Королевская канарейка

«Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» © В. И. Ленин

      Очнуться ранним утром в лесу в начале ноября, имея из одежды одну пижаму — скверно. Холодно, пижама грязная и отсыревшая от лежания в кустах. И нет никаких приемлемых предположений, как здесь оказалась и как отсюда выйти. Но что-то делать надо было — и я пошла, куда глаза глядят. Имелась мысль найти дорогу или хотя бы речку и по ним выйти к людям. Тропинку нашла довольно быстро, взбодрилась и заскакала по ней — босые ноги от холода уже теряли чувствительность, и я понимала, что в лесу, без возможности утеплиться, развести огонь и поесть, меня ждёт быстрая смерть. По дороге рассмотрела деревья — и не смогла опознать их. Понятно, что хвойники, но я таких никогда не видела. Это наводило на отвратительные мысли. Например, что я сошла с ума и до сих пор в помрачённом состоянии сознания. Однако реальность, данная в ощущениях, была, я бы сказала, очень реальна. И холодна, и голодна. И вот, угнетаемая думами, я, тем не менее, скакала по тропинке, и первый ледок хрустел под замёрзшими ногами, обжигая их. Тропинка через пару часов вывела к высокому речному берегу. И — о, чудо — ниже по течению, очень вдалеке виднелся город. Судя по каменным стенам вокруг и шпилям — средневековый. Я присела и мрачно задумалась о своей вменяемости, и можно ли уже как-то очнуться — пусть и в дурке, но в тёплой постели. Естественно, только замёрзла ещё больше, начала жалеть себя и всхлипывать. Вдоволь не нарыдалась — холодно, и понятно, что всё-таки надо двигаться к цивилизации. Если уж не получается очнуться в тёплой кровати — что очень и очень жаль.       Идти решила по берегу, чтобы не заплутать, и продвигалась потихоньку — быстро было невозможно с босыми ногами по камням и бурелому. Спустя какое-то время я начала понимать, что в лесу не одна, и это сначала обрадовало, а потом напугало. Там, где, по известной пословице «Закон — тайга, медведь — прокурор», от встречных не обязательно нужно ждать хорошего. Припомнила, как летом ходили за подберёзовиками на петергофские канавы, и было нас три девушки и ротвейлер. И как встреченные пузатые два мужика очень внимательно нас рассматривали, и ничего хорошего не было в их лицах. А потом из кустов вылез ротвейлер, и интерес резко пропал, они ушли. Так что даже в знакомом лесу ротвейлер — лучший друг женщины. А у меня его нет, и ничего нет. И я решила затаиться и, по возможности, переждать. Сидела под вывороченными корнями тихо, как мышь — но ничего не вышло.       Два жирных мощных мужика стояли надо мной и весело переговаривались. И мне стало вдвойне худо. Потому что я не понимала их языка. И они были одеты в какую-то средневековую кожаную лабуду, и с мечами. И видели меня. Не дожидаясь, пока начнут выковыривать, я выбралась. Сделала вид, что подхожу к ним, и метнулась к реке. Возможно, прыжок в воду с крутого берега будет удачным, и вода унесёт меня от них — что в этой компании меня не ждёт ничего хорошего, было очевидно. Далеко я не убежала, к сожалению, и дальше шла, подпинываемая и ощупываемая этими тварями, с волосами, намотанными на руку одного из них. Ощущение себя беспомощной жертвой, над которой глумятся — одно из самых мерзких в жизни. Через несколько минут присоединились остальные. Отряд состоял из десяти человек, и это были странные люди: очень крупные, с кожей оливкового оттенка, с примитивными чертами лица — и все в татуировках и нарочито грубом пирсинге. Не слишком хорошо помню этот день и эти ощущения, они были слишком отвратительными, но помню, что первым делом я испытала ужас от осознания, что если я и в своём мире, то очень далеко от дома. И что, если не цепляться за реализм, то более всего эти твари похожи на орков. И если исходить из предположения, что это они, меня ждут издевательства, насилие и пытки, а потом они меня зажарят живьём и съедят. А, может, и сырьём. Возможно, всё это даже будет происходить одновременно. Никогда не понимала шуток про «медвежью болезнь»: какая может быть связь между страхом и неконтролируемым опорожнением? И наконец испытала достаточный страх, чтобы понять. Удержалась, но позыв почувствовала. Господи, почему мне в лесу не сиделось? Замёрзла бы и всё. Почему я должна умереть так страшно? Нельзя ли как-то полегче? Жадный взгляд, брошенный на рукоятку ножа, торчащего из ножен на поясе ближайшего орка, был замечен и вызвал взрыв веселья и шуток на их гортанном языке. Странно, что говорили низко, а смеялись — визгливо, как шимпанзе. Связали мне руки за спиной, нацепили ошейник с верёвкой, и всё это время непрерывно ощупывали и шутили. Были довольны. Затем выстроились: двое разведчиков исчезли в кустах, остальные шли гуськом со мной в центре колонны. Тот, что держал верёвку, поддёргивал её периодически — для смеха, а тот, что сзади, покалывал ножом, и очень им всем было весело. Возможно, поэтому они и попали в засаду.       Когда орк в очередной раз дёрнул верёвку и начал оборачиваться, чтобы посмотреть, из леса прилетело копьё, ударило его в спину, меж лопаток, и пробило насквозь. Хрустнули переламываемые кости. Орк издал горловой звук и упал в землю, подбородком вперёд, потянув меня за собой.       В идущего следом воткнулось сразу два копья. Упав, я видела, как к главарю орков подскочил воин и ударил его ножом в живот, и тот ничего не успел сделать, только вскрикнул. Свободной рукой воин зажал ему рот, а потом, немного подсев, силой предплечья поднял нанизанного на клинок орка в воздух. Тропинка вокруг наполнилась фигурами в кольчугах. Всех лежащих орков деловито дорезали. Наклонялись, смотрели — готов или ещё дышит? — опять втыкали нож. При этом обменивались спокойными, будничными репликами. Раздевали, обыскивали. Меня подняли, разрезали верёвки, с сочувствием начали выспрашивать — но много не выспросили, их языка я тоже не знала. Хотя бы дали плащ и какие-то ужасные вонючие опорки, снятые с убитого орка. Я кое-как примотала их ремнями, которыми они крепились к ногам, но всё равно в один этот сапог влезло бы три моих ноги.       Речь воинов была мне непонятна, но я подозревала, что они из увиденного с излучины реки города. И, пока орки охотились на странную бабу и увлеклись этим дивным занятием, они охотились на орков. Так и оказалось. Уже на закате мы вошли в город — он был, как удивительно подробная декорация к фильмам о средневековье. Каменные дома, извилистые улочки. Ратуша в центре. Спасители отвели меня как раз туда и сдали с рук на руки какому-то упитанному, хорошо одетому бородачу. Низенький, толстый, с вороньими глазами навыкате — он явно был уважаемым человеком и знал языки. Убедившись, что я не знаю ни одного из них, он огорчённо поцокал и подвёл меня к стрельчатому, забранному решёткой окну — рассмотреть поближе в последних лучах солнца. Уж не знаю, что он хотел увидеть, но при ярком свете одно он для себя выяснил — что я для него привлекательна. И без того масляные глазки замаслились ещё больше, и он протянул руку к моим волосам, с эдаким собственническим восхищением, не ожидая никакого отпора от замарашки из леса, да ещё к тому же не говорящей на человеческом языке. Я отстранилась, нахмурившись, и подумала, что рано обрадовалась. Люди — они ведь зачастую ненамного лучше орков. Этот был такой. Когда он попытался сорвать с меня плащ, я взбеленилась и, отпрянув, крикнула сама не помню что, направив руку со скрюченными, как когти, пальцами в сторону этого урода. Причём конкретно в область паха. Даже в моём не слишком суеверном мире можно было относительно легко внушить людям страх, заставив их заподозрить, что я несколько сродни чорту. Рыжие волосы, немного косящие в разные стороны глаза, лёгкая отстранённость — люди видели и верили; им необязательно было лгать, достаточно было не мешать придумывать, и это иногда избавляло от проблем. Например, как-то мелочная и злобная коллега, периодически делавшая мне пакости, после очередной из них сломала зуб и решила, что это дело моих... гм... способностей. Было смешно и стыдно за неё, когда она аккуратно выспрашивала меня на этот счёт. Я не отрицала и не подтверждала, но моё невнятное хмыканье уверило её, что подозрения небеспочвенны — и более я от неё гадостей не видела. Наверное, я бы легко могла стать шарлатанкой и зарабатывать на этом, но не хотела. Неэтично.       Вот и этот поц — он было ринулся на меня, но после якобы проклятия остановился и даже немного отпрыгнул назад. С комичной озабоченностью довольно долго ощупывал причиндалы — он что, боялся, что всё отвалилось?! После чего вся комичность закончилась: потеряв настрой на общение, он вызвал солдат. Меня отвели в подвал и посадили в каменный мешок без окон, с решёткой вместо двери. Но хотя бы не пытались бить и насиловать — наверное, начали опасаться. Тут мне конечно повезло, что и говорить. Городок, судя по всему, был благополучный — в соседних камерах никто не сидел.       Было почти так же холодно, как на улице, но хотя бы не дул ветер. Пока охранник с факелом был здесь, я осмотрелась: меблировку составлял небольшой ворох соломы в углу. Солдат ушёл, я в темноте добралась до соломы, села на неё и узнала, что она прелая и вонючая, и совсем уже не пахнет травой, а только ужасом и безнадёжностью этого места. Хотелось упасть и забыться, но встал ещё и вопрос физиологии. Никаких удобств здесь было не предусмотрено, позвать охранника мне и в голову не приходило: чем меньше он будет обращать на меня внимания, тем лучше. Пол был земляной, и я сходила в туалет в противоположный от соломы угол, после чего постаралась зарыться в неё и заснуть. Получалось плохо — усталость и стресс были очень сильны, к тому же мне было холодно и голодно. Организм, получив какую-никакую передышку, начал, так сказать, считать убытки и доносить до меня своё возмущение. Сначала пришёл озноб, и я долго тряслась в соломе, потом сильный жар — и наконец-то забытьё.       Ночь была наполнена кошмарами. Я проснулась в той же кромешной темноте, что и засыпала, совсем больная: ломило всё тело, голова была как чугун и начинался грозный кашель из глубины груди. Полежала, с тоской вспоминая свой мир: тёплая сухая постель, роскошное одеяло из «Икеи», два на два метра; клюквенный морс и аспирин для болящих! Полиция, спасающая от орков! И они могли только смотреть своими глазами, как у дохлых рыб, и иногда говорить гадости. А интернетик! Эта прекрасная возможность общаться с любым — при том, что он не может дотянуться до тебя своими культяпками, максимум попытается обидеть сентенциями из серии: «Тридцать лет бабе, а целку из себя строит!» Здесь, как я предполагала, у меня три пути: убьют, как ведьму — кажется, здесь есть такое понятие, очень этот кекс вчера испугался; продадут в бордель; и третий, кажущийся самым вероятным и приемлемым для меня — умру сама, и быстро. Долго протянуть в промозглом подземелье с воспалением лёгких не удастся, да и к лучшему. Жизнь и так неважное кушанье, а уж такая и вовсе ни к чему, скорее бы отмучаться. Приняла решение не бороться с болезнью — и отдалась на волю высокой температуры с её бредом, иногда даже приятным. Смутно помню, как во тьме появлялся факел — приходил охранник, приносил какую-то бурду в миске и кружку воды. Есть не хотелось, а пить всё время, и я пила ледяную воду, надеясь, что это поможет ускорить смерть. Доползала, держась за стенку, до угла с нечистотами, а потом с облегчением возвращалась на солому и пыталась зарыться поглубже и ничего не чувствовать. В кошмарах иногда видела орков и радовалась, что избежала такой ужасной участи. Помереть в подземелье в одиночестве было гораздо, гораздо лучше. Вспышки сознания становились всё реже, я уже не могла вставать и про себя радовалась, что скоро всё кончится.