркнул и, сведя зеленые брови к переносице, почувствовал застилающую глаза пелену слез.       Юноша стер их, и, жмурясь от боли, вновь посмотрев на канцелярский нож в его руках, стиснул зубы, тихо поскуливая и завывая.       И вот, сломленный парень чуть давя мазнул лезвием по руке. Выступило несколько, багрово-красных, капель, что через несколько секунд сбежали с руки, падая с характерным звуком на белую поверхность ванны, окрашивая её в алые оттенки.       Еще несколько, достаточно глубоких надрезов.       И еще.       В голове Изуку проскочила мысль, колко вцепляясь в разум:       «Это, однако, не так уж и больно»       Затем было еще несколько, более глубоких, порезов. Руки уже дрожали, в глазах изредка темнело, а красная жидкость частыми капельками булькала в уже скопившейся лужице, обрамляя белые носки такими же алыми брызгами, пока что малозаметными, но все же.       Изуку было как то… Смешно и обидно одновременно.       К нему никто не придет, не распахнет старенькую дверь, что была немного старше его, не подхватит на руки и не понесёт в больницу, чтобы побороться за жизнь паренька… Всем все равно. Никому не интересно, как там Изуку Мидория. Ни у кого не проскакивало мысли, что он мог что-то с собой сделать.       Даже не так.       Никто о нем и не вспоминал.       Никто и никогда ему не поможет, ведь его мать уже мертва, а отцу на него плевать. Ему точно не помогут.       Теперь уж точно.       Теперь, когда с его кисти уже тонкой струйкой капает кровь, увеличивая лужу этой красной жидкости под ним. Теперь, когда, в его глазах мутнеет так, что он почти отключается, и юноша уже почти не способен думать, хотя бы из-за звона в ушах. Ему точно никто не поможет.       Знаете, обычно люди перед смертью видят отрывки своей жизни, воспоминаний, и всего прочего. А Изуку видел своего… Нет. Просто Бакугоу Катсуки.       Его недовольное выражение лица, сведенные к переносице брови, ясно дающие понять, что подходить к «взрывному» парню лучше не стоит. Зубы, с острыми клыками, стиснутые чуть ли не до появления желваков… А в ушах голос, кричащий оскорбления в адрес зеленоволосого парня, из уст, обладателя которых он любил больше жизни…       И вот, подросток потерял сознание, руки безжизненно упали в гущу понемногу сворачивающейся крови, сердце медленно начало останавливаться, ресницы переставали вздрагивать, а плечи тихо вздыматься в прерывистом дыхании.       А позже душа покинула его тело, если вы, конечно же, верите в это.       Если же нет, то просто можно сказать — Мидория Изуку, ранее «солнечный» подросток, скончался в своем доме по причине потери крови, вызванной самоубийством.       Когда смеялись дети во дворе, а парочки гуляли в парке, я умирал в три часа дня в ванне.